Читать книгу Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - Ораз Абдуразаков - Страница 26

А что же д’Олива? Чем был занят преемник Арамиса всё то время, пока начальник путешествовал по Франции? Удовлетворить любопытство читателя несложно: ведь он и сам, верно, догадывается, что достойный прелат истово служил делу ордена.

Во исполнение воли генерала преподобный отец подстерёг королевского виночерпия в одной из потаённых галерей. Бесстрастно выслушав из уст священника два заурядных по звучанию, но страшных по смыслу слова, Дюшес молча кивнул седеющей головой и быстро удалился. Участь исповедника Марии-Терезии Австрийской была решена…

Став таким образом (в который раз!) в один ряд с небожителями, ведающими судьбами рода человеческого, иезуит назавтра испросил аудиенции у самой королевы. Аудиенция была дана и затянулась часа на четыре. Людовик, которому об этой встрече незамедлительно сообщил Сент-Эньян, сначала насторожился и даже выразил некоторую обеспокоенность. Но появление Атенаис сделало своё дело: минутою позже солнцеподобный монарх был уже всецело поглощён ею, предоставив супруге вволю тешиться беседами со служителями церкви.

Примечательно, что после сего продолжительного общения Мария-Терезия тут же отказала в приёме преподобному Паскалю, сославшись на недомогание. Причина представилась духовнику тем более убедительной, что он и сам со вчерашнего вечера чувствовал себя не лучшим образом, смиренно перенося приступы тошноты, перемежающиеся нещадными резями в желудке. Предоставленный самому себе, он поспешил слечь с тем, чтобы больше уж не подняться до десятого ноября. Как и было предопределено.

Утром отца д’Олива разыскал в Версале гонец, отправленный Арамисом перед отъездом в Гасконь. Записка, вручённая иезуиту, гласила:

«Будучи посвящён в тайны мёртвых, имеющие значение для живых, срочно отбываю к испанской границе. Препоручаю вас чести и гостеприимству французского двора вплоть до встречи в Фонтенбло.

Герцог д’Аламеда».

Воздев очи к расписному потолку, д’Олива перекрестился и пошёл справиться о здоровье брата своего во Христе. Но в коридоре был остановлен военным министром, любезно приветствовавшим посланника:

– Желаю и вам доброго дня, монсеньёр, – ответствовал иезуит.

– Благодарю, преподобный отец. День и впрямь обещает быть добрым – третий день нашего союза.

– Э-э, господин де Лувуа, если мы, политики, будем считать дни этого союза, то что останется делать народам, живущим в постоянном страхе перед войной. Будем же готовы потерять счёт годам мирного благоденствия наших держав.

– Немногие желают этого больше меня, отче.

– Прекрасно, что в числе упомянутых немногих состоит и господин суперинтендант. Сие обстоятельство существенно укрепляет мою веру в завтрашний день.

– Не премину сообщить господину Кольберу о ваших суждениях, весьма для него лестных. Я сейчас направляюсь к нему.

– Буду премного благодарен, сын мой…

Приняв благословение священника, Лувуа вошёл к Кольберу, застав того за изучением географической карты. Обратив к молодому вельможе почти улыбающееся лицо, министр дружелюбно молвил:

– Не подлежит сомнению, что в эти утренние часы господина военного министра привело ко мне какое-то неотложное дело?

– Разве это настолько очевидно?

– Я уже немолод, господин де Лувуа, и давно читаю в людских сердцах не по слогам. А когда вижу, что блестящий придворный, занимающий один из высших государственных постов, заходит в кабинет такого человека, как я, то вправе же я заключить, что совершает он это не забавы ради. Что, не так?

– При всём моём уважении, монсеньёр, это лишь половина правды. Я всегда, поверьте мне, очень высоко ценил возможность общения с вами…

– Вы льстите старику, сударь. Это чересчур благородно с вашей стороны.

– Нет, не говорите так. Если бы мне вздумалось улестить суперинтенданта, я бы уж сумел подыскать комплименты поцветистее. Теперь же я говорю лишь то, что думаю.

