Читать книгу Предатели. Цикл рассказов - Оля Маркович - Страница 2

– Ты всегда казался мне хлюпиком, – она смотрела на него, едва проснувшегося, прикрыв рот простыней, так что торчали одни глаза с хорошенько размазанной тушью.

На полу лежали скинутые небрежно вещи. Двое малознакомых людей делили постель и утро, обнажающее недостатки. Вечер матирует несовершенства. День скрывает детали за беготней. В ночи, как известно, кошки серы. А утро… Утро похлеще, чем в операционной, препарирует. И речь не только о внешнем. Обнимает партнер спросонья или сбегает по делам, улыбается или прячет глаза – вот оно, истинное и самое верное время, обнажающее недостатки. Недостаток любви, тепла, вовлеченности. Недостаток близости.

– Чего спряталась? – спросил он и добавил, обдумав услышанное: – Почему хлюпиком?

– Хлюпиком, и все. Я же говорю: каза-а-ался, – она растянула «а», продолжая речь из укрытия, ткань вокруг рта намокла и прилипла к лицу.

– Не дури, вылезай оттуда! – он рванул простыню.

Она расхохоталась, дернула в ответ. Выиграв сражение за кусок материи, вскочила, обернулась на манер гречанки и прокричала:

– Чур я первая в душ!

Сделав неуклюжий реверанс, топоча, как хороший тяжеловес, она скрылась из виду.

С ней никто не соревновался. Стасов хорошо себя чувствовал в кровати, раскинувшись звездой. «Ох уж эти корпораты, никогда не знаешь, с кем проснешься», – подумал он и улыбнулся, припомнив, как все начиналось. Помнил он не так чтобы очень хорошо.

Стасю для себя он не рассматривал. Не потому, что с ней было что-то не так. Бывают женщины, с которыми сложно. Может, даже не сложно. Он не мог подобрать слово. Такие, от которых не знаешь, чего ожидать. Или начнут преследовать, или ни во что не будут ставить. Словом, такие, что не попадают под сформировавшуюся за жизнь классификацию. На флирт такие реагируют странно, с лицом, будто льешь им на голову кофе из автомата, при этом сами выдают неоднозначное поведение. То поправят тебе воротничок у рубашки, то возьмутся смотреть издали, прямо долго-долго, как бы и на тебя, и сквозь. А присядешь к такой на край стола, улыбнешься, поигрывая папкой с бумагами, а она опять с тем же видом уставится, будто ей на голову что-то льешь. Потому держался он от Стаси подальше. Было в офисе, помимо нее, много кого интересного. А вчера она заявилась на праздник с таким недвусмысленно глубоким декольте, что само по себе работает, как липкая лента для ловли мух, а в изрядном подпитии и подавно. В ее овальном вырезе «побывал» весь отдел, только ленивый не кинул туда взгляд. Потому пробуждение Стасова у Стаси в кровати казалось теперь вполне оправданным и, можно даже сказать, предопределенным.

Он бегло оглядел комнату. Ничего особенного. Горшок с цветком на полу. Голые стены. Светлый дубовый пол и стул с вещами вместо шкафа.

Гость спустил с кровати ноги, потянулся и широко зевнул. За пределами спальни что-то происходило, до него доносились странные гортанные звуки. Подхватив пальцами ног трусы с пола и подкинув вверх, он поймал их одной левой. Посмотрел, где у кельвинов зад, где перед, быстро надел и вышел в коридор.

Звуки доносились из душа – очень скверное пение. По пути на кухню Стасов наткнулся босой ногой на мелкую, неприятно воспринимаемую телом деталь, нагнулся, покрутил в руке – лего. В просторной столовой по-свойски открыл холодильник, оценив безысходность положения. Есть хотелось зверски. Пение закончилось, дверь в ванную распахнулась, и вместе с паром ему явилась новая близкая знакомая из отдела по связям с общественностью.

– Ты что это, душ в кипятке принимала? – спросил он, глядя на нее, совершенно красную.

– А я всегда так, – она улыбнулась. – Будешь завтракать?

– Да я бы с радостью, но у тебя ничего нет. – Стасов резко открыл и закрыл дверь холодильника, демонстрируя его бесполезность.

– Как это нет, все у меня есть. – Хозяйка дома отодвинула гостя от дверцы и стала доставать свертки и баночки, приговаривая: – Это называется «ничего нет», тоже мне фифа, у меня всего полно!

Стасов присел на небольшой диванчик, поигрывая маленькой деталью, что попалась под ноги. Хозяйка, фырча, одномоментно вытворяла на сковороде и разделочной доске кулинарные кульбиты.

– У тебя сын?

Она оглянулась через плечо, отрицательно мотая головой, но, заметив детальку в руках гостя, кивнула:

– Да, – и вновь отвернулась к плите.

Стасов понял, что она не хочет об этом говорить, но его это не останавливало, возможно, потому он менеджер с приставкой «топ», а не что-то там.

– Сколько ему? – спросил он, зная что люди чаще отвечают на прямые вопросы, даже если того не хотят.

– Шесть, – ответила она не оборачиваясь. – Ты любишь глазунью или желток перемешать? – Стася меняла тему, что еще больше подталкивало Стасова дожимать.

– Скрэмбл хочу. Где он сейчас?

Нож раздраженно плясал в ее руках, шинкуя зелень.

– Кто?

Вот упертая. Ее напряженная в возмущение спина вызывала у Стасова непроизвольную, чуть садистскую улыбку:

– Ну не скрэмбл же! Сын.

Девушка громко выдохнула, развернулась к устроившему допрос.

– Слушай, все же хорошо было, не надо изображать участие. Это никому не нужно! Есть наш офис, корпорат, лихая ночь, все круто. – Она размахивала тесаком на эмоциях, кажется, не понимая, как умилительно смотрится. – Может, я сама бы рассказала потом, не сейчас. Мне вот это вот все не нужно! – Последнюю фразу она дополнила повышенным тоном и артикуляцией.

– Вот это вот что? – Стасов испытал неимоверное удовольствие, выводя ее на эмоции. Обыкновенно происходящее вокруг касалось Стасю наполовину или того меньше.

– Еще раз! Моя жизнь, сын, тетушки и дядюшки, хомячки, что померли у меня в детстве. Есть ты, я и настоящее, этого достаточно, – она повернулась к кухонной рабочей поверхности, откинула лопаткой омлет на сковороде и продолжила заниматься зеленью.

– Я люблю детей. – Стасов ожидал, что будет взрыв и набрал побольше воздуха.

Она силилась меньше минуты, снова развернулась, сыпля сварочными искрами:

– Знаешь, что я не люблю больше всего?! Не люблю, когда люди говорят о том, чего не знают. Ты любишь их как? Сделать милому карапузу козу или «у-тю-тю»? Любишь, как щенят или кроликов? Знаешь, ну вообще это странно – их не любить, так-то. Тогда ты вроде как социопат. Ну, то есть на расстоянии-то их почти все любят. Кто-то не хочет их заводить, чайлдфри к примеру, но обычно они не заявляют о своей нелюбви к детям, обычно у них есть очень глубокие причины не приводить в эту жизнь кого-то, о ком они не могут или не хотят заботиться. Кого-то, кто будет, по их теории, страдать в этом мире, перенаселение планеты и прочие отговорки.

– Эка тебя понесло!

Она обмякла. Стасов понял по ослаблению мышц, что девушка пожалела о спитче.

– Ладно, прости. Я не хотел. Увидел реакцию и не смог не дожать. Я понимаю, о чем ты, мы просто проводим время, пара дней, и все, ты не хочешь, чтобы я лез в твою жизнь с грязными ногами, принято! – Он встал с дивана и подошел к ней вплотную. Она молча перебирала пальцами нарезанную траву. – Ты обычно непробиваемая, меня завела твоя уязвимость.

– Пробил, мистер Стасов, – она улыбнулась, и в ее желтоватых глазах заплясали искорки. – В слабостях вся правда, но это большая роскошь – давать топтаться на ней. Я стараюсь не давать этого делать никому. Но я не в обиде. Иногда хорошо выпустить пары, сказать что думаешь кому-то вроде тебя. – Она улыбнулась с вызовом и снова стала той знакомой ему Стасей, самоуверенной чудачкой.

– Кому-то вроде меня? Звучит не как комплимент, но будем считать, что мы квиты. – Он взял с доски щепотку ароматной зелени и насыпал в рот. В составе чувствовалась кинза, перебивающая прочий аромат.

Стася выставила на стол яства. Сев на стул, подобрала одну ногу под себя. Из приборов в сервировке участвовала только вилка.

– А нож можно? Я без ножа не привык.

– Ты серьезно? Омлет ножом будешь есть?

Стасов не ответил. Демонстративно поднялся из-за стола и стал выдергивать ящики на кухне один за другим.

– Не омлет, а скрэмбл.

Девушка закатила глаза.

– Справа, крайний. – Она жевала завтрак за обе щеки. Казалось, ей доставляло удовольствие обилие соусов, в которые она макала ломтики хлеба, насаженные на вилку кусочки омлета и все съедобное, что попадало под руку.

– Ты дикая, – заметил Стасов и принялся аккуратно делить скрэмбл на маленькие ровные части. Соус, в который девушка залезла ломтем чиабатты, разлетелся алыми брызгами в стороны, и тут уж гость не стерпел: – Это хорошо, что мы с тобой на свидание в рестик не ходили, со стыда бы сгорел!

Стася странно улыбнулась, утёрла рот тыльной стороной ладони так, что еще больше размазала по щекам рыжий соус.

– Почему сгорел бы? Еще сгоришь.

– Так уверена? – Стасов не предполагал сильно продлевать их близкое знакомство.

– А ты что, совсем ничего не помнишь? – девушка даже немного расстроилась. Или сделала вид.

– Чего не помню?

– Ну про «Статус-кво»?

– А что с ним?

– Ты меня пригласил. – Стася смотрела на мужчину удивленно.

Стасов понимал, что она не могла знать про его любимый ресторан и раз апеллирует названием, значит, что-то такое было. А уж чего-чего, а слово свое он старался держать. Может, он и был последней сволочью, но от обещаний своих никогда не отступался. Да, сливался, уходил от ответов, выкручивался и избегал прямых обещаний, но если уж давал слово, то выполнял. Мама так с детства приучила. Любила она, учитель русского языка и литературы, повторять: «Пушкин, Лермонтов и столько светлых умов за одно мужское слово, за честь и достоинство полегли. Так вот, как они, не надо, но поучиться у них есть чему. Если сказал, то делай! Закон простой. Таких мужчин уважают. А главное, сами такие мужчины уважают себя».

– Пригласил, значит, идем. А когда?

– Так сегодня вечером.

– Хм, ну, значит, еще один вечер вместе?

– Ну выходит так. – Стася замолчала. – А ты вообще ничего не помнишь? – На этих словах она стала румяной, почти как соус, размазанный по лицу.

– А что я должен помнить?

– Не могу тебе сказать.

– Почему это?

– Ты не поверишь. Подумаешь, что вру. Только мне это не надо. Так все и было.

– Что тебе не надо?

– Ну врать об этом.

– О чем?

– Ну о том.

– О чем о том? Ты меня запутала совсем.

– Ну о том, о чем я не хочу говорить, о том, что было, но во что ты не поверишь, потому что решишь, что я вру. А мне об этом врать незачем. И поэтому я молчу.

– Но ты не молчишь.

– Очень даже молчу.

– Очень даже не молчишь, а интригуешь и наводишь тумана, чтобы побольше придать этому значения.

– Вот так и знала, что так подумаешь. Поэтому и не хотела говорить.

– Но сказала.

– Ничего я не сказала.

– Ой, ладно. Чую неумелый блеф. Что я такого мог сказать-то удивительного?

– Сказал, что любишь меня, – выдала она фразу на одном дыхании.

Стасов заржал, и еда полетела у него изо рта.

– Да я в жизни никому ничего такого не говорил.

– А мне сказал. И еще кое-что.

Стасов изобразил удивление и приглашающе закивал.

– Сказал, что я даже сама не представляю, какая я.

– Какая?

– Не знаю, ты был сильно пьян и не мог подобрать слов. Чесал затылок и хмурился, но все не мог сформулировать.

– И все это после пятнадцати минут, проведенных с тобой на корпорате? – Это прозвучало довольно саркастически. – Ну расскажи, расскажи подробнее, что еще там было?

– Стебешься? Но, знаешь, выглядел в этот момент ты очень даже серьезно. И, я бы сказала, даже немного жалко.

– Жалко?

– Ага.

– Чего это?

– Ну ты подходил ко мне три раза и приглашал с тобой выпить. Я каждый раз тебя посылала, потому что знала, что ты тот еще. Но на третий раз ты схватил меня за руку и потащил к бару. У бара ты уставился на меня, пока нам готовили апероль, и говоришь: «Можно я тебя поцелую, ну пожалуйста!» Я, конечно, отказалась. Тогда ты полез, и пришлось тебя оттолкнуть. И тогда ты снова так жалобно говоришь: «Ну пожалуйста, мне это правда очень нужно»!

Стасов расхохотался.

– Это какое-то очень дешевое НЛП. И чего?

– Не сработало.

– А-а-а, что-то такое припоминаю. Помню, как приятно было, и непривычно, что я дотрагиваюсь до девичьих губ, а они целомудренно сжаты. И почему же я был жалким? Из-за этого?

– Неа. Из-за того, что все смотрел на свой телефон, а там был в контактах открыт номер какой-то Оли. Ты много раз ей набирал, а она не отвечала.

Тут лицо Стасова переменилось. Он посерьезнел.

– А в любви я тебе до этого признался или после?

Стася не понимала, какое это имеет значение.

– После. В конце самом. Когда я села в такси. Ты мне его заказал, вышел в одной рубашке меня провожать. Было не по-летнему прохладно. Ветер завывал. Я села в тачку. Смотрела на тебя. У тебя зубы стучали. Хотя, может, от волнения. Ты так хорохорился. И тут вот и сказал. Потом хотел уйти. Опустил голову. А я просто тебя за рукав затянула в салон. Ты плюхнулся рядом и положил голову мне на плечо. Заснул. И у тебя даже слюна чуть в декольте мне вытекла.

– Стыд-то какой.

– Да не, нормально. Это было лучшим моментом вечера. Потому что только в нем ты не рисовался.

– Любишь жалких?

– Настоящих люблю.

– Значит, и пиджака моего с документами тут с нами нет?

– Ага, все в офисе осталось. Хорошо, что мы не на выезде отмечали. Думаю, там, у нас, в безопасности доки твои.

Стасов кивнул и почесал затылок.

Он никому никогда не признавался в любви, но это не значит, что чувств таких не испытывал. Женщин он любил и почти всегда выходил из отношений победителем. Скучающим и пресытившимся. Оля-то другое дело, но про нее он говорить не любил. Зато любил рассказывать байки о проблемах с бабами на «с».