Читать книгу Обрывки - Павел Владимирович Гушинец, Павел Гушинец - Страница 15

Конкуренция в книжном бизнесе

Года два назад дочь наотрез отказалась засыпать под старые читанные-перечитанные сказки, пришлось на ходу сочинять что-то новое. Насочинял на небольшой сборник. И, как водится, принялся стучаться во все издательства в попытке его выпустить.

– Отлично, – говорят в одном. – Но у нас очередь на печать. Приходите в начале 2020 года.

– Замечательно, – умиляются во втором. – Но мы печатаем только проверенных писателей. А вы в их число пока не входите.

Понятно, без опыта работы не берём. Всё как в жизни.

– Потрясающе, – отвечают из третьего. – Но мы не заключаем контракты с иностранцами.

До 1991-го я у них иностранцем не был. А теперь внезапно почувствовал себя этаким мистером Твистером из США. Иностранец…

В четвёртом главный редактор молча распахнул шкаф. В нём плотными рядами стояли рукописи. Пожелтевшие листы, пухлые папки.

– Я только до второго ряда добрался, – пожаловался мне редактор. – Некогда читать.

Мегамонстры российского книгопечатания ответили вежливыми письмами, обещали рассмотреть. До сих пор рассматривают.

Я опустил было руки, но неожиданно мне позвонили из белорусского издательства «Звязда».

– Отличная книга, – обнадёжили они. – Но слишком большая. Выбирайте рассказов восемь-десять, и мы издадим их отдельным сборником.

Вечером я плакал и «резал». Мне было искренне жаль вырывать из стройного ряда хоть что-то, но редактор сказал – «надо». Значит надо.

Первая детская книга вышла в 2017-м году. И у меня началась странная жизнь. Приглашали в школы, библиотеки, на детские фестивали. Дочь задрала нос. Ходила королевой, особенно после того как папа выступил в актовом зале школы, в которой она училась. Раздавал автографы шумной толпе разнокалиберной детворы. «Сашеньке от автора», «Ксении от автора», «Елисею от Сони, папы и крокодила».

Но это всё предыстория.

В процессе реализации тиража я не раз слышал от директоров некоторых книжных магазинов:

– Совсем плохо стали книги продаваться. Приходят, смотрят, а потом в интернете скачивают.

А в других магазинах радостно сообщали:

– Разлетаются мгновенно. После вашего выступления заказали двадцать книг – в один день ушли. Приходите ещё.

«Странно, – думал я. – Магазины на соседних улицах. Выступал в школе посередине. Одни – хорошо продают, у вторых совсем ничего не получается. Загадка».

А потом загадка разрешилась.

Приехал я как-то в командировку по основной работе в областной город. Зашёл в общество детей-диабетиков.

– О, это вы! – обрадовалась руководительница общества. – А у нас как раз небольшой праздник завтра. Вы же выступите?

– Лекцию по диабету прочитать? – кисло спросил я.

– Лекцию нам и без вас прочитают, – отмахнулась руководительница. – Вы же детский писатель. Расскажите о своём творчестве. Как вы дошли до такой жизни. У наших-то детей жизнь не очень весёлая, а так – хоть развлекутся.

Грех отказываться от такого предложения. Забронировал номер в гостинице, остался.

– Только у меня к вам одна просьба, – говорит руководительница. – Дети после вашего выступления захотят книжку купить. Сколько у вас с собой?

– Три, – мрачно говорю я.

– А детей будет полсотни. Чтоб они не расстраивались, сходите через улицу в наш центральный книжный. Пусть закажут побольше. Скажем, чтоб там покупали. Вам же нетрудно?

Ради детей и любимого издательства – мне не трудно. Перехожу улицу. Вот она – моя цель. Огромный государственный книжный занимает весь первый этаж жилого здания.

Захожу. Любимый запах, тишина, пустота. За кассой зевает сонная продавщица. В оконное стекло бьётся муха.

– Здравствуйте, – говорю. – У вас книги такого-то есть?

Служительница Гермеса переводит на меня взгляд.

– Га-а-аля! Тут книгу спрашивают!

Я уже не молодой человек. Меня нельзя резко пугать. У меня же может инфаркт случится.

– Га-а-аля!

Откуда-то из-за стеллажей материализуется Галя.

– Вам какая книга нужна?

– Такая-то. Сколько у вас есть?

Меня ведут вглубь магазина. Галя роется на стеллаже – и из пыльных глубин извлекается на свет помятая обложка знакомой книги.

