Читать книгу Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон - Страница 21

Сезон гроз в Северной Каролине всегда застает туристов врасплох.

Дождь налетает внезапно, но яркое солнце всегда выглядывает после. Я вырос с этим, и до сих пор это кажется мне странным, словно причуда матери-природы, призванная напомнить нам о ее власти.

Я взглянул на тело на полу, согнувшееся под прямым углом. Не мертва. Без сознания, пьяна и храпит громче сломанного карбюратора. И не абы кто. Эмери Уинтроп – интересный, но не самый отвратительный поворот событий.

Несколько дней назад Фика признался, что она в курсе, где скрывается ее отец, и как будто сама Судьба распорядилась так, что она упала ко мне на колени. Буквально. Лицом вниз – ее висок прижимался к моему бедру, пока она не упала с громким стуком и болезненным стоном, который, возможно, заставил бы меня вздрогнуть, будь мне дело до убийц и их сообщников.

Гром снаружи прогремел так громко, что сотряс металлическую коробку. Я переступил с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесие, и выругался, когда что-то укололо меня в пятку. Посветив телефоном на ногу, вынул из ботинка длинную булавку, которой Эмери прикалывала бейдж. Я защелкнул булавку на бейдже, затем швырнул металлический прямоугольник в дверь.

Фонарик телефона осветил ее стройную фигуру, более костлявую, чем я помнил. Разрез на платье задрался и полез по шву, оставив обнаженной большую часть ее ноги. За последние четыре года она стала выше и теперь лежала, растянувшись на полу лифта, занимая все свободное пространство.

Мое пространство.

В моем лифте.

Моего отеля.

Пьяная малолетка, потерявшая сознание, – последнее, что мне было нужно в отеле, битком набитом политиками, кандидатами в президенты и агентами секретных служб.

На ум пришел ее бейдж, умоляя меня узнать, как она его заполучила, как она заполучила работу в моей компании.

У нее были деньги Уинтропов, а это значит, с самого своего рождения она была членом «Клуба миллионеров». Ученая степень служила лишь украшением, работа была формальностью, и, если бы она захотела, она могла не работать ни дня и все равно жить в роскоши, как саудовский нефтяной принц.

Громкий храп сотрясал ее худое тело, пока она не перевернулась. Показался черный клатч из той же черной материи, что и ее платье. От нее разило алкоголем и плохими решениями, а выглядела она, как жертва шторма.

Проведя рукой по ее волосам, я проверил голову. Ни крови, ни шишек, но пахло от нее, как от пивоварни, и когда она проснется, голова у нее будет болеть. Мои пальцы запутались в волосах, и потребовалось три попытки, чтобы вытащить их.

Длинные локоны могли сойти за птичье гнездо, и клянусь, если бы модные тенденции развивались в этом направлении, я бы сбежал на Марс на новейшей ракете Илона Маска.

«Пока-пока, человечество.

Адье, тыквенный латте, мороженое с печеньем и зубная паста с древесным углем.

Счастливо, мать вашу, оставаться».

Я потряс Эмери за плечи и пощелкал пальцами у ее уха. Она села с жалобным стоном, с неожиданной силой отпихнула мои руки и пробормотала:

– Отвянь.

Запах водки ударил по рецепторам, прежде чем она свернулась калачиком и снова заснула.

«Невероятно».

Я схватил ее сумочку, открыл и просмотрел содержимое. Несколько пакетиков с устричными крекерами тут же упали на пол. Я покачал головой: она ничуть не изменилась.

Когда-то Эмери бродила повсюду с конфетами и фастфудом, рассованными по карманам. В основном – шоколадными батончиками. Привычка, появившаяся у нее после того, как Вирджиния слишком часто стала отказываться выдавать ей деньги на обед. Обычно это происходило случайно, но порой – намеренно, чтобы побудить свою недоношенную дочь сбросить несколько фунтов.

Та еще семейка.

Открыв кошелек Эмери, я просмотрел карты. Поверх студенческой карты Клифтонского университета, напоминая о том, какая она еще юная, лежали просроченные водительские права.

На них значилось: «Эмери Уинтроп», тогда как на студенческой карте было написано «Эмери Родес». Забавно, но не удивительно, если учесть, что она родилась и выросла среди лжецов.

Фото в ее бумажнике ничего не могли рассказать о местонахождении Гидеона. Полароидное фото звездного поля со словом «отжигать», написанным перманентным маркером. На обратной стороне она нарисовала маленькое животное, напоминавшее тигра, но у него не было полосок, а карандаш – не лучший материал для точных набросков. Она не нашла ничего лучше, как накорябать под ним «оседлай меня», и я мог бы поклясться, не будь она богата, ее причуды довели бы ее до психушки.

На другом фото была запечатлена валентинка, в которой любовь сравнивалась с дерьмом. С обратной стороны этого фото она приклеила другое. С него мне улыбался Рид, одной рукой он обнимал Эмери за плечи, в другой держал потрепанный футбольный мяч.

Я вспомнил, когда мама сделала это фото. Ряд красных кленов рос у сада в усадьбе Уинтропов. Мяч Рида застрял в одном из них, и Эмери взобралась на дерево, двигаясь без грации, но и без промедлений, даже когда упала на землю в подстилку из ярких листьев и вывихнула лодыжку.

Рид позвал маму, хотя я стоял в тридцати футах в саду, выпалывая сорняки, поскольку папа сломал бедро и не мог допустить, чтобы Вирджиния уволила его. Ма прибежала, а Эмери отказывалась идти к врачу до тех пор, пока ма не сфоткает ее с этим мячом. Она скалила зубы в улыбке и совсем не походила на Вирджинию, несмотря на выкрашенные в тот же цвет волосы, резко очерченный боб и контактные линзы соответствующего цвета.

Сунув фото в соответствующее отделение бумажника, я положил все это в свой карман, оставив себе как рычаг давления. Я был уверен, она захочет вернуть фотки. Два года назад я перевел кругленькую сумму в размере двенадцати миллионов – небольшая прибыль за дом в Северной Каролине – подставной компании. В обмен на это частный брокер передал мне право собственности на поместье Уинтропов.

Покупка обошлась мне недешево, и мне была ненавистна мысль о том, что Гидеон получит мои деньги, но я пытался отследить путь моего платежа до получателя. Это не удалось, и теперь у меня был особняк, порог которого я отказывался переступать.

Агент по недвижимости предупредил меня: я покупаю дом как есть, вместе со всем, что в нем находится. Судя по фотографиям в описи, комната Эмери осталась нетронутой. Насколько я мог судить, она ничего не взяла с собой в университет.

Ее фотки с Ридом все еще украшали стены. Ее фотоальбомы остались на полках. «Полароид», который она обожала, выглядывал из-под кровати. Я считал ее сентиментальной, и теперь мне принадлежали ее воспоминания, включая те, что были у меня в кармане.

Я перевернул сумочку и тряс, пока оттуда не выпала еще одна пачка крекеров. Ловко разорвав швы пальцами, я шарил под тканью, пока не убедился в том, что там ничего не спрятано, а после отбросил клатч, и он упал в футе от ее храпящего тела.

Решив, что Эмери не очнется в обозримом будущем, а шторм, похоже, не утихнет, я ослабил галстук, достал телефон, проверил пару писем и начал играть в «Кэнди Краш». Через двадцать минут я съел все ее крекеры и прошел в игре пару десятков уровней.

Стон, который мог бы разбудить медведя в спячке, стал первым признаком того, что она проснулась. Второй признак появился, когда она повернула голову, чтобы оглядеться, и поняла, что единственный источник света – это мой телефон… и я поставил его на минимальную яркость, чтобы спрятать лицо.

Надо отдать ей должное, она не ахнула. Она провела рукой по затылку и села. Я наблюдал, как она быстро заморгала, так и не приспособившись к темноте, затем вытерла месиво пота, слез и туши.

Она смотрела на меня, пока я проходил еще два ряда в головоломке. Слова «холодный», «бесчувственный» и «ублюдок» сорвались с ее губ быстрым бормотанием – именно в этом порядке. Я проигнорировал ее, позволив ей попотеть еще несколько минут.

– Как давно мы тут? – В ее голосе не было ни малейшего колебания.

Я невольно задался вопросом, может ли ее потрясти хоть что-нибудь, прежде чем вспомнил ночь, которую мы случайно провели вместе. Широко раскрытые, невинные оленьи глаза, при виде которых мне хотелось трахать ее снова и снова.

И сейчас у меня снова встал, как скала. Попробуй я привести себя в порядок, то привлек бы внимание к этому факту, несмотря на темноту. Плюс, может, Уинтропы и забыли о моральных принципах, но я – нет. Хотеть того, кто едва успел повзрослеть, все равно было неправильно, как ни посмотри.

– Около двух с половиной часов, – ответил я ровным тоном, хотя на самом деле мы провели тут минут тридцать.

Усмешка искривила мои губы, когда она дернулась и бросилась ко мне, едва удержавшись от того, чтобы врезаться в меня. Я быстро заблокировал телефон, чтобы она не могла рассмотреть меня в его свете. Тьма укрыла меня, скрыв мою личность. Скрыв наше прошлое.

Она дышала так тяжело, что я ребрами чувствовал, как вздымается ее грудь. Я мог только слышать ее. Чувствовать ее. Так близко, что я сжал челюсти, а сердце застучало чаще. Меня переполняла ее энергия, хаотичная, словно шторм. Непредсказуемая, несмотря на то, что я знал ее пятнадцать лет.

Она не отступила, хотя я услышал, как одна ее подошва скользнула назад, как будто она хотела, но не могла позволить себе показать слабость.

– Два с половиной часа?!

Водка в ее дыхании ударила по рецепторам, но она оказалась более трезвой, чем я думал. То ли она выпила не много, то ли ее отрезвила ситуация. За алкогольным угаром моих ноздрей коснулся богатый аромат.

Цитрус.

Манго.

Ваниль.

Мускус.

Почти мужской.

Что-то знакомое.

Запах вторгся в мое пространство.

Она пыталась всмотреться в мое лицо, вероятно, встав на цыпочки, чтобы дотянуться.

– Меня вырубило на два с половиной часа, а вы даже не подумали проверить мой пульс? Посмотреть, дышу ли я?

– Ты храпела, и от тебя несло так, будто ты искупалась в водке, – ответил я.

– Невероятно. – Она пробормотала несколько ругательств и отступила, что особо ничего не дало.

Я все еще мог ощущать ее. Чувствовать ее. Дышать ею.

– Для справки, – добавила она, – кто-то опрокинул на меня свою выпивку.

Я уловил быстрое движение руки и дважды цыкнул.

– Я знаю, ты от меня отмахиваешься.

– Тут темно. Откуда… – Она замолчала, но у меня был ответ.

Потому что я тебя знаю.

Я приберег его для себя, удовлетворенный осознанием того, что все в этой ситуации тревожит ее. Она ни разу не взглянула на меня, даже когда я был в восторге от ее длинных ног и глубокого декольте, а потом – испытал отвращение к себе, когда увидел ее имя на бейдже.

Она снова опустилась на пол, воздух наполнился звуком срываемой маски.

«Очень мило, что ты считаешь, будто скрыла от меня свою личность, дорогая. Я знаю твой секрет. Погоди, пока узнаешь мой…»

Как будто услышав мои мысли, она отодвинулась от меня, скользнув по мрамору так, что голова ее громко ударилась обо что-то. Вероятно, о металлический поручень, опоясывавший лифт по периметру.

– Ох.

Мои глаза уже давно приспособились к темноте, и я заметил силуэт ее рук, поднявшихся ощупать голову. Она, очевидно, морщилась, ее тело сжалось, прежде чем она сделала глубокий вдох и выпрямилась.

Мне стало жаль ее на долю секунды, прежде чем я похоронил свое сочувствие в могиле рядом со своим отцом.

Эмери Уинтроп источала богатство всеми своими порами. Поездка к врачу и несколько пакетиков с лекарством от похмелья не нанесут урон ее кошельку. Тогда как бедные люди, люди, выросшие как я, как мой отец, – проживали жизнь без такой роскоши, как врач, отказываясь замечать требующие денег проблемы со здоровьем.

Пока не становилось слишком поздно.