Читать книгу Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон - Страница 16

Эмери

Жжение.

Оно ползло вверх по моим пальцам, вниз по ребру запястья и по ладони.

Мои пальцы сжались. Распрямились. Костяшки пальцев согнулись. Разогнулись. Собрались в кулак. Я проделала это восемь раз, прежде чем смогла снова взять иглу и нить, не боясь лишиться руки.

Я бы выдерживала эту пытку каждый час, если бы это значило, что я создаю нечто осязаемое. Нечто, что нельзя у меня отнять. Что-то, за что я могла бы ухватиться и назвать своим.

Передо мной пять ярдов занавеса. Маркер для ткани лежал без колпачка у моего бедра. Я уронила иголку и нить, взяла маркер и размашистым движением провела им по ткани.

Не пишет.

Я потрясла его и попробовала снова.

По-прежнему пуст.

– Твою мать.

У меня не было денег на новый, а следующая зарплата придет только через неделю.

– Что случилось?

Я отключила Рида от громкой связи и прижала телефон к уху.

– В маркере кончились чернила. Ничего страшного. Это развлекательный проект.

Все мои проекты были развлекательными, включая это платье с баской, скроенное из шторы. У меня было ноль дизайнерских заказов и целая стопка неоплаченных счетов, которые я прятала в морозилке, чтобы не видеть их. Каждый раз, когда я думала о них, у меня возникало искушение залезть в свой трастовый фонд. Я никогда не поддавалась искушению. Благодаря своему упрямству и условиям, которые мать повесила над моей головой, словно отравленную омелу.

Напряжение в шее было еще одним знаком того, что мне нужно сосредоточиться, иначе я умру от сердечного приступа раньше, чем мне исполнится двадцать три. Из-за дерьмовой планировки и неспособности оплачивать счета за кондиционер жара здесь стояла невыносимая, несмотря на прохладу в десять градусов снаружи.

В моей студии площадью двести квадратных футов всегда было либо слишком холодно, либо слишком жарко, но при арендной плате в сто долларов в месяц у меня не было причин жаловаться. И начальника, которому можно было бы пожаловаться, рядом нет.

Телефон звякнул уведомлением от приложения «Объединенный Истридж».

Бенкинерсофобия: Я наконец узнал, кто такая Дурга. Богиня войны? Прошу, скажи мне, что у тебя есть сари.

Я фыркнула, не успев сдержаться. Три года назад «Истридж фонд» назначил моим анонимным другом по переписке Бена. Я не должна была устанавливать это приложение. Я не была жертвой. Я была дочерью того, чьими жертвами стали многие.

Но я была одинока и немного пьяна, мне не хватало двух долларов на оплату счетов за коммунальные услуги, и я куталась в рваное одеяло, чтобы согреться.

Прямо скажем, я отчаянно нуждалась в утешении.

Я хотела остановиться. Правда. Но Бен оказался тем, кого мне так не хватало, – другом. Иногда казалось, что мы – один разум в двух телах.

Одной ночью, когда флирт превратился во что-то опасное, мы заставили друг друга кончить одной лишь грязной перепиской. И что ж, это был кролик, которого никто из нас не мог засунуть обратно в шляпу.

Я быстро настрочила сообщение Бену.

Дурга: Ты три года ждал, чтобы узнать, что значит мой ник? Я нагуглила Бенкинерсофобию в первый же день.

Бенкинерсофобия: И?

Дурга: Ты не знаешь, что означает твое имя?

Бенкинерсофобия: Я использовал генератор имен пользователей. У меня нет времени для таких глупостей.

Но нашел время узнать, что такое «Дурга». Я закатила глаза, но улыбка тронула уголки моих губ.

Дурга: Бенкинерсофобия – страх не получить письмо из «Хогвартса» в свой одиннадцатый день рождения. Я была уверена, что сорвала куш, нарвавшись на «поттеромана». У нас было бы о чем поговорить.

Бенкинерсофобия: «Поттероман»?

Дурга: Боже, твое незнание культурных отсылок ужасает. Всегда можно поменять ник. Возможно, «Невпечатленный» подойдет тебе больше.

Бенкинерсофобия: Невпечатленный. Никогда раньше меня не упрекали в подобном, но не доверяй чужим суждениям. Всегда составляй свое.

Мои губы приоткрылись, а щеки вспыхнули, прежде чем я напомнила себе, что даже не знаю, как он выглядит. Я набрала ответ, удалила его, набрала снова, удалила, затем остановилась на одном слове.

Дурга: Правила.