– Вот, есть такая.

– А сколько?

– Сейчас посмотрю.

Копается дальше.

– Вот, ещё одну нашла. Две, выходит. Све-е-ета, посмотри в компьютере, сколько осталось.

Опять я на грани инфаркта. Зачем так кричать?

– Две-е-е! – отвечает Света.

– Будете брать?

Объясняю ситуацию. Я – автор. Приехал выступать. Будет полсотни детей. Придут покупать книгу. Надо бы заказать.

– Это вам к заведующей, – Галя оживляется, в глазах – интерес. Пролистывает мою книгу. – Это вы сами написали?

– С дочерью, – киваю я.

– Обязательно почитаю, – Галя откладывает книгу в сторону.

Приятно, блин.

Идем в каморку к заведующей.

– Инна Сергеевна, тут автор. Будет выступать.

В полутемном чуланчике заведующая косплеит Гарри Поттера. Пыль, косая чёлка, очки с толстыми линзами. Только шрама на лбу не хватает. Коряво и неловко объясняю ей что и как.

– Выступать? – недовольно вздыхает хранительница книжных завалов. – Полсотни, говорите?

– Может, даже больше. Обещали актовый зал собрать.

– И что, вы думаете, после вашего выступления они прямо за этой книжкой ЛОМАНУТСЯ?

По-моему, неудобно было даже Гале.

– Не уверен, – отвечаю. – Но ваш магазин я упомяну.

– Ладно, – смилостивилась заведующая. – Сколько у нас его книг?

– Две, – охотно подсказала Галя.

– Закажи ещё… две. Там посмотрим.

– Э-э, – протянул я, готовясь сказать про полсотни детей.

– Я и так сделала, что могла, – фыркнула заведующая и скрылась за баррикадами нераспроданных книг.

Галя развела руками.

Вышел из магазина расстроенный. А пока брёл обратно в общество диабетиков, заметил в стене жилого дома дверь, выходящую прямо на улицу. А на двери надпись «Книги». Заглянул. Крошечный частный магазинчик, приветливая девушка. Два стеллажа, сверху ватманы-глобусы, возле кассы – россыпь ярких ручек-стёрок. Без надежды повторяю свою историю. Если мне отказал такой большой и солидный государственный магазин, то что ответят эти едва выживающие частники?

– Погодите, – девушка начала кому-то звонить. – Сколько, говорите, детей будет?

– Полсотни.

Девушка снова затараторила в трубку.

– Какое издательство?

– «Звязда».

– Ага, у нас с ними есть договор! Замечательно. Хозяин сказал – возьмём пока штук тридцать. Только вы обязательно скажите детям, что завтра книжку можно будет у нас купить.

– Завтра? Не успеют же привезти.

– Успеют. Он сейчас в столице. Сразу и заберёт.

Выступление прошло шумно и весело. Я старался, шутил, строил из себя клоуна. И, мне кажется, дети хотя бы на час забыли, где они находятся.

А через неделю мне позвонили из частного магазина.

– Приезжайте к нам ещё, – пригласила девушка-продавец. – На следующий же день почти все книги скупили. Потом друзьям, приятелям рассказали. Вы же знаете детей. Если у одного есть, то и другому надо. Третий раз заказываем.

Хотел позвонить в большой государственный магазин, спросить у Светы с Галей, получилось ли что-то, но решил не портить себе настроение. Там, наверняка, не получилось.

Но ведь в маленький частный магазинчик ЛОМАНУЛИСЬ.

Как я был Пушкиным

Иногда мне звонит милая девушка, сотрудник издательства, и выдёргивает на мероприятие в какой-нибудь детской библиотеке или школьном актовом зале.

Приезжаем. Зал полон взволнованной и шумной детворы от шести до девяти лет, по периметру бдят строгие учителя. В центр выходит библиотекарь или кто-то из школьного начальства.

– Здравствуйте, дети. Вы, конечно, любите читать?

– Да-а-а, – уныло отвечает поколение планшетов и айфонов.

На задних рядах, кто-то смелый, обычно из самых хулиганистых пацанят отважно тянет:

– Не-е-ет!

Я больше люблю эти задние ряды. Они там хотя бы честные.

– А каких писателей вы знаете? – хитро вопрошает библиотекарь.

И вот тут есть варианты. Если вы в библиотеке имени Пушкина, то робеющая девочка протянет тонкую руку и гордо объявит:

– Я знаю Александра Сергеевича Пушкина!

