Читать книгу Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - Ораз Абдуразаков - Страница 21

Художники должны раз навсегда отказаться от попыток изобразить на холсте выражение лица Людовика XIV после того, как Сент-Эньян рассказал ему о сцене, свидетелями которой мы стали. Сам будучи натурой крайне впечатлительной и суеверной, король почувствовал благоговейный трепет, тут же сменившийся вспышкой безудержного гнева:

– Так значит, наглейший из храбрых испугался? Выходит, меня окружают одни трусы?! Получается, стоит какому-то выскочке чуть возвысить голос, как мои дворяне бросаются врассыпную, а вместо чистосердечного признания в нарушении эдиктов я, король, выслушиваю детский лепет о ведьмах с Лысой горы?! Проклятье! Да пусть хоть вся преисподняя ополчится против меня, я найду, чем ответить. Пусть я погибну, зато тем самым докажу, что короля недаром называют первым дворянином Франции. Пускай это станет уроком моим верноподданным зайцам! Ты говоришь, один де Лозен сохранил присутствие духа? Отлично, нас будет, по крайней мере, двое. За мной, Гасконь! За мной, Беарн! Как видно, мне на роду написано полагаться только на гасконцев. А ты, ты, Сент-Эньян, неужели ты не нашёл ничего лучшего, чем примчаться ко мне с криками о колдовстве? Отвечай же!..

– Ваше величество, но что же мне оставалось делать? – отважился спросить побагровевший фаворит.

– Надо было швырнуть перчатку в лицо де Варду и публично назвать его трусом! – запальчиво воскликнул Людовик.

– Но я не получил на сей счёт никаких указаний, государь, – оправдывался Сент-Эньян, – к тому же я полагал, что граф может ещё быть полезен.

– Ну а как же, конечно, может! В конце концов, должен же я предоставить в распоряжение наших высоких гостей соответствующую прислугу. Думаю, теперь-то де Вард не откажется примерить лакейскую ливрею.

– Осмелюсь заметить, что для этого его надо бы сначала лишить звания гвардейского лейтенанта, – расхрабрился адъютант, чувствуя, что лично его гроза миновала.

– Правда… – одними губами прошептал король. – Ещё и это унижение: лейтенант моей гвардии склоняется перед моим же противником, злейшим врагом королевства. Не бывать же этому! Кликните мне де Лозена!..

Когда через пять минут в дверях показался, как всегда, изящный и самоуверенный Пегилен, Людовик уже совладал с гневом и обратился к своему любимцу самым приветливым тоном:

– Подойдите, дорогой барон, вашему королю есть что сказать вам.

– Приказывайте, ваше величество, – откликнулся гасконец.

– Вы, как я слышал, присутствовали при… маленьком объяснении, имевшем место между господами д’Аламеда и де Вардом.

– О да, государь, объясненьице не бог весть что, – в тон ему отвечал капитан мушкетёров.

– Случай тем не менее прискорбный, и, я уверен, вы не преминете указать нам зачинщика.

– Охотно, поскольку этот зачинщик затеял просто-напросто неприличную ссору.

– Вот как! Что вы имеете в виду, господин де Лозен?

– Только то, – ровным голосом продолжал Пегилен, – что граф де Вард безо всякой видимой причины набросился на посла. И если бы дело дошло до драки, то я…

– Вы?..

– Арестовал бы графа ещё до того, как он сделал бы первый выпад.

– Ого! Да вы сама предупредительность, сударь! – выпалил Людовик, вне себя от того, что его замысел так или иначе был обречён на провал. – Вот так, по собственному почину, без приказа?

– Я лишь исполнил бы свой долг перед короной, государь.

– Так исполните его теперь, капитан, – величественно произнёс король.

– Готов служить вашему величеству. Приказывайте, государь.

– Немедленно возьмите под стражу де Варда.

– По какому обвинению?

– Я полагаю, что король вправе заключать своих подданных безо всяких объяснений, – заносчиво ответствовал Людовик. – А впрочем, нет: предъявите ему обвинение в оскорблении достоинства посла иностранной державы. Поспешите, барон!

– Ещё одно слово, государь. Сколько лошадей дозволено мне будет взять из конюшни?

– А зачем? – нахмурился король.

– Чтобы догнать графа де Варда.

– Догнать? Он, что же, покинул двор?

– Сразу после оскорбления посольского достоинства, – невозмутимо отрапортовал де Лозен. – Свидетели его отъезда утверждают, что он умчался как одержимый…

Сент-Эньян невольно вжал голову в плечи, ожидая неминуемого взрыва. Пегилен замер в напряжённом ожидании. Но Людовик XIV, казалось, о чём-то задумался. На несколько долгих минут в апартаментах абсолютного монарха воцарилась абсолютная тишина. Фавориты, наблюдавшие за повелителем, изо всех сил старались угадать его мысли. И в ту самую секунду, когда Лозен пришёл к выводу, что де Вард покинет Бастилию только в день собственных похорон, а Сент-Эньян заключил, что графу не миновать эшафота, Король-Солнце разомкнул уста и произнёс два слова:

– Пусть едет.

Вздох недоумения и облегчения вырвался одновременно у адъютанта и капитана.

– Вы отменяете приказ об аресте, государь? – сдержанно поинтересовался Пегилен.

– Отменяю, капитан. Пусть едет, – повторил король.

Де Лозен выслушал и, попросив разрешения уйти, откланялся. От дверей королевских покоев он отправился прямиком в зал Дианы, где герцогиня де Монпансье с нетерпением поджидала своего великолепного возлюбленного. Надо сказать, что за последние несколько дней барон немало преуспел в осуществлении своего сокровенного замысла, так что его величество уже с более тщательно скрытым неудовольствием поглядывал на свою нелюбимую кузину. Это служило неистощимым источником весёлости принцессы и честолюбия Лозена: они почти не расставались. Придворные с недоумением и даже завистью следили за этой необычной парочкой, гадая, в какую романтическую ловушку заманивает тщеславный гасконец неискушённое сердце внучки Генриха IV. Герцогиня просто светилась счастьем, слушая непринуждённую болтовню признанного сердцееда.

– Как ты думаешь, Маникан, чего добивается наш друг? – насмешливо спросил приятеля де Гиш, увлечённо наблюдавший за Пегиленом.

– Полагаю, большего, чем ты.

– Господин де Маникан!

– Разве я что не так сказал? – с самым невинным видом осведомился Маникан. – Это всё моя рассеянность: отвечаю, даже не расслышав вопроса. Только что мне, например, послышалось, будто ты спросил, какого я мнения о госпоже Монако.

– Да чего ради я спрашивал бы твоего мнения о моей сестре? Все знают, что Катрин была любовницей Пегилена.

– Но, возможно, у меня на её счёт особое мнение, – выпятил грудь Маникан.

– Допустим. Но ты ответил: «большего», а не «более высокого». А?

– Неужто так и сказал? Ничего себе… Выходит, я ко всему ещё и путаю слова. Горе мне!..

– Ладно. А теперь отвечай всерьёз: к чему может стремиться Лозен в отношении Великой Мадемуазель?

– Да к герцогской короне, клянусь спасением души.

– Всё шутишь…

– На этот раз – нет. Ты только послушай, до чего же звучно: его светлость Пегилен, герцог де Монпансье. Породниться с королём: вот чего жаждет и добивается наш драгоценный гасконец.

– Может, ты и прав, – пожал плечами де Гиш, влюблённо глядя на принцессу Генриетту, играющую в карты.

– Ещё бы я не был прав. Да ты спроси у него сам, изволь, если желаешь: тебе он не соврёт. Ах, вот с кого бы взять тебе пример, друг мой: сколько вокруг незамужних светлостей. Вот хотя бы, взгляни: Шарлотта де Кастельно – чем не предмет обожания? Чудо как хороша! Но нет же, я угадываю ответ…

– Моё сердце мне не принадлежит.

– Вот! – горестно воскликнул Маникан. – Так я и знал!..

– Что я могу с собой поделать? – вздохнул граф.

