Читать книгу Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 1 - Патрик Ротфусс - Страница 7

Город, разросшийся за прошедшие века вокруг университета, был невелик. Так себе, небольшой городишко.

Несмотря на это, торговля на нашем конце Большого Каменного тракта процветала. Купцы телегами везли сюда сырье: смолу и глину, ульмарит, поташ и морскую соль. Везли предметы роскоши: ленаттский кофе, винтийское вино. Везли отличные черные чернила из Аруэха, чистый белый песок для наших стеклодувных работ и ювелирно изготовленные сильдийские пружины и винты.

Когда купцы отправлялись в обратный путь, они увозили полные телеги товаров, которые можно было купить только в университете. Лекарства, изготовленные в медике. Настоящие лекарства, а не подкрашенную гнилую воду или грошовые чудо-снадобья. Алхимики производили свои собственные диковинки, о которых я слышал только краем уха, а кроме того – сырье: нафту, сернистую обманку и двойную известь.

Быть может, я предвзят, но, думаю, справедливо будет сказать, что большая часть осязаемых чудес университета происходила из артефактной. Линзы матового стекла. Вольфрамовые слитки и гланская сталь. Сусальное золото, тонкое, как бумажная салфетка.

Но мы создавали не только это. Симпатические лампы и телескопы. Жаропоглотители и жар-винты. Соляные насосы. Триметаллические компасы. Десятки разновидностей теккамова ворота и вала Делевари.

Все это изготавливали мы, артефакторы; и когда торговцы их приобретали, мы получали свои комиссионные: шестьдесят процентов по продаже. Это был мой единственный источник доходов. И, поскольку занятий во время экзаменов не было, я мог целыми днями работать в фактной.

* * *

Я пришел в «хранилище», кладовую, где артефакторы получали инструменты и материалы для работы, и увидел в окошке высокого бледного студента с выражением крайней скуки на лице.

– Джаксим? – удивился я. – Ты что тут делаешь? Это же не твоего уровня работа!

Джаксим угрюмо кивнул.

– Килвин все еще… несколько недоволен мной, – сказал он. – Ну, ты знаешь. Из-за пожара и всего прочего.

– Сочувствую, – сказал я. Джаксим был полноправный ре-лар, как и я сам. Он имел право самостоятельно работать над любым количеством проектов. И рутинная работа вроде этого дежурства была не просто скучна: для Джаксима это было публичное унижение, и, кроме того, он терял на этом деньги и возможность продолжать свои опыты. В целом наказание вышло весьма и весьма суровое.

– Чего нам сейчас недостает? – спросил я.

Выбирать, над чем стоит работать, тоже надо было уметь. Сделать самую яркую симпатическую лампу в истории артефакции или самый эффективный жаропровод еще мало. Пока их кто-нибудь не купит, ты на этом и гнутого пенни не заработаешь.

Для многих других артефакторов это была не проблема. Они могли позволить себе подождать. Мне же необходимо было что-то, что можно быстро продать.

Джаксим облокотился на разделявшую нас стойку.

– Только что ушел обоз, который увез все наши трюмные лампы, – сказал он. – Осталась только та, уродская, Вестоновой работы.

Я кивнул. Симпатические лампы идеально подходили для использования на кораблях – не бьются, в конечном счете оказываются дешевле масляных, и не приходится опасаться пожара.

Я произвел мысленные подсчеты. Лампы я могу делать по две одновременно, это сэкономит время за счет удвоения усилий, и к тому же можно быть уверенным, что их успеют продать до того, как мне придется вносить плату за обучение.

К сожалению, изготовление трюмных ламп было делом чрезвычайно нудным. Сорок часов кропотливого труда, а стоит мне допустить малейшую ошибку, и лампы просто не станут работать. И тогда за все потраченное время я лишь окажусь в долгу перед хранилищем за израсходованные впустую материалы.

Однако выбора особого не было.

– Ну что же, – сказал я, – тогда возьмусь за лампы.

Джаксим кивнул и открыл конторскую книгу. Я принялся по памяти перечислять все, что мне нужно.

– Двадцать излучателей средней мощности. Два набора высоких форм. Алмазный стилус. Тентеново стекло. Два средних тигля. Четыре унции олова. Шесть унций высшей стали. Две унции никеля…

Джаксим только кивал и записывал.

* * *

Восемь часов спустя я вошел в трактир Анкера. От меня несло раскаленной бронзой, смолой и угольным дымом. Время близилось к полуночи, и в зале никого не оставалось, кроме горстки самых завзятых выпивох.

