Читать книгу Убийство в Леттер-Энде. Приют пилигрима (сборник) - Патриция Вентворт - Страница 4

Энтони вышел из ресторана и сел в автобус. Ему определенно требовалось сменить обстановку.

Выйдя из автобуса, он пошел к одному из многоквартирных домов, выстроенных перед войной для конторских служащих. Этот дом не пострадал от войны и, если не считать стекол и окраски, был таким же, как по завершении строительства в 1938 году. В доме был автоматический лифт, и Энтони поднялся в нем на пятый этаж, нажал кнопку электрического звонка, и дверь ему открыла Джулия Уэйн.

Джулия и ее сестра Элли Стрит были дочерьми мачехи Джимми Леттера от второго брака. Энтони и Джимми были двоюродными братьями по линии Леттеров. Когда девочки росли в Леттер-Энде, а Энтони проводил там все свои свободные дни, между ними установились своеобразные отношения близости, привязанности, фамильярности, способные развиться во что угодно от презрения до любви. Собственно говоря, они представляли собой широкую раму, пригодную почти для любой картины.

Возможно, Энтони думал о Джулии, когда сравнивал Лоис с менее удачливыми женщинами, которые могут становиться возбужденными и неряшливыми. Открывающая ему дверь Джулия была именно такой. Ее вьющиеся темные волосы оказались взъерошенными, нос был испачкан в чернилах. Разумеется, будь волосы прямыми, это смотрелось бы хуже, но ни одна девушка не выглядит лучшим образом, изображая пугало. Настроение у самой Джулии немедленно испортилось. Она ожидала рассыльного от булочника и даже не вытерла с лица чернила, – а за дверью оказался Энтони, в которого она влюбилась два года назад… Этого было достаточно, чтобы воспламенить и самый мягкий характер, а Энтони вдобавок только что обедал с Лоис. Конечно же, Джулия изгнала его из сердца – это возможно, когда поставишь себе такую цель. Любовь умерла. Последний раз они виделись два года назад. Посмотрим, шевельнется ли мертвое чувство в своем саване.

Энтони поймал ее сердитый взгляд через порог и подумал, что за прошедшие два года она почти не изменилась. Пусть и не в самом лучшем виде, однако это была все та же Джулия. Высокий лоб, крепкий подбородок, но кости изящные, а между лбом и подбородком темные глаза с густыми ресницами, способные быть страстно радостными или страстно горестными. Джулия была максималисткой, и теперь ее взгляд казался страстно озлобленным.

Энтони положил руку на плечо Джулии, смеясь, развернул ее, вошел в комнату вместе с ней и закрыл за собой дверь.

Передней там не имелось, была одна большая комната, разделенная перегородками на ванную, гостиную, кухоньку. Стоял диван, определенно служивший по ночам кроватью. Были два удобных кресла. Простой крепкий стол оказался завален рукописями, в остальном же комната выглядела на удивление прибранной, цвета в ней были приятными – темными, густыми, спокойными. На полу лежали две ковровые дорожки. Энтони понравилась комната Джулии, он даже хотел сказать ей об этом, но передумал.

– Дорогая, у тебя нос в чернилах.

Она сразу же вспыхнула. Все та же прежняя Джулия.

– Если приходишь, когда я работаю, принимай меня такой, как застал. Ты и раньше видел меня с измазанным чернилами носом!

– Видел. Но, как не раз указывал, без чернил ты выглядишь лучше.

– Мне все равно, как я выгляжу!

– Дорогая, к сожалению, это очевидно. Причешись, умойся, а потом можешь посвятить меня в семейные дела.

– Некогда мне, – сказала Джулия. Но ее вспышка уже угасла. Внезапно ей больше всего захотелось где-нибудь укрыться от насмешливого взгляда Энтони.

Она вошла в одну из комнатушек. Когда вышла, чернил на носу не наблюдалось, а волосы были аккуратно причесаны.

– Честно говоря, я не ждала тебя так скоро. Обед с Лоис обычно занимает больше времени.

– Откуда ты знаешь, что я обедал с ней?

– Разве ты не говорил мне? Нет, это она сказала – неужели Лоис промолчит!

– Дорогая, это похоже на женскую неприязнь.

– Это и есть неприязнь.

В ее глазах заискрилась насмешка и тут же угасла. Какой смысл говорить Энтони о Лоис? Он был увлечен ею два года назад, и даже если теперь увлечение прошло, возможно, он лелеет память о ней. Мужчины сентиментальнее женщин. И всегда, всегда, всегда терпеть не могут, если одна женщина дурно говорит о другой.