– Пусть так. Спасибо за искренность, но вы тем не менее не станете отрицать, что у вас ко мне дело?

– Не стану, монсеньёр, это так.

– Дело государственной важности, полагаю? – уточнил Кольбер с тем оттенком снисходительности, который так легко выдать за вдумчивость.

Лувуа попался на удочку, но всё же заметно покраснел. Глядя прямо в глаза министру финансов Людовика XIV, он твёрдо произнёс:

– Судите сами, монсеньёр: не так давно вы ставили это дело на одну доску с военно-политическим союзом двух стран.

– А-а, вот вы о чём…

– Вам угодно было вспомнить, о чём идёт речь, не правда ли?

– Нет, господин де Лувуа.

– Нет? – с нажимом переспросил военный министр.

– Разумеется, нет, ибо я никогда и не забывал об этом. Итак, вы честно выполнили свои обязательства и теперь требуете от меня того же?.. Что ж, справедливо.

– Я совсем не то хотел сказать, господин Кольбер, – сокрушённо покачал головой Лувуа, – от подобных формулировок, право, веет холодом.

– Что делать, я – финансист. Бросьте, господин де Лувуа, не сердитесь: знайте, я по-прежнему принимаю ваши заботы близко к сердцу.

– Правда?

– О да. Но ответьте мне…

– Что, монсеньёр?

– Отчего вы вспомнили об этом именно сегодня?

Лувуа на секунду смешался, затем с трудом выговорил:

– Но… ведь теперь, когда испанские дела улажены…

– Сегодня?

– Когда голландская кампания завершена или почти завершена…

– Сегодня, господин де Лувуа?!

– Когда определены сроки мирных переговоров…

– Прекратите, господин де Лувуа! На вопрос о личных ваших переживаниях нет нужды отвечать лекцией о внешнеполитическом положении Франции: для этого я располагаю отчётами вашего ведомства и этой картой. Так что же?

– Извольте, монсеньёр, я буду прям: мне претит сама мысль о том, что я в недалёком будущем вынужден буду обратиться к Лозену: «ваша светлость». Достаточно ли это откровенно?..

Положа руку на сердце, вовсе это не было откровенностью со стороны Лувуа: притчей во языцех стало при дворе Короля-Солнце более чем вольное обращение министра с герцогами и пэрами. Не пытаясь умалить заслуг главы военного ведомства, признаем, что действовал он при этом, руководствуясь не честолюбием даже, а банальным тщеславием. Один пример: свои письма к герцогам Лувуа с некоторых пор начинал обращением «сударь» вместо принятого «монсеньёр». И поскольку такой номер прошёл сначала с одним, а потом и со вторым, и с третьим герцогом, не встречая сопротивления со стороны сиятельных особ, данный обычай укоренился в Совете: примеру молодого сановника охотно последовали и другие государственные секретари. Не исключая, кстати, и господина Кольбера, который тем не менее отвечал коллеге:

– Вполне откровенно, этого я и ждал. Запомните на будущее, что мы сможем добиться куда большего, не скрывая друг от друга хотя бы своих целей, благо они у нас общие.

– Запомню.

– Чудесно! Вернёмся к нашему гасконцу. Он, само собой, далеко не д’Артаньян, однако храбрости ему не занимать, равно как и королевского расположения. Впрочем, что я говорю вам об очевидных вещах?

– Но ведь…

– Знаю, знаю, – поморщился Кольбер, – только не надо вновь напоминать мне о данном слове. Разрази меня гром, вы же мой компаньон в этом деле, а не кредитор. С компаньонами же я всегда безукоризненно честен. До конца.

– Я ни на минуту не усомнился в вас, монсеньёр!

– В самом деле? – пожал плечами суперинтендант. – Выходит, мне показалось. Неважно. Остановить барона можно…

– О-о!

– Да-да, можно, несмотря на его триумфальное шествие по ступеням трона.