– Хреново выглядишь, – заметил Анкер, когда я подошел к стойке.

– Я и чувствую себя не лучше, – ответил я. – В котле небось ничего не осталось?

Он покачал головой.

– Народ сегодня голодный был. У меня оставалась холодная картошка, я ее хотел завтра бросить в похлебку. И еще половинка печеной тыквы, кажется.

– Беру! – сказал я. – Правда, к этому еще бы неплохо соленого маслица.

Он кивнул и отправился на кухню.

– Можешь не разогревать! – сказал я ему вслед. – Я просто возьму еду к себе в комнату.

Анкер вынес мне миску с тремя крупными картофелинами и половинкой румяной тыквы в форме колокола. В серединке тыквы, откуда выскоблили семечки, красовался щедрый кус масла.

– И бутылку бредонского пива, если можно, – сказал я, забирая миску. – Откупоривать не надо, а то еще разолью его на лестнице.

В мою комнатенку вели три лестничных пролета. Закрыв за собой дверь, я аккуратно перевернул тыкву, чтобы она накрыла собой миску, поставил сверху бутылку и завернул все вместе в мешковину. Получился сверток, который можно было нести под мышкой.

Я открыл окно и выбрался на крышу трактира. А оттуда перемахнул через узкий проулок на крышу пекарни.

Над горизонтом висел узкий месяц. Он давал достаточно света, чтобы видеть дорогу, и при этом меня не было особо заметно. Не то чтобы я сильно тревожился на этот счет. Близилась полночь, и на улицах было тихо. К тому же люди вообще на удивление редко смотрят вверх.

Аури сидела на широкой кирпичной трубе и ждала меня. Она была одета в платье, которое я ей купил, и рассеянно болтала босыми ногами, глядя на звезды. Ее волосы были такие тонкие и легкие, что стояли ореолом вокруг головы, малейший ветерок вздымал их вверх.

Я аккуратно наступил на середину плоского участка крыши, крытого железом. Кровельное железо негромко бухнуло у меня под ногой, словно далекий, приглушенный барабан. Аури прекратила болтать ногами и застыла, как испуганный кролик. Потом увидела меня и расплылась в улыбке. Я помахал ей.

Аури спрыгнула с трубы и подбежала ко мне. Волосы развевались у нее за спиной.

– Здравствуй, Квоут!

Она отступила на полшага.

– Ой, как от тебя воняет!

Я улыбнулся – самой неотразимой улыбкой за этот день.

– Здравствуй, Аури! – сказал я. – А от тебя пахнет хорошенькой юной девушкой.

– Ну да, конечно! – радостно улыбнулась она.

Аури сделала небольшой шажок вбок, потом вперед, приподнялась на носочках босых ног.

– А что ты мне принес? – спросила она.

– А ты мне? – спросил я.

Аури лукаво усмехнулась.

– Я принесла яблоко, которое думает, будто оно груша, – ответила она, протягивая его мне. – И булочку, которая думает, будто она кошка. И салат, который думает, будто он салат.

– Какой разумный салат!

– Ничего подобного! – она вежливо фыркнула. – Разве это разумно – считать себя салатом?

– Даже если ты в самом деле салат? – спросил я.

– Особенно в этом случае! – сказала Аури. – Достаточно того, что ты и в самом деле салат. А еще и думать, будто ты салат, – как это ужасно!

Аури печально покачала головой, и ее волосы колыхнулись, как будто она находилась под водой.

Я развернул свой сверток.

– Ну а я принес тебе картошки, половинку тыквы и бутылку пива, которое думает, будто оно хлеб.

– А кем считает себя тыква? – с любопытством спросила Аури, глядя на еду. Руки она держала сцепленными за спиной.

– Тыква знает, что она тыква, – ответил я. – Но делает вид, будто она заходящее солнце.

– А картошка? – спросила Аури.

– Картошка спит, – ответил я. – К тому же, боюсь, она холодная.

Аури ласково посмотрела на меня.

– Не бойся, – сказала она и на мгновение коснулась моей щеки самыми кончиками пальчиков. Прикосновение ее было легче перышка. – Я с тобой. Ты в безопасности.

* * *

Ночь выдалась прохладная, поэтому мы не стали ужинать на крыше, как обычно. Аури повела меня вниз, через железную водосточную решетку, в лабиринт ходов под университетом.