Джулия рассмеялась.

– Над чем ты смеешься?

– Над нами, – ответила она.

– Почему?

– Тебя как будто не было здесь две минуты, а не два года.

– Потому что я сказал тебе о чернилах? Так это же по-свойски.

Джулия кивнула. Когда она не злилась на него и не страдала от сердечных мук, между ними быстро возникало то взаимопонимание, что использует слова, но вряд ли нуждается в них. Сейчас она не сердилась, и сердце ее билось спокойно. Она чувствовала себя юной и счастливой, словно время унеслось вспять на двенадцать лет, Энтони приехал домой на каникулы и входил на чай в ее классную комнату. Джулия умывалась и причесывалась, и пока мисс Смизерс была там, они вели себя в высшей степени чинно, но как только чаепитие заканчивалось, могли взять и удрать в сад…

Они сели рядом на диван: Энтони в прекрасном новом костюме, стоившем, должно быть, целое состояние, и Джулия, уже не маленькая девочка, трудолюбивая писательница, в старом красном халате, испачканном чернилами, как недавно ее нос.

Энтони спросил:

– Ну, как тут все – и все?

– Ты не виделся с Джимми?

– Нет. Я звонил ему. Через день-другой поеду в Леттер-Энд. Хотел узнать, будешь ли ты там.

Джулия свела свои черные брови.

– Возможно, придется поехать. Только не хочется. Послушай, что тебе говорила Лоис? – Она полезла под диванную подушку, вытащила пачку сигарет. Протянула ему. – Закуривай.

– Спасибо, я курю свои.

– Эти недостаточно хороши для тебя?

– Ты высказываешь то, что у меня на уме. Сдержи гнев, дорогая, и закури одну из моих.

Если Джулия хотела рассердиться, подобное желание прошло. Вместо этого она рассмеялась. Энтони демонстрировал свою обычную манеру вызывать ее на словесный поединок, только сейчас ей этого не хотелось.

Энтони зажег спичку и поднес ей огня. Их губы оказались совсем близко. Сердце Джулии с мучительной неожиданностью зачастило. «О Господи, все начинается снова! Как ужасно быть женщиной!»

Она откинулась назад и нахмурила лоб. Лицо ее закаменело, мышцы напряглись, а подбородок приобрел резкие очертания.

– Что тебе говорила Лоис? – повторила она.

Энтони затянулся сигаретой.

– От нее и Джимми я узнал, что в Леттер-Энде состоится обычная семейная вечеринка. Элли и Минни живут там, так ведь?

– Да, там!

– А что ты имела в виду, говоря, что придется поехать?

Джулия выпустила струйку дыма.

– Лоис сказала тебе, как она ведет дом?

– С ее слов я понял, что там царит общинный дух – один для всех, все для одного.

– Ты считаешь, что Лоис проникнута общинным духом?

– Честно говоря, нет. Но она довольно восторженно говорила о прелести этих отношений.

Джулия, хмурясь, пристально смотрела на него.

– Сказала она, кто там занимается работой?

– Насколько я понял, миссис Мэнипл все еще трудится на кухне, но почти без помощников.

– Из деревни приходит девочка, она из семьи Пеллов, очень славное дитя. Даже Лоис не может ожидать, чтобы Мэнни мыла все эти каменные полы.

– Она сказала, что Мэнни уже не справляется с работой.

– Мэнни готовит замечательно, но Лоис уволит ее, как только найдет кого-то другого. Мэнни ненавидит ее, и она это знает. Конечно, она уже старая. Помнит, как крестили Джимми.

– Так, ему сейчас сколько – пятьдесят один год?

– Она была тогда судомойкой – значит, ей около семидесяти. Сейчас Джимми противится ее увольнению, но ему не устоять против Лоис. Так, это кухня. Говорила она, кто делает остальную работу? – Джулия подалась вперед, глаза ее сверкали. – Раз в неделю из деревни приходит миссис Хиггинс, помощник садовника насыпает в ведра уголь, а всю прочую приятную работу по дому выполняют Минни и Элли! Будет тебе Лоис трудиться!

Энтони пробормотал:

– Один для всех, все для одного…

– Все для Лоис, – резко произнесла Джулия. – Ты обедал с ней. Похоже по ее рукам, что она занимается какой-нибудь домашней работой? У Элли были такие красивые руки…

– Ну так почему они это терпят? Почему не уволятся и не найдут приличную работу?