– Знай, – флегматично продолжал щёголь, – ты единственный Граммон, начисто лишённый всяких задатков честолюбия. Ну да, конечно, ты знатен, как Монморанси, и храбр, как Баярд, но из-за своей страсти лишаешь себя простых человеческих радостей вроде премилого герцогства.

– Это от меня не убежит.

– Знаю, знаю. Вопрос в том, намерен ли ты, в свою очередь, передать титул досточтимого маршала по наследству, или и его сожжёшь на алтаре неземной любви? Весьма требовательное, чёрт возьми, чувство, если ради него угасает знатнейший род Франции. Ну, не за тебя ли прочат дочку канцлера? А ты… ты…

– Поговорим о чём-нибудь другом, Маникан.

– Изволь. О чём же?

– Да вот хотя бы о Маликорне. Не он ли это пробирается к нам?

– Да, это он собственной персоной. Чем не образец для подражания? На этом-то хитреце фамилия Маликорнов не зачахнет, это точно.

– О! Так он женится?

– Узнай сам. Господин де Маликорн!

– К вашим услугам, дорогой де Маникан, – отозвался Маликорн, подходя к друзьям.

– Маникан только что сразил меня новостью, – обратился к нему де Гиш.

– Какой же, граф?

– Он утверждает, что вы надумали сочетаться браком, любезный де Маликорн. Это верно?

– Разве могу я уличить друга во лжи, даже если он и погрешил против истинного положения вещей?

– А!.. – со смехом воскликнул де Гиш, а Маникан с вытянувшимся лицом открыл было рот для ответа.

– И уж тем более не стану делать этого в том случае, когда он глаголет истину.

– Так это правда? С мадемуазель де Монтале, не так ли?

– Вы очень догадливы, граф, – улыбнулся Маликорн.

– Когда же?

– Как только его величество соизволит подписать брачный договор.

– Ну, это не затянется.

– Как знать! Конкордат с испанцами заставил нас поволноваться, а ведь и там требовалась одна только подпись.

– Однако пренебрежением к собственной персоне вы не страдаете, – усмехнулся де Гиш, – надо же: сравнить свой брачный контракт с государственным соглашением! Я бы до такого не додумался. Но знаете: сдаётся мне, король относится к вам лучше, чем к кастильской хунте. Желаю вам большого счастья, дорогой де Маликорн. Мадемуазель де Монтале – чудесная девушка, и я надеюсь, что мы славно отпразднуем вашу свадьбу в милом Сен-Клу.

– Смело рассчитывайте на это.

– Берегитесь, как бы нам не пришлось напомнить об этом обещании.

– Ора заслуживает много большего, чем я могу предложить. Поэтому не взыщите.

– Счастливец вы, дорогой мой, – вздохнул де Гиш, крепко пожимая руку Маликорну, – я от души рад за вас.

– Надо же! А в глазах твоих угадывается скорее не радость, а чувство иного рода, не менее, впрочем, сильное, – голосом актёра-трагика перебил его Маникан.

– О чём это вы? – подозрительно сощурился де Гиш.

– Зависть, милый друг, банальная человеческая зависть застит ваш взор, – нравоучительно изрёк Маникан.

– Ах, до чего лестно было бы мне предположить, что моему счастью завидует один из Граммонов, – поспешно вмешался Маликорн, чувствуя неловкое замешательство де Гиша, – но увы, это совершенно невозможно.

– Почему же? – через силу улыбнулся де Гиш.

– По той простой причине, что я – не король, – учтиво заключил жених.

Отвесив любезнейший поклон, граф удалился, недоумевая, какая злобная муха укусила нынче Маникана. Оставшись лицом к лицу со старым другом, Маликорн также вопросительно взглянул на него. В ответ Маникан рассерженно всплеснул руками:

– Вы можете удивляться или нет, как угодно. У меня есть свои причины поступать таким образом, как вы видели. И не расспрашивайте меня, иначе, клянусь, я забуду, что я дворянин и ваш друг, и на этом самом месте…

– Что? – пролепетал Маликорн, ничуть не сбитый с толку этой тирадой: сердитый Маникан являл собою, разумеется, редкостное зрелище, но он уже знал, как вызвать того на откровенность.

