Читать книгу Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - Ораз Абдуразаков - Страница 30

Часть первая
XXVIII. Accipe hunc gladium cum Dei benedictione[5]

Оглавление

Д’Артаньян! Какую бурю изумления и противоречивых эмоций вызвало это громкое имя в толпе охотников! Как затрепетали чуткие сердца придворных, всегда умеющие предвидеть грядущие перемены. Как засверкали глаза вельмож, будь то недоброжелатели или поклонники великого маршала.


Д’Артаньян. Это имя, набатом прогремевшее в утренней лесной тиши, не оставило равнодушным никого. Оно являлось источником и крушением множества надежд, оно возвышало и низвергало в прах, оно лечило и ломало хрупкие сановные судьбы.

Д’Артаньян… Кому было невдомёк, что в решительный миг, когда слово это, подобно разящей шпаге, сверкнуло под сводами вековых деревьев, рядом с Королём-Солнце зажглось новое светило. И в момент своего рождения, согласно всем законам астрономии, имя, восставшее из могилы, затмило даже звезду царственного Бурбона. Ибо, вопреки вероятию, в противовес любым ожиданиям, Людовик XIV был, очевидно, поражён гораздо больше своих впечатлительных подданных. Прямой, открытый взор юноши, волею судеб мгновенно вознесённого к вершине придворного олимпа, казалось, загипнотизировал короля.

А между тем холодный и быстрый ум монарха, напротив, работал с чрезвычайным напряжением. Рой мыслей, усиленно скрываемый видимой оторопью, проносился в его голове:

«Д’Артаньян… Что это значит? Что это, ради всего святого, может означать? Какой-нибудь родственник, не иначе… Но молод, очень молод… Племянник? Невозможно: у моего гасконца не было ни братьев, ни сестёр. Граф… Он назвал себя графом. На каком основании? Впрочем, было же завещание. Что завещание – может, подделка? Нет, нет, я ведь знаю нотариуса… О чём это я? Ведь никто ещё в глаза не видал никакого завещания. Но кто же этот человек? Боже, как он похож на д’Артаньяна, да и величает себя д’Артаньяном… Проклятый д’Эрбле: это наверняка его козни! Просто очередная интрига… нет – очередной заговор против меня. Неугомонный старик, ты переполняешь чашу моего терпения. Я уничтожу тебя, будь ты хоть самим папой!.. А! Кого я обманываю?! «Будь он папой!» Всё дело именно в том, что он не какой-нибудь папа, иначе… Потом, после о нём… В конце концов, король должен, обязан судить обо всём беспристрастно. Сейчас я узнаю, кто он такой, почему так себя называет и как тут очутился… Нет, последний вопрос я не задам: его появление, в конечном счёте, пошло мне на пользу… Спасло Атенаис…»

Генерал иезуитов, не спускавший глаз с короля, без труда догадался о ходе его мыслей. Ему стало понятно, что король похож на ту чересчур осторожную и хитроумную рыбу, которая, едва завидев червяка, сразу задаётся философским вопросом: что бы ему тут делать? В итоге терпеливый рыбак непременно поживится этой перехитрившей саму себя добычей. Что ж, Арамис достаточно терпелив, а д’Артаньян, несмотря на его молодость и подкупающую простоту, вовсе не беспомощная наживка: недаром же он не расставался с юношей ни на час в течение недели, готовя к этой главной встрече. Пробил час первого полёта: клобучок снят – пусть сокол расправит крылья. Взгляды ученика и наставника скрестились: Арамис ласково кивнул д’Артаньяну. Немедленно раздался голос короля:

– Поразительно! Мы полагали, что давно отучились удивляться, но сейчас, нисколько не сомневаясь в правдивости услышанного, повторяем: это поразительно… граф.

– Высокая честь быть причиной удивления вашего величества приводит меня в смятение, – отвечал молодой человек.

– Можете успокоить себя тем, сударь, что мы и сами пребываем в небывалом смятении.

– Если оно вызвано моим появлением, я в отчаянии, государь.

– Зачем же так, граф? Вы легко можете доставить королю душевный покой всего несколькими словами.

– Я готов, ваше величество.

– Прежде всего: кем вы приходитесь покойному маршалу д’Артаньяну?

Внутренняя дрожь, незаметная для короля и свиты, зато хорошо понятная Арамису, охватила гасконца. Глядя прямо в глаза королю, он произнёс:

– Я его сын.

Гул, пробежавший среди придворных, ещё более прежнего поражённых этим заявлением, вернул Людовику дар речи. Но когда он собрался задать следующий вопрос, то увидел, что юноша протягивает ему бумаги. Нервным движением, не вполне достойным короля, он взял завещание и в течение бесконечных минут изучал его, вчитываясь в каждое слово документа. Наконец, собравшись с духом, он поднял взгляд на молодого человека и церемонным жестом вернул завещание. Преодолевая волнение, Людовик XIV провозгласил:

– Господа, извольте приветствовать графа д’Артаньяна – сына и единственного наследника нашего маршала.