И всё. На этом скорее всего праздник заканчивается. Изредка кто-то пискнет:

– Носов! Чуковский!

Но гораздо чаще:

– Ну, этот, который про муми-троллей! Я ещё мультик смотрел!

– Про Гарри Поттера пишет!

– Карлсон!

Если вы в библиотеке имени Маршака, то первым обязательно упомянут Самуила Яковлевича. В библиотеке имени Гоголя назовут Николая Васильевича. Но потом всё по сценарию:

– Носов! Успенкий!

– Простоквашино!

Но это не страшно. Я в первом классе прочитал «Чингачгука» и гордо козырял знанием Фенимора Купера. А кто написал программную «Каштанку» не помнил напрочь.

– А из современных писателей кого вы знаете? – продолжает пытать библиотекарь.

Тут дети совсем зависают. Современных писателей они не знают. Точнее, для них все писатели старше тридцати, это уже ровесники Гомера и Шекспира.

Объявляют меня, и я несу в детские массы терновый венец «современного писателя». Ребятня смеётся, задаёт вопросы. Но в финале история повторяется.

– Дети, – улыбаясь, вопрошает библиотекарь. – Кто к нам сегодня приходил?

И дети хором:

– Марша-а-ак! Пу-у-ушкин!

Приятно чувствовать себя в одном ряду с классиками.

А недавно один из родителей обрадовал.

Сидим с малолетним соавтором в известной американской забегаловке, организмы травим и обсуждаем новый рассказ. Соавтор травится так, что за ушами трещит, больше чавкает, чем в обсуждении участвует. Лучше бы котлету дома так поглощала.

А у кассы стоит серьёзный парень лет шести с папой. Натуральный такой Папа. То есть кило сто пятьдесят, барсетка, жвачка. И от смартфона взгляда не отрывает. Видимо, котировки акций просматривает или мемы на Пикабу. Младшему скучно стоять в очереди, и он разглядывает зал. Увидел меня – заулыбался. Дергает отца за рукав.

– Пап, пап, смотри.

– Угу, – отвечает родитель, не отрываясь от котировок (или мемов).

– Па-а-ап, ну смотри!

Родитель с недовольной миной отрывается от экрана.

– Ну чего тебе?

– Па-а-ап, смотри, вон там сидит писатель! К нам приходил в школу.

Ага, то-то я думаю, что у парнишки лицо знакомое.

– Какой ещё писатель? – фыркает родитель.

– Ну этот… Который про девочку пишет. Я забыл.

Соавтор слышит диалог краем уха и раздувается от гордости. Картонную корону набекрень, лицо салфеткой от кетчупа вытерла – прынцесса самая настоящая.

Папа лениво оглядывает меня и, совершенно не стесняясь того, что я слышу каждое слово, выдаёт:

– Что за писатель?

– Я тебе рассказывал. Книжка у него. Про крокодила.

На лице отца отражается мучительная работа мысли.

– Про крокодила? Успенский, что ли?

Блин, неужели я настолько плохо выгляжу?

Под контролем

Как я уже рассказывал, после того как белорусское издательство «Звязда» начало выпуск моих книг из детской серии, меня стали приглашать на выступления в школы и библиотеки.

Каждый раз идёшь – волнуешься. В зале – тридцать, шестьдесят, а то и больше сотни детей. Все разные, всех надо увлечь, заинтересовать. Искренне сочувствую учителям. Я бы не смог так каждый день.

На презентацию обычно приезжает сотрудник издательства с нераспечатанной пачкой книг, тут же продаёт, я ставлю автограф, и очередной счастливый читатель убегает к одноклассникам хвастаться. Одноклассники начинают завидовать и тоже бегут покупать. Кому-то не досталось – слёзы, обиды или гордое «я вообще книг не читаю».

Недавно после презентации подходит один серьёзный товарищ лет семи-восьми и протягивает мне что-то на ладони.

– У меня, – говорит, – сейчас денег нет. Но вот, зуб шатался. Я его шатал, шатал, вырвал, короче. Давайте так – я вам зуб, а вы мне – книжку.

– Зачем, – спрашиваю, – мне твой зуб?

– Вы его под подушку положите, – не дрогнув, ответил малолетний бизнесмен. – Вам фея ночью денежку принесёт.

От зуба я отказался, а книжку подарил просто так, за мужество. Только попросил никому не рассказывать. А то потянутся сейчас бизнесмены с вырванными зубами. Хорошо, если со своими.

