Читать книгу «Мяч в игре»: Футбол в советской художественной прозе - Павел Андреевич Юрин - Страница 7

Массовая популярность футбола обусловливает факт отражения этой игры в литературных произведениях. Спорт входит в мир художественной литературы, тем самым расширяя её рамки: «За экстенсификацией художественного пространства и времени стояло представление о расширении обстоятельств, в которых отныне существует человек, о раздвижении его личного опыта и той сферы действительности, которая воздействует на формирование его характера»[111].

Из всех футбольных амплуа в советской прозе первой половины XX века наиболее часто встречаются вратарь и нападающий. Спортивная дуэль игроков этих амплуа воспроизводила метафорически ситуацию военного сражения или психологического столкновения. На это обратил внимание ещё в конце XIX века Е. М. Дементьев, автор книги «Английские игры на открытом воздухе», опубликованной в 1891 году. Говоря о футболе, он отмечал: «В настоящее время прежняя дикая игра превратилась в своего рода науку: это игра с атаками, ошибками, обходами, с застрельщиками и с резервами, одним словом, война со своею стратегией и тактикой»[112] (курсив наш. – П. Ю.). «Никакой другой спорт в то время не способен был так моделировать ситуацию борьбы, схватки, как это делал футбол»[113], – писал о 1920-х годах М. П. Сушков. В противостоянии футболистов голкипер оказывается положительным персонажем, а форвард – отрицательным. По словам М. О’Махоуни, голкипер «становится главным символическим защитником советского государства»[114]. Футбольные ворота также обладают в данной системе координат особыми характеристиками. Вот как их описывает Б. М. Раевский в повести «Мяч в игре»: «Бело-чёрные полосатые штанги ворот недаром похожи на суровые пограничные столбы. Да, это последний рубеж, перед которым мяч обязательно должен быть остановлен»[115].

Следует отметить, что вратарь далеко не сразу стал центральным по амплуа персонажем в советском футболе и на первых порах заметно уступал полевым амплуа, особенно форварду. Первый вратарь сборной СССР Н. Е. Соколов вспоминал: «Тогда, на заре русского футбола, в ворота ставили того, кто был мало пригоден для игры в поле. Роль вратаря мы, ребята, не уважали»[116]. «В ворота шёл слабейший»[117], – писал В. П. Бутусов. Функция вратаря как стража, «главного защитника»[118], героически защищающего последний рубеж обороны своей команды, была по-настоящему осознана на стыке 1920–1930-х годов. Об особом романтическом ореоле, которым окружён вратарь, писал В. В. Набоков, игравший в юности в футбол как раз на позиции голкипера:

В его одинокости и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и с гонщиком в загадочном обаянии. Он носит собственную форму; его вольного образца свитер, фуражка, толстозабинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусиков, резко отделяют его от десяти остальных одинаково-полосатых членов команды. Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник[119].

Спортивные успехи советской сборной (победы в международных матчах против команд Финляндии, Швеции, Норвегии, Турции, Германии, Нижней Австрии, Венгрии), безусловно, способствовали всё бо́льшей популяризации футбола в государстве. Кроме того, на усиливающийся интерес к игре и, в частности, к фигуре голкипера повлияли художественные произведения советских писателей. Первым прозаическим текстом, в котором возникает образ вратаря, является роман Ю. К. Олеши «Зависть», опубликованный в журнале «Красная новь» в 1927 году.

Прежде чем перейти к аналитической части нашего исследования, предварительно оговорим, что произведения, где явно противопоставлены голкипер и форвард, рассматриваются в подглавке «Вратарь», а тексты, где фигурирует только нападающий, – в подглавке «Нападающий». Вратарь и нападающий неразрывны в своём единстве на поле, их борьба формирует интригу как в реальном футбольном матче, так и в художественной литературе. В такой своеобразной диалектике взаимоотношений ведущих действующих лиц, на наш взгляд, и содержится ключ к пониманию поэтики большинства произведений на тему футбола. Кроме того, тексты только с героями-нападающими отличаются тем, что в них отсутствуют герои-вратари. Вот ещё одна причина, по которой мы разводим произведения на две группы.

2.1.1. Зарождение концепции «вратарь – защитник нации» в художественной литературе. Образ Володи Макарова в романе Ю. К. Олеши «Зависть»

А. П. Старостин, представитель знаменитой футбольной семьи, писал, что «“Зависть” явилась первым художественным произведением, в котором писатель затронул спортивную тему, в частности футбол, давно уже завладевший сердцами мальчишек»[120]. Приведённая цитата требует уточнения. Старостин имеет в виду первое описание футбольного матча как такового, так как первым писателем, затронувшим спортивную тему, Олеша, конечно же, не был. Достаточно вспомнить рассказ А. С. Бухова «Путь к здоровью», написанный ещё в 1915 году. Героиня пытается заняться оздоровлением молодого человека, представленного увальнем и неврастеником, не имеющим никакого желания заниматься спортом. Уже здесь упоминается игра в футбол. В том же 1915 году была написана повесть Л. А. Чарской «Генеральская дочка», в которой возникает образ воспитанницы пансиона Сони Аладьиной, увлекающейся спортом:

Она делала гимнастику утром и вечером, проводила большую часть своего времени на свежем воздухе, за партией тенниса или в лодке, иногда играла с дачными соседями-мальчуганами в футбол, приводя этим в ужас почтенную директрису пансиона, или «выжимала» пуды при помощи тяжёлых гирь[121].