Она несла бутылку и держала перед собой какую-то вещицу размером с монетку, испускающую мягкий зеленоватый свет. Я нес миску и симпатическую лампу, которую изготовил для себя, – Килвин называл ее «воровской». Ее красноватый свет странно сливался и смешивался с более ярким голубовато-зеленым светом от светильника Аури.

Аури привела нас в тоннель, где вдоль стен тянулись трубы всех видов и размеров. По некоторым железным трубам шел горячий пар, и, несмотря на то что они были обмотаны изолирующей тканью, от них исходил жар. Аури аккуратно разложила картошку на изгибе трубы, ткань с которой была содрана. Получилась такая небольшая печурка.

Мы постелили мешковину вместо скатерти, уселись на землю и принялись ужинать. Булочка слегка зачерствела, зато она была с орешками и с корицей. Кочан салата оказался на удивление свежий – интересно, где она его раздобыла? Мне Аури дала фарфоровую чашку, а себе взяла серебряную кружечку. Пиво она разливала так торжественно, что можно было подумать, будто она угощает чаем самого короля.

За едой болтать было нельзя. Это было одно из тех правил, которые я выучил методом проб и ошибок. Не прикасаться. Не делать резких движений. Не задавать личных вопросов – даже тех, что касаются ее лишь косвенно. Например, я не мог спросить про салат или про зеленую монетку. От этого она немедленно срывалась и убегала в тоннель, и я потом не видел ее по нескольку дней.

По правде говоря, я не знал даже ее настоящего имени. «Аури» было имя, которое я придумал для нее сам, но в душе я думал о ней как о своей маленькой лунной фейе.

Аури, как и всегда, кушала очень изящно. Она сидела выпрямившись и откусывала по маленькому кусочку. У нее была ложка, которой мы ели печеную тыкву, по очереди передавая ее друг другу.

– А лютню ты не принес, – сказала она после того, как мы поели.

– Сегодня мне нужно читать, – объяснил я. – Но скоро я ее принесу.

– Когда?

– Через шесть вечеров, считая с нынешнего, – сказал я. К тому времени я так или иначе сдам экзамен, и зубрить дальше будет бессмысленно.

Ее крошечное личико насупилось.

– Шесть дней – это до-олго, – сказала она. – Скоро – это завтра!

– Для камня шесть дней – это скоро, – возразил я.

– Вот и сыграй для камня через шесть дней, – ответила она. – А для меня сыграй завтра!

– Мне кажется, ты можешь шесть дней побыть камнем, – сказал я. – Это же лучше, чем салатом?

Она улыбнулась.

– Ну да, лучше.

После того как мы доели яблоко, Аури повела меня через Подсветье. Мы тихо миновали Киванье, в три прыжка преодолели Прыги и наконец оказались в Подолах, лабиринте тоннелей, где постоянно дул слабый, но ровный ветер. Наверное, я бы и сам нашел дорогу, но я предпочитал, чтобы меня провожала Аури. Она знала Подсветье, как лудильщик знает свои мешки.

Да, Вилем был прав. Меня изгнали из архивов. Однако я всегда имел склонность лезть именно туда, куда меня не пускают. Увы и ах.

Архивы представляли собой огромное каменное здание без окон. Но при этом находящимся внутри студентам требовалась вентиляция, чтобы дышать, а книгам – тем более. В слишком влажном воздухе книги сгниют и заплесневеют. В слишком сухом бумага и пергамент сделаются хрупкими и начнут рассыпаться.

У меня ушло немало времени на то, чтобы понять, откуда в архивы проникает свежий воздух. Но даже когда я нашел нужный тоннель, попасть в него оказалось не так просто. Нужно было ползти по кошмарно узкому проходу целую четверть часа, брюхом по грязному камню. Я держал в Подсветье смену одежды, и после десятка таких вылазок она оказалась изорвана в хлам, колени и локти стерлись начисто.

И тем не менее это была не такая уж высокая плата за доступ в архивы.

А вот если бы я попался, плата могла оказаться непомерно высокой. Исключение – это как минимум. Однако если бы я провалил экзамены и мне назначили плату в двадцать талантов, это было бы равносильно исключению. В общем, что совой об пень, что пнем об сову.

И тем не менее я не особенно тревожился, что меня поймают. Света в хранении не было, только те лампы, что носили при себе студенты и скрибы. Это означало, что в архивах царила вечная ночь, а ночью я всегда чувствовал себя увереннее всего.