В следующий раз перед выступлением библиотекарь решила устроить небольшой конкурс. Мол, предоставить писателю уже «раскачанную» аудиторию. Предложила детям игру. Она выбирает героя сказок с именем из двух слов. Говорит первое, а дети – второе. Кто первый – тот молодец.

И началось.

– Кощей?

Детская многоголосица:

– Бессмертный!

Библиотекарь:

– Иванушка?

Дети:

– Дурачок.

– Чудо?

– Юдо.

– Трусливый?

– Лев!

– Железный?

И тут – хором, с редкостным единодушием:

– Человек!!!

Библиотекарь:

– Я вообще Железного Дровосека загадала, но, видимо, это уже неактуально.

А недавно обрадовали взрослые. Собирался на выступление в одну школу. Дня за три звонят с незнакомого номера. Строгий женский голос. Причём голос такого типа, что я даже привстал и где-то в мозжечке закрутилось тоскливое: «Гушинец, дневник на стол и завтра – родителей к директору!»

– Здравствуйте, вы в пятницу в школе выступаете?

– Да, – говорю. – Кажется, я.

– А не могли бы вы нам предварительно на почту скинуть текст выступления?

– Так нет у меня текста, – отвечаю. – Несколько стартовых тезисов, а дальше – сплошная импровизация.

– М-м, – расстроился голос. – Может, мы с вами заранее согласуем, что вы будете говорить?

– Первый раз с таким сталкиваюсь, – удивился я. – А в чём вопрос-то?

– Понимаете, – не стал сопротивляться голос. – Директор беспокоится, чтоб вы ничего про политику не рассказывали.

– Политику? – ещё больше удивился я. – Детям из второго-третьего класса? Зачем?

– Ну, знаете, бывает всякое, – замялся голос.

– Я же детский писатель, – продолжаю недоумевать. – И никогда не был замечен. По крайней мере с начала двухтысячных – точно.

А сам думаю: «Дожили. Вот не пошёл ты, товарищ, на третьем курсе вовремя на выборы, а Большой Брат всё видит».

– Вы, писатели, – оправдывается голос. – Такой народ. Вечно в оппозиции. А нашему директору лишние проблемы не нужны. Короче, давайте сделаем так. Он к вам на выступление придёт, где-нибудь сзади незаметно сядет и будет контролировать. Если что – не обижайтесь. У нас – дети, сами понимаете. Ответственность.

Я представил, как меня по ступенькам школы волокут мускулистый физрук и немного пьяненький трудовик, на крыльце раскачивают и с позором обрушивают на асфальт.

– За что вы так этого дяденьку? – со слезами спрашивают дети.

– Он агитировал за оппозицию! – грозно и величественно отвечает директор.

Чуть не отказался.

Выступление прошло хорошо. Никаких лозунгов я не выкрикивал, но детям всё равно понравилось. Директор потом подходил, благодарил.

Только я не понял, за что. За выступление или за то, что не пошёл поперёк линии партии.

Подростки

Некоторые думают, что писатель только и делает, что сидит за столом, где-нибудь на даче, попивает чай (или чего покрепче), ждёт музу в прозрачном пеньюаре и с крылышками. И на этом его функция заканчивается.

Возможно, во времена Пришвина и Бунина так и происходило. Был дубовый стол, чернильница, самовар и вдохновение. Неспешное описание падающего листа страниц на двадцать. Или хмурое небо Аустерлица абзацев на пятьдесят. Пока идёт это описание, несчастный князь Болконский скорее почки застудит на холодной земле, чем погибнет от ранения.

Куда им, Пришвиным да Толстым, было торопиться. Самовар остынет, так Палашка, дворовая девка, новый принесёт. Муза из Палашки так себе, и вместо прозрачного пеньюара крестьянский сарафан да лапти. Но чай неплох, да, да чай у Палашки совсем неплох.

Но в двадцать первом веке мало написать книгу, её надо продвинуть и продать. И этим нынче тоже занимается писатель.

Мой приятель, талантливый детский автор, жаловался:

– Это просто какой-то ужас! Я же боюсь всех этих встреч! Они на тебя смотрят, слушают. А надо что-то толковое говорить. А если я чепуху скажу, а они потом родителям пожалуются, что дядя дурак!

Искренне его жаль. Тридцать лет человек горя не знал, жил в своём интровертном мире, даже работу выбрал с железом, чтоб не видеть людей. А потом угораздило его написать неплохую книгу, поэтому приходится теперь минимум раз в месяц встречаться с людьми. Более того – с детьми. Страдает. Никак привыкнуть не может.

