Читать книгу Опыты на себе - Ольга Шамборант - Страница 29

Манифест одинокого существа

Может иногда показаться, что догадываешься, зачем Бог создал человека. Для этого надо успеть погрязнуть в одиночестве и почувствовать, как в этом одиночестве иссякает способность радоваться Творению.

Первую собаку мы завели вместе с сыном, и я ни разу не испытала даже мимолетного раздражения в отношении нее. Пес действительно замечательный, но даже когда сей Яша слизывал сопли со стен лифта, я не способна была на него рассердиться. Шурик завелся сам, когда я уже жила одна. Это совсем другое дело. Мне некому показать, что он мил, и он не так мил.

Есть масса преимуществ у одиночества. Но трудно любить что бы то ни было. За что любить Творенье? Течет река. Берега неподвижны. География. Геометрия. Гармония. Норма. Но никакой эмоции. Другое дело, если двадцать лет назад вам в этой реке сводило от ледяной воды пальцы, когда вы полоскали ползунки и распашонки, – тогда тепло в душе обеспечено и посейчас.

Ранний Бог, если можно так сказать, творил и наслаждался совершенством Творенья. Он был одинок, но полон творческих сил. Именно в этом смысле «одиночество и свобода» – Божий Дар. Боюсь, что поздний Бог потому и умолк, что сочетание одиночества (человек не сумел, в целом, его развеять) и ответ-ственности за подопечных – это тяжелый груз. Может быть, и не «разбитых надежд», это слишком глупо, но придавить может хоть Кого. Много ли толку Богу, если Его даже кое-как поймут и даже пожалеют антропоморфически. Ведь жаль даже поля и леса, простирающие свои невостребованные возможности у подножья Небес. Ну вырубят, ну вытопчут, ну снегом занесет.

В самом деле, невозможно бесконечно наслаждаться и умиляться даже слоненком, которому прописан «детский Панадол», если смотришь на него один. Нужен, нужен, конечно, человек, чтобы с ним перемигиваться в особо значимых местах и в особо патетические моменты. Вот искусство, кстати, которое паразитирует на акте творенья, – заменяет второе существо. Им становится автор. Собственно, в произведении искусства уже заключена эмоциональная поддержка зрителя, читателя, слушателя. В лучших случаях это поддержка – от Бога.

Бог создал Адама, но этого мало, сколько можно перемигиваться с этим дураком. И пошло-поехало. Пришлось создавать ему Еву, чтобы он с ней перемигивался, а Бог бы оценивал, как они там способны оценивать. Но уже тут все вышло из-под контроля. Как говорит любимая подруга: «Со вторым человеком вообще сложно».

Любовь – это всего лишь искренняя положительная реакция на факт существования объекта. Поэтому ответственность мешает любить, она мешает положительной реакции быть искренней. Ответственность порождает одиночество. Аминь.

Превращение

Я превращаюсь в домашнее животное. Это вовсе не такое страшное и выматывающее воображение превращение, как в одноименном сочинении Ф. Кафки. Это наоборот – смешно, но все равно приоткрывает суть механизмов нашего способа существования.

Я вдруг заметила, что мой образ жизни, по крайней мере вечером, полностью соответствует поведению моих кошек и отчасти даже собаки. Придя с работы (в отличие от них бедных – я бедная все еще хожу за добычей), я по быстрому выгуливаю собаку, меняю кошачьи горшки – они тоже начинают функционировать при моем появлении, кормлю всех основательно, потом ем сама, если есть что, а то и наедаюсь чрезмерно не от голода, а так, по инерции служения или, как они – от безысходности, и мы все ложимся ласкаться, дремать, работать лежачими домашними животными. Одна из моих кошек обязательно, хоть раз в день нуждается в том, чтобы пососать левый рукав моей одежды, приходится одеваться дома с учетом этого. Рукав должен ей нравиться (предпочтительна шерсть) и быть достаточно плотным, чтобы она, попутно меся мою руку, не впивалась когтями в мою кожу (на самом деле, левая рука у меня исколота, как у наркомана). Кошке это абсолютно необходимо, выразительные средства, которые она использует, чтобы объяснить, чего ей надо, можно смело приравнять к словам. (Вообще язык их пластики и издаваемые ими звуки мне гораздо понятнее аналогичных приемов, к примеру, клоуна-триумфатора Полунина). Я прекрасно знаю об этой ее потребности, значит, я ее буквально ощущаю и она становится как бы уже моей проблемой и моей потребностью. Когда кошка дорывается до заветного левого сладкого рукава, она начинает оглушительно мурлыкать и храпеть, как мужик. Так минуты три-четыре, потом почмокает и уходит спокойно спать. Дело сделано. Могу ли я считать, что это было не мое дело?

Вообще при размещении на тахте всей нашей команды имеет место некоторая традиционная борьба, конкуренция за доступ к моему телу. Правда, борьба очень мирная, спокойная, без грязных технологий. Рита рвется естественно к рукаву, Валя, который тоже не прочь помесить где-нибудь поближе к моей душе, может временно, пока не освободилось место привалиться грузно к ногам, а Дусенька обязательно норовит взгромоздиться прямо на меня – на грудь, живот, спину или бок, в зависимости от моей позы. Правда, в отличие от вышеназванных тяжеловесов, она маленькая и относительно легкая, так что висит просто где-нибудь как пиявка.

Шурик в качестве жесткой собаки просто лежит рядом, при нас, периодически он подходит понюхать нас, потрогать лапой, предложить свои услуги – поиграть, может сбегать в прихожую полаять на лифт и победоносно вернуться к нам, но не более. Верховодят кошки, а управляю я.

Смотреть же телевизор – это аналогично тому, как просто для порядка караулить мышку около ничего не обещающей щелки. Прошлой ночью поймала настоящую целую крысу – посмотрела случайно фильм Иоселиани, о котором даже ничего не слыхала раньше. Второй день перевариваю, вспоминаю подробности и продолжаю ощущать его дух. А перед этим, не веря в возможность настоящей удачи, можно считать – резалась в пластмассовую штучку, которую надо оторвать, чтобы открылась бутылка с растительным маслом, любимая игрушка любимого кота, – а именно, посмотрела дурацкую и прелестную комедию с Бандерасом, тоже получила массу удовольствия.

А так – мы одновременно меняем положение, переворачиваемся всем здоровым коллективом, я тоже стала ложиться поперек тахты и сворачиваться клубком, мне кажется, что так я вытягиваю нужным образом позвоночник, чтобы меньше болела спина. А посмотреть со стороны – группа домашних животных разной величины и породы.

Вы скажете – так это у тебя просто-напросто депрессия. Конечно, депрессия, никто и не спорит и не ищет других объяснений. Одна знакомая как-то раз сказала мне очень искренно и очень грустно: «Я так устала!» Ну, в смысле – вообще. Я ее долго увещевала, что так говорить не надо, это раздражает людей и обижает. Она, видите ли, устала, значит все кругом в чем-то там виноваты, не выполнили свою долю трудов, навалили, воспользовались. Нет, говорю ей, об усталости говорить никак нельзя, надо просто считать и, если уж так необходимо, говорить – у меня депрессия. То есть, это моя личная депрессия и все, никаких претензий ни к кому.

Меня только вот что, на самом деле, беспокоит: у них, моих бедных кастратов, исполненных любви, – тоже, небось, депрессия…

Однако постановка диагноза – это так, побочный продукт более глубоких размышлений и выводов, к которым можно придти, анализируя свое превращение. Каждый, кто неравнодушен к проблемам другого близкого живого существа, частично в него превращается, проникаясь его проблемами как своими. Я живу с кошками и собакой и превращаюсь поэтому в них. Когда люди внимательно и целенаправленно живут друг с другом, не просто заселяют с гвалтом одну территорию, они тоже превращаются друг в друга. Таков закон – круговорот жизненных интересов в природе. Если же человек живет совершенно один, во что он превращается? В свою работу, в телевизор, в компьютер, в кухню, в диван, в собственное чучело?