Пот выступил у меня на ладонях, когда я вспомнила подарок, который он прислал мне: вибратор, который я прятала под матрасом. Он нашел способ обойти правила анонимности «Истридж фонд», отправив его мне службой доставки, которая хранила анонимность отправителя. Как будто нам нужно было что-то еще, чтобы обеспечить мне ночное удовлетворение.

Бенкинерсофобия: К черту правила. И нет, никогда не думал сменить ник. Перемены подразумевают сожаления, а я ни о чем не сожалею.

Дурга: Никогда?

Бенкинерсофобия: Нет.

Дурга: Чушь собачья.

Рид застонал.

– Эмери, ты вообще меня слушаешь?

Упс. Как долго я игнорировала Рида?

От раскаяния у меня задергались пальцы. Рид ничего не знал о Бене. Никто не знал. В этом был главный смысл. Черт, это было единственное жесткое правило «Истридж фонд». Анонимность. Это значило: никаких встреч, никаких деталей, позволивших бы раскрыть анонимность.

Я снова включила громкую связь, бросила свой старый смартфон на потрепанный матрас и помассировала затылок.

– Да. Извини. Я отключилась.

– С тобой это часто.

Его очевидное разочарование ранило меня, чувство вины не было для меня чем-то новым. Мы с Ридом договорились вместе поступать в Дьюкский университет. Вместо этого я уехала в университет Клифтона в Алабаме и ничего не сказала ему.

Жители Истриджа ненавидели мою семью – и меня по умолчанию. Те же люди, которые поступили вместе с Ридом в Дьюкский университет. Мне нужно было уехать из Северной Каролины. Так далеко от братьев Прескотт, «Уинтропского скандала» и Истриджа, насколько позволит мне мой кошелек.

Четыре года назад я бы смогла уехать далеко.

Затем папа стал фигурантом публичного совместного расследования ФБР и Комиссии по ценным бумагам и биржам по обвинению в хищении и фальсификации акций, а также злоупотреблении полномочиями в управлении принадлежавшей ему текстильной фабрики – той самой, что обеспечивала работой почти всех в городе.

У папы все еще были деньги – много, – и у матери тоже, но я не хотела иметь ничего общего с грязными деньгами, которые стали еще и кровавыми после смерти отца Рида и Ангуса Бэдфорда.

– Кто звонит другому человеку с поручением прочитать почту? Я не твой секретарь, – проныл Рид.

Казалось почти странным, как мы притворялись, что все было в порядке, что действия моего отца не привели к смерти его отца, пусть даже косвенно. Я знала, что не отец заставил сердце Хэнка остановиться… точно так же я знала, что этого никогда бы не случилось, если бы Хэнк не испытывал такое напряжение из-за потери сбережений всей своей жизни и не был вынужден работать на трех работах, чтобы вернуть их… и обеспечить обучение Рида в университете.

– Я знаю. Мне жаль. – Я прикусила губу и сдержала извинения, потому что, как всегда, я имела в виду нечто большее, чем то, за что я должна была извиняться. «Мне жаль, что я слишком труслива, чтобы читать собственные письма. Мне жаль, что я облажалась с твоим братом. Мне жаль, что так вышло с твоим отцом». – Но я буквально не могу заставить себя читать почту.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

С каждым щелчком его клавиатуры росло мое беспокойство.

– Хорошо. – Он тяжело вздохнул. – Заголовок: «Эмери, приготовьтесь к успешному погашению долгов».

За стеной, будто почуяв мое беспокойство, залаял чихуахуа моего соседа. Сквозь тонкие стены я услышала, как сосед закричал на щенка, но он лишь залаял громче. Моим тотемом стал трехмесячный чихуахуа, который весил фунт три унции и откликался на имя Мучача. (На самом деле Мучача был не маленькой сукой, а кобелем с вполне настоящим членом – я видела пару раз, как он его вылизывал.)

Я выключила громкую связь и поднесла телефон к уху.

– Я знаю, что там в заголовке, – огрызнулась я, когда Мучача наконец перестал лаять. – Черт. Извини.

Бедность гнетет – люди часто говорят эту фразу, но никогда не понимают смысл, пока не становятся бедны сами.

Неоплаченные счета всегда находят способ прокрасться в твое сознание, когда ты стоишь перед кассиршей продуктового магазина, задерживая очередь, пока она зачитывает цифру, до которой тебе не хватает нескольких долларов. Желание, чтобы земля разверзлась и поглотила тебя целиком, становится неотъемлемой частью твоей жизни.