Д’Артаньян почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Сердце его колотило в грудь, будто желая вырваться из плена и остыть в снегу. Он был всё-таки всего лишь юношей – не чуждым, правда, известного лоска, но не знакомым с подлинным блеском и славой. И теперь, когда на него обрушилось разом и то и другое, он был слегка оглушён.

Сквозь густой и плотный туман, которому (он знал это точно!) неоткуда было взяться посреди ясного дня, доносились до него слова придворных дам и кавалеров. На их приветствия и представления он отвечал в полнейшем соответствии с этикетом и предписаниями Арамиса. Благодаря этому, а также удивительной внешности д’Артаньяна, двор нашёл его очаровательным молодым человеком. Последним к нему подошёл капитан королевских мушкетёров. Любезно представившись, он сказал:

– Знайте, господин д’Артаньян, что я бесконечно горд званием преемника вашего знаменитого отца. Можете быть уверены: я не посрамлю его славы.

– Не смею усомниться в этом, барон; я много слышал о вас от его светлости герцога д’Аламеда.

– Его светлость оказал мне великую честь, вспомнив о нашем знакомстве. Но позвольте теперь мне, граф, на правах земляка, выразить надежду, что вы пойдёте по отцовским стопам, избрав военную карьеру.

– Всей душой желаю того же, но это всецело зависит от воли его величества, – улыбнулся д’Артаньян, – однако я весьма тронут вашим участием, господин де Лозен.

– Рассчитывайте на меня, граф; я всегда буду рад помочь вам, – обещал Пегилен.

– Прекрасные слова, – одобрил король, уже усадивший в седло успокоившуюся маркизу де Монтеспан, – благородная речь, достойная благороднейших дворян Франции. Но давайте продолжим разговор в замке. Охота на сегодня окончена, господин д’Оллонэ. В путь, господа! Господин д’Артаньян, господин д’Аламеда, прошу сопровождать нас…

Сказав это, Людовик XIV вскочил на коня, и охотники двинулись в обратный путь, на сей раз – неспешно, ибо король не желал обгонять Атенаис. И хотя единственным предметом всеобщего обсуждения являлся случай с волком и последовавшая за ним сцена, главный герой этих событий всю дорогу о чём-то негромко переговаривался с испанским послом, не удостоив даже взглядом судачивших о нём вельмож.

По возвращении в Фонтенбло король провёл д’Артаньяна и Арамиса в свой кабинет, пригласив туда же отца д’Олива и нескольких приближённых. Это были Кольбер, Лувуа, Сент-Эньян, Лозен и Маликорн.

Суперинтендант, которому его секретарь сообщил только, что ко двору вернулся герцог д’Аламеда и король немедленно требует министра к себе, казался несколько взволнованным. Он вконец перепугался, когда увидел возбуждённое лицо короля. Из всех присутствующих лишь он да монах не догадывались о причине высочайшего волнения. Однако д’Олива, видя невозмутимость начальника, успокоился: коли генерал непостижимым образом поставил на своём и добился полуденной аудиенции у короля, намеревавшегося охотиться целый день, значит – так оно и должно быть. В самом деле, разве есть что-то невозможное для главы общества Иисуса?

Людовик XIV, окинув быстрым взглядом собравшихся, отрывисто произнёс:

– Преподобный отец и господин суперинтендант, представляем вам молодого отважного дворянина, продолжателя одного из древнейших родов королевства – рода, которому сам Господь не дал угаснуть с уходом от нас храбрейшего из французов. Это сын преданнейшего нашего рыцаря – граф д’Артаньян.

Кольбер, которого нелегко было чем-либо смутить, впервые выразил изумление на людях. Поклонившись д’Артаньяну, он глухо произнёс:

– Я знал вашего отца, сударь. Великий был человек…

– Как и подобает истинному д’Артаньяну, – продолжал король, – граф стал известен нам в результате замечательного подвига. Сегодня он спас от неминуемой смерти одну из фрейлин королевы; это ко многому обязывает не только спасённую даму, но и короля, ибо мужу должно воздавать за услуги, оказываемые его супруге. Мы хорошо сознаём, граф, что человек, унаследовавший четыреста тысяч годового дохода, едва ли нуждается в воздаянии, хотя бы и королевском. Несмотря на это, надеюсь, что вы не расстроите нас отказом.

Упоминание о невероятном богатстве молодого д’Артаньяна заставило содрогнуться даже такого вполне обеспеченного человека, как Лувуа. Спокойствие сохранил лишь Кольбер, привыкший иметь дело с миллионами. Сам д’Артаньян, будто не замечая реакции окружающих, просто заметил:

Шпага д'Артаньяна, или Год спустя

Подняться наверх