– Но, господин Кольбер, его величество благоволит к Лозену и, по слухам, вот-вот даст своё согласие на его помолвку с принцессой.

– Ах, господин де Лувуа, если бы все слухи сбывались, ваш покорный слуга был бы уже давно оскоплён, обезглавлен, колесован, четвертован и сожжён. Что есть слух? Немилосердно преувеличенный пьяный бред лакея или раздутая выдумка пажа? Полноте! К тому же, фавор – явление зыбкое и преходящее.

– Но им нельзя пренебречь, – возразил Лувуа.

– Верно, но разве я обещал, что опала де Лозена воспоследует немедленно? Нет, господин де Лувуа, свалить фаворита – дело нелёгкое, не то что свести Францию с Испанией. Следует набраться терпения и ждать.

– Ждать! Но чего же?

– Случая – лучшего из всех помощников.

– Разумно ли полагаться в подобном деле на случай? – усомнился помрачневший министр.

– Почему бы и нет, коль скоро пресловутый случай будет любовно и тщательно взлелеян и выпестован в этих стенах?

Сказав это, Кольбер со значением посмотрел в глаза Лувуа. Этот пронзительный взгляд выдающегося государственного мужа обещал больше, чем то, на что могло рассчитывать честолюбие всех членов Совета. Сразу уверившись в неизбежном исполнении всех, не вполне ещё понятных ему замыслов, молодой военный министр грациозно поклонился.

– А теперь мне нужна ваша помощь, – прервал паузу Кольбер.

– К вашим услугам, – откликнулся Лувуа.

– Сделайте милость, скажите мне… Нет, погодите. Вы понимаете, что это строго конфиденциально?

– Я всё понимаю, сударь, – улыбнулся Лувуа.

– В таком случае скажите: с момента вашего назначения рассматривалась ли в штабе возможность столкновения с испанцами?

– Ах, господин Кольбер, конкордату всего три дня, а вы уже помышляете о войне?

– Я?! Клянусь, что нет. Но отвечайте же.

– Извольте. Разумеется, такая возможность рассматривалась. Это первейшая обязанность нашего министерства – перебирать всех возможных противников, и даже их коалиции.

– Меня интересует исключительно Испания.

– Как и короля, – кивнул Лувуа, – кастильцев мы обсудили, кажется, со всех сторон.

– Вот как! Его величество так интересуется Испанией?

– Больше, чем кем-либо.

– Интересно… Каким же образом вы работали?

– Простите? – переспросил Лувуа.

– Как моделировался вооружённый конфликт?

– С помощью таких вот карт, монсеньёр, – показал он на топографическое чудо, разложенное на столе.

– Не затруднит ли вас? – попросил Кольбер, уступая место у карты военному министру.

– Взгляните, монсеньёр, – указал молодой человек, – вот эта линия – цепь приграничных городов Испанских Нидерландов. Вот Шарлеруа, вот Дуэ, а вот здесь и Лилль. Захват крепостей и городов предполагался в следующей последовательности…

– Однако, у вас были далеко идущие планы, господин де Лувуа, – усмехнулся Кольбер, внутренне содрогаясь. – Думаете, испанцы сдали бы вам свои города, да ещё и в вами же избранном порядке? Но постойте: в этих случаях всегда рассматривалась именно Фландрия?

– Неизменно, монсеньёр: Фландрия и Геннегау, а война с Голландией могла бы при случае стать превосходной школой для войны с валлонами, не так ли?

– Храни нас Бог от такой предусмотрительности, – вздохнул Кольбер.

Он, казалось, задумался о чём-то важном. И мысли, приходившие ему в голову, были далеко не благостными. До ушей военного министра донеслось глухое бормотание, которое Кольбер и не пытался скрыть:

– Чёртова стилистика… Проклятое крючкотворство…

Суперинтендант был всё ещё очень далёк от помыслов о самом страшном. Тем не менее именно на третий день франко-испанского союза в Версале поселился призрак грядущей Деволюционной войны.