На самом деле я знала, что будет в письме. Я закончила семестр раньше, и мой шестимесячный студенческий кредит скоро закончится. Мне нужна была работа. Предпочтительно – вдали от дома, но, кажется, никто в этом штате не даст мне ее.

Фамилия Уинтроп вызывала лишь ненависть в Северной Каролине. Не без причины. Слишком много жизней пошло под откос, включая – напомнила я себе в миллионный раз – жизнь отца Рида.

– Ты в порядке, Эм?

Мне никогда не отблагодарить Рида за его терпение, особенно когда я становлюсь похожей на Халка, а в последнее время это случается часто.

– Да. Продолжай, пожалуйста. – Я играла со своими волосами, которым позволила отрасти и вернуться к натуральному цвету. В первую очередь у меня не было денег на мелирование и краску для волос. Кроме того, мне никогда не казалось, что светловолосой копией матери я выгляжу лучше.

– Как только окончится льготный период вашего кредита, начнутся ежемесячные выплаты. Бла, бла, бла. – Я ждала, что он дочитает. – В общем, ты должна начать выплачивать кредит где-то через две недели.

– Дерьмо.

Я прокляла себя за то, что получила степень в дизайне, тогда как рынка дизайнеров одежды на Юге практически не существовало, и за то, что я не согласилась на работу с минимальной зарплатой, которую мне предложили на прошлой неделе. В свою защиту могу сказать, что при таких расценках я могла с тем же успехом работать в закусочной «Дэя Ди» официанткой на роликах, чем сейчас и занималась.

– Ты могла бы работать на Нэша, – предложил Рид, но я могла представить, насколько ему не нравилась эта идея.

Я не понимала, что случилось между ними. И мне казалось неуместным спрашивать. Как бы ни мучило меня любопытство. Часть меня вечно задавалась вопросом, не из-за меня ли это, но я бы ни за что не спросила.

Я покачала головой, хотя он и не мог меня видеть.

– Нет.

– Почему нет?

«Потому что спустя четыре года это все еще унизительно».

Я не разговаривала с Нэшем Прескоттом с той ночи в спальне Рида. Не то чтобы мы много общались до этого. Он всегда оставался для меня старшим братом Рида Прескотта. Недостижимым. Запретным. Тем, о ком я никогда не задумывалась.

До тех пор, пока он не подарил мне лучший секс в моей жизни, и я все еще прокручивала его в голове, когда ночи в Алабаме становились слишком холодны и не оставалось ничего иного, кроме как фантазировать, чтобы согреться. Однажды, когда Бен отправил мне кучу грязных сообщений, я представила над собой Нэша.

Я покачала головой и снова взялась за дешевые нитки, купленные на барахолке.

– Потому что он твой брат, и это странно. Плюс ты его ненавидишь.

«Я тоже ненавижу его».

– Я не ненавижу его, – солгал Рид, – что касается прочего, это ужасная причина отказываться от возможности, за которую большинство готово убить.

Я ненавидела этот его тон «ты не лучше прочих», появившийся у него в то время, когда мы были лучшими друзьями и я вращалась в высшем обществе. Но хуже всего то, что он был прав.

Я оставила своих родителей и их деньги, как только мне исполнилось восемнадцать, но эта непоколебимая вина мучила меня. Она напоминала, что я все еще имела больше привилегий, чем заслуживала. У меня была крыша над головой, степень бакалавра и несколько пачек макарон в шкафу.

Откровенно говоря, были знаки, которые я игнорировала, разговоры, которые я случайно слышала, и части головоломки, которую мне следовало сложить, но я этого не сделала. То, что мать никогда не хотела, чтобы я ездила на фабрику. То, что отец выставлял меня из кабинета всякий раз, как приходил его деловой партнер Бальтазар. Тайный спор матери, папы и Бальтазара, который я услышала всего за несколько недель до того, как ФБР и Комиссия по ценным бумагам нагрянули в наш дом.

Когда мама усадила меня и сказала, что папа обманул всех, что она бросает его и что они с Бальтазаром пытались остановить его, я ей не поверила. Чертово ФБР расследовало деятельность папы, и все же я любила его с преданностью, которой он не заслуживал.

Он обманул своего делового партнера. Он обманул город. Он обманул мою мать. И он обманул меня.

Что было самым худшим? Мое безразличие сделало меня таким же соучастником «Уинтропского скандала», как и отец. На втором году обучения в школе Истриджа, после угрозы взрыва, которая, как оказалось, была планом для спасения Тедди Григера от экзамена по физике, администрация школы провела собрание совместно с полицейским управлением Истриджа.