В середине 1920-х годов в советскую художественную прозу вливаются новые спортивные реалии и, как следствие, новые метафоры и сравнения. Они возникают спонтанно у разных авторов. В частности, в одной из глав повести Б. А. Лавренёва «Крушение Республики Итль» (1925), опубликованной за два года до появления «Зависти» Олеши, движение одного из героев, грузного Антония Баста, уподобляется движению футбольного мяча: «Вдруг над скопищем прижатых друг к другу человеческих голов появилось нечто шарообразное с привязанным к нему жёлтым чемоданом и покатилось по головам, как футбольный мяч по полю. Это Антоний Баст в последнем отчаянии стремился опередить сограждан»[122]. Перемещение персонажа сравнивается с движением спортивного снаряда[123]. Известен также пример из рассказа Б. А. Губера «Мертвецы» (1927), в котором глобус используется в качестве футбольного мяча: «К выбеленной мелом голландке придвинута поношенная фисгармония. Рядом – стеклянный шкафчик-горка (библиотека), а на нём глобус из папье-маше, с проломленным боком: как-то по пьяной лавочке задумали шаром земным играть в футбол»[124]. В поэзию футбол вливается ещё раньше. А. А. Акмальдинова, О. А. Лекманов и М. И. Свердлов приводят в качестве первого стихотворного текста, в котором описывается игра в мяч, «Сквозной ветер» Саши Чёрного. Это стихотворение датировано 1910 годом[125].

Что же касается создания героев-футболистов в советской прозе, то в этом аспекте Олеша действительно стал первопроходцем. О «Зависти» существует обширная критическая и научная литература, в которой уделяется значительное внимание и образу юного футболиста Володи Макарова, и его противостоянию Николаю Кавалерову, от лица которого написана первая часть романа. Мы не ставим своей задачей дать очередную интерпретацию этого чрезвычайно сложного и противоречивого текста, не стремимся выявить авторскую позицию, которая крайне затемнена и нуждается в особом исследовании. В этой работе нас интересуют три аспекта. Во-первых, восприятие современниками, занимавшими разные позиции по отношению к роли спорта в жизни, образа Володи Макарова как футболиста и как представителя молодого поколения, нового типа советских людей. Во-вторых, анализ сцены футбольного состязания как вставной новеллы, принципиально значимой для дальнейшего развития в советской литературе спортивной темы. В-третьих, принципы изображения Олешей образов футболистов, их взаимоотношений и хода игры вне общей концепции романа в плане отношения автора и его современников к спорту. Соотнесение всего этого с художественным миром романа «Зависть» и системой его идей требует отдельного подробного исследования и выходит за рамки настоящей работы.

Вратарь Володя Макаров является представителем нового поколения советских людей. Проблема создания нового человека была одним из наиболее актуальных и дискуссионных вопросов в СССР в 1920–1930-е годы. Отражение этой проблемы в романе подметил нарком просвещения СССР А. В. Луначарский: «Показать нового человека – какая несомненно огромная задача! С большой свежестью она выполнена, например, в “Зависти” Олеши, где автор поставил проблему о тонко организованном человеке старого мира, который испытывает муки смешанного восторга и ненависти, амальгамирующихся в зависти к новому человеку»[126]. Едва ли не каждый обращавшийся в последующие десятилетия к проблемам творчества Олеши отмечал специфику образа Володи Макарова как представителя новой генерации. Однако факт увлечения героя футболом в сознании критиков и литературоведов не укладывался в парадигму фигуры нового человека. Олеша предугадал невероятную популярность спорта в СССР, именно поэтому в вопросе освещения футбола как нового феномена культуры роман произвел положительное впечатление на подростков, увлекающихся спортом, а также наперебой обсуждался в кругах футболистов. «“Затаенность гордых мечтаний” – вот струнка, которую автор задел в душе молодых спортсменов совсем ещё молодой Советской Республики»[127]. Если использовать формулировку Ю. М. Лотмана, спорт – это одна из систем, «кодовая природа которых не известна аудитории до начала художественного восприятия»[128]. С введением спорта в художественный текст происходит тот же процесс, что и при публикации новаторского литературного произведения. Сначала текст порождает «эстетику противопоставления»[129] и отрицания, но затем проходит время, публикуются другие тексты, и наступает «эстетика отождествления»[130], пора признания. История спортивной темы в советской литературе оправдывает этот закон: через 10 лет после публикации «Зависти» был издан роман Л. А. Кассиля «Вратарь Республики», затмивший собой все остальные тексты, в которых так или иначе ведётся речь о футболе. Советская критика, упрекнув Кассиля во многих недостатках, единогласно признала, что писателю великолепно удались описания футбола. Не случайно впоследствии Кассиля нарекут «поэтом популярнейшей игры»[131].

Осмысление современниками образа юного футболиста из романа «Зависть» всё время выходило во внелитературную сферу, за рамки текста, выстроенного исходя из авторского замысла. Последний мало интересовал критику. Володя Макаров вырос в типическую фигуру внелитературного плана. О нём говорили не как о вымышленном, а как о реальном или потенциально возможном лице, на примере которого обосновывались эстетические и общественные предпочтения участников полемики. Общим местом в работах, посвящённых этому герою «Зависти», оказывается неприятие физиологической составляющей его образа, а также акцент на бесчувственности героя по отношению к окружающему миру. Вот один из упрёков в сторону автора «Зависти»: