Читать книгу До войны, война и после.. Сталин – Гитлер - Ольга Винарская - Страница 4

Тридцать седьмой год. Деревянный дом в Павлово – Посаде с тремя просторными комнатами. В одной из них стоит чёрное пианино. Рита ходит по комнатам и боится в них заблудиться.

Перед домом палисадник с клумбами; милые анютины глазки с бархатными лепестками темно-бордового, синего и жёлтого цвета. С ребёнком ходит тётя Липа, то ли соседка, то ли домработница, и Рита показывает пальчиком, какие цветы надо сорвать. А потом, собрав букет, делает короткое распоряжение: – Шей эти цветы тут, – и показывает на своё платье, где их надо шить.

Летнее утро. Высокий мужчина в светлом костюме и белых парусиновых туфлях быстро идёт к калитке. Рита из-за всех сил вырывается, плачет в порыве бежать за ним.

Это уходит на работу её отец, которого в раннем детстве она любила больше всех на свете.

Зима тридцать седьмого года. Семья живёт в маленькой комнатке в Москве, на Малом Конюшковском переулке. Это не дом, а какая-то хибарка. Во дворе грязь, прорезанная колеями телег, заполненных дождевой водой и конской мочой. Распряжённые лошади с меланхоличным видом жуют сено. Кучи навоза дымятся на земле, и стая воробьёв устраивает возле них застолье. Тут же пустые телеги. Похоже на заезжий двор.

Родители уходят на работу и оставляют Риту с нянькой, интеллект которой не намного выше, чем у ребёнка.

Рита и ее няня – молодая восемнадцатилетняя девчонка, гуляют во дворе, стоят на небольшом островке засохшей грязи и спорят, спорят, спорят…

Нянька дразнит Риту: говорит, что шерстяной шарф, которым повязано ее горло, подарила мама.

–Нет, папа, – отвечает Рита, которая привыкла, что все вещи ей покупает папа.

– Нет, мама, – возражает нянька. Ей скучно, и это хоть немного развлекает.

– Папа подарил, – кричит Рита, плачет, топает ногами, пытаясь доказать свою правоту.

Следующий эпизод из раннего детства: отец и мать о чем-то спорят. Отец сердится, еле сдерживается, чтобы не ударить, не запустить чем ни будь в эту громко кричащую женщину.

Он с силой сжимает её локоть, и мать начинает кричать еще громче.

Рита заливается громким плачем. Это останавливает, отрезвляет отца.

Уволив очередную няньку, мать отдала ребёнка в ясли, на пятидневку. Отвозил в ясли обычно отец. Он часто смеялся, шутил, почти никогда на неё не кричал.

Утром ехали в дребезжавшем трамвае красного цвета. Отец делал небольшую проталинку в замёрзшем стекле окна среди ажурных узоров деревьев, так что Рита могла наблюдать мимо проплывающие дома, машины, прохожих.

Она помнила ненавистную остановку, и когда трамвай приближался к ней, с детской хитростью закрывала отцу ладошкой глаза, пытаясь отвернуть его лицо от окна, в надежде, что они проедут мимо.

Отец брал ребёнка на руки и направлялся к выходу. Рита начинала безутешно плакать, приговаривая, что это не их остановка.

Субботний вечер в яслях, когда за детьми должны придти родители. Все сидят на ковре, расстеленном на полу.

У каждого ребёнка в руках по игрушке, чтобы не ревели: у кого – зайка, у кого – мишка, у Риты – гусь, с которым ей совсем не хочется играть. Одно желание, чтобы скорее пришла мама и забрала её.

По мере прихода родителей количество детей убывает, наконец остается двое. На лицах детей и воспитательницы – унылое выражение.

Можно сказать, что на детских лицах выражение близкое к отчаянному. Они все время смотрят на дверь, не появятся ли там их родители. И, когда Рита готова разреветься, переполненная детским безутешным горем, приходит мама.

В комнатке, где живёт Рита с родителями в Москве, нет пианино. Вся мебель – широкая кровать, на которой спит семья – мама, папа и Рита, стол и печка-голландка, которую топить умеет только папа.

Рита сидит на кровати и перебирает пуговицы; никаких игрушек здесь нет. У неё дифтерит, от которого она чуть не умерла, если бы не мама.

Мама, очень мнительная в отношении болезней, постоянно вызывала врачей, чем приводила в бешенство отца, который никогда не жаловался, а продолжал работать, как бы себя не чувствовал.

И на этот раз он решил, что опять мама паникует без повода и даже накричал на неё. К счастью, она его не послушала. Когда врач пришёл, ребёнок уже задыхался. Рите сделали укол, и сразу стало легче.

Эта перемена обстановки – переезд из г. Павлово-Посад в Москву, спас отца от лагерей со сроком заключения на восемь, а может быть, десять лет без «права переписки».

НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) выполнял план по борьбе с терроризмом, контрреволюцией, вредительством и другими действиями против Советской власти.

Отец, работая главным инженером текстильной фабрики, как-то под горячую руку в сердцах сказал работнице: – Иди ты к чёртовой матери со своей Сталинской Конституцией!

Работница, оскорблённая до глубины души за «самую справедливую в мире Конституцию» и за её Великого творца, побежала жаловаться в профком или в местком, а, может быть, в партийный комитет.

Она хотела наказать главного инженера, который был требователен, но справедлив.

Родственница Ритиной мамы с юридическим образованием сказала отцу: – Послал бы ты её матом, она сильнее стала бы тебя уважать. А тут – политическое дело. Увольняйся скорее, уезжай в Москву, там легче затеряться.

Отец послушал совета, взял творческий отпуск для написания книги и уехал. В результате семья сменила трехкомнатную квартиру в Павлово-Посаде на маленькую каморку на Малом Конюшковском переулке в Москве.

Вскоре родители Риты расстаются. Мать уехала в Киев к родным. Рита остаётся с отцом.

Отец на время отвёз ребёнка в Горький, к своей матери – Ритиной бабушке Фане и сестре Марии.

Двухэтажный кирпичный дом; туалет в холодном коридоре, куда выходит восемь дверей, вода – на уличной колонке, напротив дома. Зимой подступ к колонке обрастает ледяными сталактитами.

Население дома соответствует названию улицы – Интернациональная: русские, евреи, татары. Все знают друг друга много лет; живут дружно: советуются, занимают деньги, собираются по поводу свадеб или похорон.