Читать книгу Праздник юаньсяо. Старые и новые истории из моей китайской жизни - Ольга Владимировна Виноградова - Страница 5

Хочется думать, что этот не смог, а туман. Сырое и жёлтое утро. Кричат петухи. Я видела их вчера в садах нашего храма, на крышах, на деревьях. Пахнет старыми тряпками. Два дня до нового года. Зачем я здесь?

За границей жизнь твоя становится минималистична. У тебя есть квартира с пронумерованной мебелью, две смены постельного белья (с умопомрачительными петельками и завязочками, пробуждающими в памяти какие-то высокобюджетные фильмы на колониальную тему), три тарелки и два стакана, два ежедневных маршрута, магазинчик с овощами и тофу и кафе, где тебя знают, не кладут мяса, есть пара американцев, которых ты считаешь друзьями, есть возлюбленный (из тех же), который приезжает тебя навестить. Любой человек рядом с тобой, каждый его жест – как в ритуальном танце – приобретает огромное значение. Не знаешь движений, сбился – и музыка уничтожит тебя, Большая Бабушка горы Тай (Laomu)5 нашлет на тебя ледяной мрак и сделает из тебя ещё один небольшой утёс… Говорят, у неё в пещере хранятся нефритовые шкатулки с золотыми табличками, а на тех табличках есть даты жизни и смерти всех жителей Поднебесной, и если бабушка захочет – она может переписать любую жизнь…

…Вытаскивая себя из лап отсыревшего ядовитого чудища, я семеню вдоль набережной нашей речки… на свидание к первокурсникам.

Знаете, что я вам скажу? Если вы подумываете покончить со всей этой тягомотиной и вам уже почти все равно – попробуйте поучить китайцев. Возможно, дело пойдет быстрее, и вы отправитесь на небеса уже через пару-тройку месяцев. Но также вполне вероятно, что после затраченных ни за что ни про что нечеловеческих усилий вы уже никогда не захотите сдаться…

Когда вы учите, к примеру, русских или немцев, то как будто наливаете воду в пустой сосуд – и он наполняется, ну… или не наполняется, потому что в нем трещина. С китайцами как-то по-другому. Вот ты уже налил половину бочки и вода весело поблескивает там. А в следующую минуту ты заглядываешь – и видишь дно. Видишь, что оно абсолютно сухо. А оттуда, тебе в лицо, поднимаются лишь клубы цветного дыма… Или вылетает пара голубых сорок.

Вчера у тебя эти мерзавцы-первокурсники – все до одного – говорили и мягкое «р», и «твёрдое», и в промежуточной позиции, а уж «л» у них было, как у дикторов петербуржского телевидения – а сегодня, пожалуйста вам, здрасьте, как будто они сговорились, у них опять уже не только «драмвай», но и «драдио», «дрыба» и …Дреция….

И неужели же весь смысл твоей жизни свёлся к тому, чтобы в маленькой долине, пахнущей мокрыми тряпками, как Сизиф тащить русский язык в эту невидимую, но несокрушимую гору (видимая – лишь метафора той, главной), туда – к небесным воротам, где смеются, глядя вниз даосские божества (а громче всех, несомненно, сама Большая Бабушка). Да что им твой русский – китайцам: непобедимым, вечно юным, гуттаперчевым, девятихвостым?

…Двое из трёх, идущих по дороге рядом с тобой, могут быть твоими учителями – сказал Конфуций? И, да, ты соглашаешься, и скрепя сердце, подавив свою гордость, ты учишься у этих двух из трёх, даже у трёх из трёх, у тридцати трёх из трёх, если, конечно, кто-то вообще ещё идёт с тобой по этой дороге. И, чёрт возьми, каждый день ты, как парашютистка, вываливаешься в эту бездну…

Каждое твоё прикосновение к этому миру – миру повседневных человеческих забот и отношений теперь мучительно. Он смеётся над твоей нелепостью, тяжеловесностью, старомодностью и твоей отчаянной, непоправимой наготой. Он обжигает твои протянутые руки, он с трудом проглатывается, он тебя не хочет.

Вот будто бы появляется кто-то в клубах этого дыма, этого огня, этих фимиамов преисподней, кто-то светлый, кто-то новый, кто-то будто бы твой. И ты набрасываешься на него – так, будто он родился на свет, чтобы спасти тебя, и ты душишь его, ты истязаешь его, – а, между тем, может быть, он и сам непрочь немного поспасаться…

И миг, когда ты распадаешься на атомы, находясь на вершине блаженства, не отодрать от следующего – когда он ещё рядом с тобой, такой красавчик, такой ого-го! – со своим кредо и здравыми советами, со своим укладом цивилизованного человека – очень даже помогает, структурирует жизнь – но прямо вот здесь же, на глазах, он трансформируется в какую-то холодную, чуждую, враждебную субстанцию, в истекающий похотью и ложью злой дух. Язык, на котором он говорит с тобой – настолько запредельно чужой, что ты предпочла бы нечленораздельную речь неандертальцев, горячий поток баскских ругательств этому понятному и ничего не выражающему инструменту всеобщего понимания и глобализации.

… – Как у вас там, в будущем? Как там в 2017-ом? – спрашивает моя дочь, позвонив из Москвы.

…И вот новый год перелистнут, новогодняя ночь выброшена в мусорное ведро вместе с дежурными репликами на чужом языке и высохшими булочками для джема – извини меня, Хейди, уж больно их было много – и придет следующая – ночь на второе января. Они ушли, он уехал – а может быть их и не было никого, только мы с Большой бабушкой опять играли в гляделки, и она светила своей луной в моё окно, нагнала мне теней на праздничный ужин.

А завтра тебя опять будут терроризировать ученики, юные свирепые и прекрасные монстры, полные восторга и бесстрашия пришельцы из будущего – и да, ты затащишь на эту гору и этот камень, и другие, и ты будешь служить человечеству и подносить разные мелкие аксессуары к алтарю человеческой культуры, такая свещеносица… И я не боюсь твоего проницательного взгляда – Большая Бабушка горы Тай, я служу не тебе, но ты должна меня оценить, потому что во мне есть немного нетленного огня, который я хочу оставить здесь… Хватит меня воспитывать. Давай-ка лучше подружимся… Сварю завтра праздничную кашу на Лабацзе6…

Тайань, 4 января 2017