Офицер Дарем произнес дурацкую речь о том, что мы должны быть взрослыми, нести ответственность и заботиться друг о друге. Он высказал одну мысль, которая много лет спустя звучала у меня в голове, когда я лежала одна в постели и особенно чувствовала себя мазохисткой.

«Если вы что-то увидели, скажите об этом. Это не просто лозунг. Это кредо. Нет такого понятия как “невинный свидетель”».

Я не была невинным свидетелем.

Мой вздох превратился в долгий выдох, когда я скатала свои дизайнерские материалы в ком и оставила их у матраса.

– Если под «ужасной причиной» ты подразумеваешь «ужасно вескую», то да, я согласна. – Я не могла бы сказать это более раздраженно, даже если бы выпятила нижнюю губу.

– Зрелая. – Я почти слышала, как Рид качает головой. – Что ты с ним не поделила? Знаешь что? Не отвечай. Нэш не узнает, что ты там работаешь. Компания огромная, ты будешь работать под именем Эмери Родес. Плюс ты не видела его четыре года, и сейчас ты выглядишь совершенно иначе.

– Хочешь сказать, «ужасно».

Мать напоминала мне об этом в своих ежемесячных электронных письмах.

Легка на помине…

Мой телефон пикнул новым звонком. Я отняла его от уха и посмотрела, кто звонит. Мама мигала на экране, фото высокого разрешения в портретном стиле на фоне «Общества молодежи Истриджа».

Она, вероятно, звонила, чтобы выведать, не навестила ли я, наконец, папу или не хочу ли я позавтракать с ней и ее дружком Бальтазаром.

То есть дядей Бальтазаром.

То есть деловым партнером моего отца, дядей Бальтазаром.

То есть человеком, который был так близок к моей семье, что с самого моего рождения мне велено было называть его «дядя Бальтазар».

Я не разговаривала с матерью уже несколько месяцев и не планировала начинать сейчас. Я скорее поговорила бы с папой.

«Анагапезис.

Эстет.

Югэн.

Гумуссерви».

Бормоча красивые слова, от которых мне становилось легче, я отклонила звонок и вновь прижала телефон к уху как раз вовремя, чтобы услышать смех Рида.

– Я этого не говорил.

Женский голос раздался фоном на линии. Я поморщилась, рассеянно потирая грудь прямо над тем местом, где жило мое ревнивое сердце. Я не ревновала потому, что хотела Рида. Я знала, что этот поезд ушел, когда я нырнула в постель не к тому Прескотту.

Ревность подпитывало одиночество. У матери был дядя Бальтазар. У Рида была Бэзил. А у меня – сломанный обогреватель, бесконечный запой сериалом «Друзья» на аккаунте «Нетфликса», оставшемся мне от моего бывшего с первого года обучения в университете. Я с ужасом думала о том дне, когда он поймет, что я все еще пользуюсь им, и сменит пароль.

– Это Бэзил? – Я закусила прядь волос, мерзкая привычка, за которую мать отреклась бы от меня. – Передай привет от меня.

Мы оба знали, что я неискренна. Он думает, будто Бэзил не нравится мне из-за того, как она относилась ко мне в старших классах, а я позволяю ему считать так, не раскрывая правды, которая заключалась в том, что, по моему мнению, он заслуживал лучшего.

И даже чихуахуа моего соседа был бы лучше.

Когда я бросила Рида ради Клифтонского университета, Бэзил и практически все остальные богатые выпускники Истриджа последовали за ним в университет Дьюка.

С тех пор они были вместе, в двух секундах от того, чтобы пожениться и завести идеально воспитанных светленьких голубоглазых детей. Не необузданных, диких, черноволосых, с гетерохромными глазами демонов, которых, вероятно, рожу я.

– Она говорит, с твоей стороны глупо не устроиться на работу к Нэшу.

Еще одна ложь от Рида.

Когда мы начали врать друг другу?

– Нет, она этого не говорила.

Если Бэзил Беркшир и хотела кого-то больше, чем Рида, то это был Нэш. Хоть он и не был так богат, как мы: голубокровные, породистые, ухоженные для девятизначных трастовых фондов – каким-то неуловимым образом, остающимся загадкой для всех, к Нэшу все стремились, но он всегда оставался выше нас.

И теперь Нэш Прескотт стал до неприличия богат. Ни у кого не было объяснений тому, как это случилось, но никого это не удивило.