Джулия затянулась сигаретой.

– Какую работу может найти Минни Мерсер? Она ничему не училась, а ей скоро стукнет пятьдесят. Безвылазно жила в Рейле, а после смерти доктора Мерсера поселилась в Леттер-Энде. Она душка и ангел, только не нужно делать вид, будто она может позаботиться о себе. Об нее все вытирают ноги. Пока домом управляли Джимми и мама, это не имело значения, они любили ее, и она была рада служить им. В службе Лоис хорошего мало.

Голос ее затих, но глаза продолжали говорить. Они яростно бросали вызов: «Ну, давай! Встань на ее защиту! Скажи, как прекрасно будет стать половой тряпкой для Лоис! Скажи, как тебе самому это нравилось два года назад!»

Энтони молчал. Слегка изогнул губы в саркастической улыбке и ждал, чтобы Джулия поняла по его молчанию, что ведет себя глупо. Когда на ее щеках выступил предательский румянец, он заговорил:

– Насчет Минни я с тобой согласен – ей деваться некуда. Но Элли могла бы найти работу, разве не так?

– Не станет искать – из-за Ронни. По-моему, им не стоило вступать в брак, ничего не имея, но они были по уши влюблены друг в друга, все вокруг создавали семьи, поэтому и они тоже поженились. Ронни изучал управление имением под руководством агента старого полковника Фортескью, и работа ему была, в общем, обещана, но тут мистер Банкер ушел на покой. Теперь, когда Ронни лишился ноги, устроиться ему нелегко. Полковник Фортескью очень порядочен – он будет сохранять это место, сколько сможет. По-моему, он сам управляет имением, но ему это уже не по силам. Старый Банкер умер перед самым концом войны, и беда в том, что работать Ронни не в состоянии – его все еще мучают сильные боли, и ему пока нельзя сделать протез. Он лежит в госпитале в Крэмптоне, и Элли может ездить к нему два-три раза в неделю. Вот что держит ее в Рейле, из-за этого она работает по дому вдвое больше, чем следует, и дальние поездки на велосипеде выбивают ее из сил. Она буквально превратилась в тень.

Пикировка между ними прекратилась. Джулия говорила, а Энтони слушал, словно они по-прежнему были членами одной семьи, жили в одном доме, и никакая Лоис не нарушала его покой, не рвала семейные узы. Он сказал:

– Понимаю. И Элли непробивная – всегда была такой.

– Все женщины не могут быть пробивными. И, по-моему, мужчины не любят таких.

– Не любят, если только это не скрывается самым тщательным образом.

Джулия посмотрела на него с презрительной усмешкой.

– Вот-вот! Помню, как ты говорил, что я никогда не выйду замуж, если не прикрою бархатной перчаткой свою железную руку. Что ж, мужа у меня нет.

Энтони умиротворяюще улыбнулся:

– А ты и не хочешь мужа. Видишь, я знаю все ответы. Ты ненавидишь, терпеть не можешь и презираешь мой злополучный пол, и вовсе не мечтаешь связать свою судьбу с кем-нибудь из мужчин. Но поверь, дитя мое, самые свирепые мужененавистницы хотят сознавать, что при желании могли бы заполучить одно из этих презренных существ. Например, в старости тебе сможет служить утешением воспоминание, скольких ты отвергла. Ты ведь будешь отвергать нас?

– А как ты думаешь?

– Ну, не знаю, а хотел бы знать. Разумеется, из чистого любопытства. Допустим, я скажу: «Дорогая, я страстно люблю тебя». Как ты отреагируешь?

Смелости и честности Джулии было не занимать. Смелость оказалась на высоте, но честность подкачала. Она с приятным удивлением услышала свой смех и слова:

– Когда полюбишь меня страстно, тогда узнаешь.

Энтони произнес каким-то странным голосом:

– Этот вопрос откладывается. Пожалуй, нам лучше вернуться к Элли. Какие-то деньги у Стрита есть?

Джулия, будто бы запыхавшись после быстрого бега, сделала глубокий вдох.

– У них есть около трехсот фунтов, и они берегут их, как помешанные, чтобы обставить свой дом, если Ронни получит работу у полковника Фортескью. Дом у них есть, но без обстановки.

– Скоро ли Стрита выпишут из госпиталя?

– Они не знают. Собственно, потому я туда и еду. Слушай, не говори никому об этом, но Элли думает, что Ронни из госпиталя выпишут, если ей будет куда забрать его. Старшая медсестра сказала ей об этом, когда она в последний раз была там. Видишь ли, ему нужен дом. Они думают, что если будут жить вместе, это пойдет ему на пользу. Вопрос в том, можно ли это устроить?

– Джимми…

– Дело не в Джимми, и ты это знаешь. Дело в Лоис. Джимми, не колеблясь, скажет да, но если Лоис скажет нет – значит нет. Ты думаешь, я не могу быть справедлива к ней, но я стараюсь, как могу. С моей и Элли точки зрения, Джимми наш брат, и Леттер-Энд всегда был нашим домом. С точки зрения Джимми, Элли и я его сестры, он нас очень любит, и Леттер-Энд по-прежнему наш дом. Но с точки зрения Лоис, мы никто, вообще не родственники. Лоис считает, что мачеха Джимми ушла, вышла замуж за человека по фамилии Уэйн, а когда он погиб в автокатастрофе, вернулась в Леттер-Энд, родила близнецов и, пользуясь добротой Джимми, вырастила их там. Лоис полагает, что Джимми проявляет прискорбную слабость в этой истории. По крайней мере, когда мама умерла, он мог выгнать нас, чтобы мы сами зарабатывали себе на жизнь, а вместо этого делает вид, будто мы его сестры и будто ему нравится, что мы живем там. Видишь, я стараюсь быть совершенно справедливой.

Энтони лениво выпустил струйку табачного дыма.

– Да, совершенно.

– Знаешь, я понимаю ее точку зрения. Она вышла замуж за Джимми, а не за близнецов – дочерей его мачехи. Меня бесит ее двуличие – убеждает Джимми, что она ангельски терпит там Элли, а сама обходится с ней как с уборщицей, заставляет до смерти работать. Знаешь… – Голос Джулии сильно задрожал, – не будь у меня решительности и многих других качеств, на твой взгляд, не подобающих женщинам, я, возможно, сама работала бы судомойкой в Леттер-Энде.

Энтони выпустил очередной клуб дыма.

– Дорогая, это вполне достойное женское занятие.

Взгляд его обратился к рукам Джулии, лежавшим на коленях поверх старого красного халата. На правом указательном пальце синело пятно не до конца смытых чернил. Ногти очень красивой формы не знали лака. На пальцах не было колец. Руки были такими, как их создала природа, а создала она их превосходно. Они были не маленькими, не белыми, но очень красивыми.

Энтони неожиданно выпалил:

– Нет!

– Что нет?

– Я забыл о твоих руках. Пусть все женщины с отвратительными пурпурными ногтями поработают судомойками – это пойдет им на пользу! У тебя вторые – нет, третьи – по красоте руки в Европе. Первые две пары у скульптур. И если ты не станешь ухаживать за ними, то окажешься в особом круге ада, существующем для тех, кто уничтожает произведения искусства.

Джулия сказала то, что раньше не приходило ей в голову:

– Как жаль, что мое лицо не гармонирует с ними.

Эти слова вырвались у нее невольно, оставив чувство, будто она приоткрыла некую дверь и что-то выпустила наружу.

Энтони покачал головой:

– Дорогая, ты нашла бы это очень неудобным – тебя окружали бы толпы на улицах. Оставь классическое совершенство музеям, тебе было бы не по себе на холодном белом пьедестале. Давай вернемся к делам. Когда, сказала, ты едешь в Леттер-Энд?

– Я не говорила. Еще не приняла решения.

– Может, поедешь вместе со мной в пятницу?

Джулия немного помолчала. С сигареты на халат упал пепел. Она раздраженно смахнула его и сказала:

– Возможно. Я еще не сообщила Лоис, что приезжаю.

– А нужно сообщать?

Джулия кивнула:

– Да, нужно. Обычно я там не остаюсь. – Она говорила больше, чем собиралась. – Собственно, я не оставалась там с тех пор, как Джимми на ней женился. Мы… – Она сделала паузу, – недолюбливаем друг друга.

– Ты меня удивляешь.

Ответом ему был сердитый взгляд. Джулия подалась вперед и, взяв окурок, словно дротик, с силой бросила его в камин.

– Удивляю? Ну, ладно же, скажу откровенно! Я ее смертельно ненавижу!