– Что вы сделаете? – проговорил он как можно нерешительнее.

– Что? Да совру вам. Совру, слышите? Совру беззастенчиво и неумело.

– Ну, так я не буду вас расспрашивать, – твёрдо сказал Маликорн.

– Правда? – недоверчиво покосился на него Маникан.

– Не буду, – пожал тот плечами.

– Тогда я приоткрою для вас завесу, но только чуть-чуть, согласны?

– Ах, боже мой, не нужно.

– Однако…

– Не стоит, право!

– Ну же, я ведь соглашаюсь только ради вас.

– С вашего позволения, я хотел бы остаться непосвящённым в эту тайну.

– Но я настаиваю!

– Друг мой, вы надрываете мне сердце своей мольбой… Я в замешательстве.

– Соглашайтесь, прошу.

– Будь по-вашему. Я сдаюсь, сразите же меня наповал.

– Наконец-то! Дело в том, что… э-э…

– Ну?

– Это весьма деликатная тема.

– Вот уж и первое препятствие. Увольте, Маникан.

– Да нет же, слушайте: дело в том, что герцогу надоело быть изгоем в собственном доме, и он…

– Герцогу Орлеанскому, не так ли?

– Само собой. Итак, он с некоторых пор с большим, нежели когда-либо, неодобрением, склонен наблюдать за… вы понимаете, за чем именно.

– Кажется, понимаю. Неужели возвращаются прежние времена с постоянно обновляющимися любовными треугольниками и галантными похождениями? Так принц недоволен нашим другом?

– Никто не знает, на кого сердится его высочество, но то, что сердится, – это точно. Началось это после получения некоего письма.

– Письма, вот как? – насторожился Маликорн.

– Из Рима, друг мой, – заговорщицки подмигнул ему Маникан, – и с тех-то пор принц ходит мрачнее тучи.

– А давно ли доставлено письмо? – с самым равнодушным видом поинтересовался снедаемый любопытством Маликорн.

– Дайте-ка вспомнить… Кажется, это было как раз накануне прибытия послов… нет-нет, днём раньше. Точно!

– Значит, третьего дня?

– Верно.

– Послание от шевалье де Лоррена, не правда ли?

– Думается, да, – загрустил Маникан.

– И вы именно поэтому пытаетесь пресечь увлечение графа? Поздновато, дружище. Его излечит теперь только новая страсть либо смерть. Да и так ли уж велика опасность? Не мог же шевалье своим письмом пробудить в принце супружескую ревность: это не в его духе, да и к тому же вовсе ему не выгодно. Ревность, знаете ли, тень любви, а если наш господин внезапно воспылает страстью к жене, несчастный шевалье рискует закончить свои дни в обществе князей церкви. Достойное общество, вполне под стать де Лоррену.

– Да уж.

– По-моему, принц попросту зол на принцессу за её причастность к ссылке его любимца. А письмо всего лишь заново всколыхнуло недобрые воспоминания; это пройдёт, уверяю вас, – убеждал друга Маликорн, сам ни минуты не веря в то, что говорит.

– А ведь и правда, – просиял Маникан.

– Граф волен по-прежнему безумствовать и страдать: с этой стороны ему ничто не грозит.

– А принцесса?

– Это дело другое: тут мы бессильны. Но будьте спокойны, – поспешно продолжал Маликорн, увидев, как вновь осунулось лицо Маникана, – я знаю одну ловкую особу, которая сумеет позаботиться о Мадам.

– Действуйте, дорогой друг, действуйте! Вы знаете: граф де Гиш умеет быть благодарным.

Маликорн в ответ лишь вежливо кивнул головой. Сейчас его не интересовала благодарность ни одного графа на свете, ибо он знал: королевская признательность способна его самого сделать графом. Только что он приступил к исполнению воли суверена. И приступив к нему, узнал, что над домом брата короля, первого принца крови, сгущаются тучи.