– Ладно, она этого не говорила, – признал Рид, – но я считаю, ты должна работать в «Прескотт отеле». По крайней мере, можешь пройти там дизайнерскую стажировку для выпусников. Ты займешься дизайном отеля, не одежды, но, по крайней мере, это твоя сфера? Ведь так? Как бы там ни было, это хорошая, оплачиваемая работа. Нэшу даже знать об этом не обязательно, если ты считаешь это неловким. Я могу попросить Делайлу все устроить. За ней должок.

«Нищим не приходится выбирать.

Нищим не приходится выбирать.

Нищим не приходится выбирать».

Я мысленно повторяла эту мантру. Будем реалистами, я – гребаная нищенка. Возможно, останусь ею до конца своих дней.

– Делайлу? – Самая большая дыра в одеяле стала больше, когда я принялась играть с распустившимися нитями.

Глава его юридического отдела и его лучший друг, хотя сам он отрицает это, капризный мудак. Они открывают новый отель в бухте Хейлинг. Это в Северной Каролине, но достаточно далеко от Истриджа, чтобы… – Рид смолк, но я поняла, о чем он.

– Я подумаю об этом, – смягчилась я, прежде чем закончить звонок, прежде чем на моем телефоне всплыло оповещение об еще одном письме. На этот раз – о платеже в две тысячи долларов.

Твою мать.

Я немедленно нажала повторный набор номера.

– Да?

Я проигнорировала удивленный тон Рида и шепоток Бэзил.

– Договорись обо всем, пожалуйста.

Клянусь, появись я голой на выставке в Метрополитен-музее, мое сердце не билось бы так сильно.

– Просто сделай это, пожалуйста, – добавила я, когда почувствовала, что сейчас он начнет выпытывать, почему я так быстро передумала.

– Под именем Эмери Родес?

Родес была девичьей фамилией моей бабушки. Я жила под ней с тех пор, как покинула Истридж. Уинтропы не были особенно известны в этой лесной глуши, в такой дали от Алабамы; вернув свои волосы к их натуральному черному цвету, я пережила большую часть своего обучения, и никто меня не узнал.

Хотя в последний месяц… Никому такого не пожелаю. Даже Бэзил, мать ее, Беркшир.

Я зажевала новую прядь волос, гадая, как попросить, чтобы это не выглядело нелепо. Выпалила:

– Прошу, не говори Нэшу.

– Хранить секреты от брата? Легко.

Без колебаний.

Абсолютно.

Риду нравилось общение с людьми. В то время как я в университете оставалась полным отшельником, Рид вступил в братство, ходил на вечеринки, и друзей у него было больше, чем позволял «Фейсбук». Но последние несколько лет он любил всех, кроме собственного брата.

– Что случилось между вами? Вы были близки.

Я нарушила негласное правило. Задала вопрос, который, инстинктивно знала, не должна была задавать.

– Ничего.

Плоско.

Безэмоционально.

Не как Рид, и все же чем-то – как Рид.

Какой-то шорох в трубке заполнил мои уши, и инстинкт подсказал, что он больше не будет говорить.

– Слушай, мне пора. Я поговорю с Делайлой. Это правильное решение, – заверил меня Рид, прежде чем повесить трубку.

Я знала, что он был прав. В Клифтоне, штат Алабама, не было рынка труда для неопытной двадцатидвухлетней девицы со степенью в области дизайна, а в Истридже, штат Северная Каролина, для меня вообще ничего не было. Стажировка в «Прескотт отеле» дала бы мне фору, и было бы глупо от нее отказаться. Но мысль о том, чтобы снова увидеть Нэша, работать на него…

Я зарылась лицом в подушку и закричала, прежде чем зло взглянуть на себя в зеркало. Отчаяние гармонировало с моими черными как смоль волосами.

Телефон звякнул. Бен. Единственный человек, с которым я могла обсудить свое фиаско с Нэшем Прескоттом, но мне казалось странным использовать приложение Нэша, чтобы говорить о сексе с Нэшем.

Бенкинерсофобия: Я не менял ник, потому что он напоминает мне о девушке, которую я знал когда-то.

Мои пальцы дернулись от острого желания узнать больше, но я сдержалась. Лучше мне было ничего не знать.

Дурга: Если бы ты менял ник, на какой бы ты его сменил?

Я целый час ждала, пока он ответит, и когда он ответил, зеленая точка онлайна рядом с его ником стала красной.

Бенкинерсофобия: Сизиф.

Сизиф.

Падший царь.

Лжец.

Изменник.

Вполне объяснимо.