Опыты и эксперименты

Вот настоящий В. Ерофеев сетовал еще в конце 60-х в своей бессмертной поэме, что де нынешняя молодежь совсем не хочет ставить опыты на себе, ну, типа того, проснусь после такого количества и качества или не проснусь, не дерзает, одним словом.

Да это, собственно, несмотря на сногсшибательное обаяние автора, – ни что иное, как вечное представление о пресловутом «нынешнем» поколении на наш слегка новый старый взгляд. На самом деле все ставят опыты на себе, вернее, все мы – подопытные. Однако лишь единицы пытаются обернуть дело так, будто они сами расписывают эксперимент, будто бы свою собственную проверяют гипотезу, идею, будто на свой вопрос пытаются получить ответ. Эти единицы являются в полном смысле слова естествоиспытателями. В отличие от ученых, которые всю жизнь списывают друг у друга, компилируют, хитрят и изворачиваются как могут, попав волею судьбы в сферу преднамеренного и планового однобокого изучения законов бытия. Но и ученых-то подлинных за всю историю науки – единицы. И это, безусловно, лишь те, кто, так или иначе, ставил опыты на себе. Ну, выпил, например, культуру холерного вибриона и запил соляной кислотой. И доказал. И даже жив остался – ибо прав был онтологически!

А люди в целом так падки на всякую остренькую лжеинформацию… Это ведь только кажется им, а скорее даже, это симулируют они сплошь и рядом, что им, видите ли, нужно все знать, владеть ситуацией. Чтобы, дескать, разобраться, а в чем там разбираться? Все это типичные жалкие отговорки тех, кто увяз, погряз, не в силах соскочить. Разобраться… Знаем, знаем. Колоться, чтобы разобраться, в чем кайф кайфа, достичь зловонного уровня правящих бал, чтобы узнать, каким образом нами управляют. Все эти исследования – лишь сопутствующие товары порока. И больше ничего. Любое разоблачение на самом деле – та же реклама, пропаганда и проч. И каждый охвачен этим злом в меру своей испорченности. Вот я, например, не пью, не курю, не ширяюсь и т.д. Но кроме множества других грехов я, как на рельсах, физически неспособна соскочить со своего слабо порочного, но порочно слабого пути. И я туда же. Я буду убежденно доказывать кому-нибудь, кто подвернется и не увернется, что сказать «загаженный» вместо «засранный» – пошло и неточно. И вообще, сквернословие, общепринятое сквернословие отражает нашу нынешнюю жизнь, эпоху, цивилизацию. Только язык и живет при любых обстоятельствах. Именно поэтому материться, так сказать, разрешается – по техническим причинам. Будто когда-то отчаяние и остервенение не пронизывали бытие и не служили отражением основополагающей нестерпимости жизни.

В том-то и дело, что внутри каждого порока имеется мощнейшая опорная структура, придающая ему устойчивость и включающая не только «низость» во всех смыслах центра тяжести, но и обширную службу пиара, хитрейшие, как у вируса какого-нибудь, механизмы внедрения и т.д. и т.п.

Все это не новость. Совсем. Но вот этот способ, который каждый сам выбирает для себя, это оправдание обязательное своего участия, участия как элемента чуть ли не образования… Такая это, иногда покажется, – гадость, слабость, низость. Нет никакой действительной нужды ковыряться в помойке. Это порок. Нет и бедности такой, чтобы единственным выходом было копаться в блевотине. Согласие на участие во зле жизни – личный вклад в это зло, не более, но и не менее. Есть один несомненный и достойный способ борьбы – неучастие. Но неучастие – осознанное или инстинктивное? Априорное или достигнутое на основании опыта? Если исходить из того, что «раскаявшийся грешник дороже праведника», то получается, что на основании опыта – все же будет поувесистей. А тогда вновь хитровато торжествует опытное хозяйство, расползшееся по всей земле, выработавшее у своих адептов толерантность к ладану, более того, – сами знаете…