Мне проще. Я и на работе постоянно среди людей, и полсотни дошколят легко уболтаю. И встречи с читателями для меня в основном в удовольствие. Но бывают разные случаи.

* * *

Подростки – самая тяжёлая аудитория. С детьми класса до пятого легче всего. Ты пошутил – они посмеялись. Рассказал историю поинтереснее и желательно, чтобы про героя их возраста. И они слушают, развесив уши. После десятой-пятнадцатой встречи, как заправский артист разговорного жанра, я выработал сценарий выступления перед детским коллективом и, в принципе, уже знал, в каком месте будут смеяться. Делал паузы в нужных местах, короче, «раскачивал» аудиторию.

Со взрослыми тоже всё понятно. Даже если не получилось – из вежливости промолчат и похлопают.

С подростками же не знаешь, чего ожидать. Даже если им интересно, то посмотрят на заводил из класса – и будут сидеть с кислыми физиономиями. А заводилам тоже может быть интересно, но они будут сидеть с кислыми физиономиями просто так, из чувства внутреннего протеста или боязни лицо потерять. Они же крутые. Они таких писателей видали, сами знаете где.

И распинаешься, как клоун, перед молчаливой враждебной аудиторией.

Приехал как-то накануне 9 мая на выступление в школу, а мне уже на пороге говорят:

– Вы нас извините, но почти вся параллель десятых классов ушла на бесплатный просмотр нового фильма про войну. Мы для вас оставили один класс. Это лицеисты. Хорошие дети. Правда, они тоже хотели на фильм, но ведь встреча с писателем важнее.

И тут я понял, что попал. Захожу в класс и вижу три десятка враждебных лиц. Если бы взглядом можно было убивать, я бы в тот день точно свалился с каким-нибудь инфарктом.

– Здравствуйте, ребята, – говорю.

Молчание. Слышно, как в оконное стекло бьётся ранняя муха, а за стеной с девятым «Б» бьётся несчастная физичка.

Классный руководитель рядом со мной бледнеет, мрачнеет и грозно вопрошает:

– Ребята, чего молчим? Иванова? И ты тоже?

Несчастная Иванова, видимо, отличница и активистка, в тоске опускает голову. Её разрывают противоречивые чувства. С одной стороны, она привыкла быть хорошей в глазах учителя, с другой – её же потом одноклассники затюкают.

– Гриша, а ты?! – продолжает совестить старшеклассников учительница. – От тебя я точно не ожидала.

Гриша – два метра костей в болтающейся школьной форме – смотрит с вызовом. Надо прекращать этот педагогический цирк, а то в меня сейчас стулья полетят.

– Ребята, – говорю. – Понимаю, что из меня получается плохая замена фильму, поэтому заранее прошу извинить. Обещаю, что постараюсь быть интересным. А если не получится, то буду максимально краток. Потерпите минут двадцать.

И начал рассказывать. Минут через десять некоторые оттаяли, но вида не подали. Поглядывали на остальных и вновь каменели лицами. В ответ на мои шутки изредка проскакивали кривые улыбки. Каждую я воспринимал, как личную победу. Под конец выступления мне из вежливости поаплодировали – и я ушёл. Ещё через три дня в одну из социальных сетей мне написала девочка из того класса:

– Спасибо, было очень интересно.

И ещё один парень из этой школы поставил «лайки» под рассказами.

Хоть кого-то зацепил. Уже хорошо.

А месяца через два приезжаю на встречу в небольшую районную библиотеку.

– Павел Владимирович, – радостно говорят мне. – А у вас после выступления ещё будет время?

– Я, в принципе, не тороплюсь, – отвечаю.

– Замечательно. Вы же не только детский, но и взрослый писатель. Вот мы и позвали на встречу группу из училища.

– Из музыкального? – с надеждой спрашиваю я.

– Зачем из музыкального? Из строительного, – наивно отвечает библиотекарь. – Хорошие ребята.

Опять хорошие ребята. Опять я попал.

Уходят смеющиеся третьеклашки, а на их места плюхается десятка два типичных гопников. Вот-вот семки из карманов достанут и лузгать начнут. Все в спортивных штанах, смотрят с вызовом, мол «Ну, дядя, давай распрягай нам о том, как корабли бороздят просторы Большого Театра».

Не на того напали. Юность моя прошла в подъездах небольшого заводского городка. А в молодости я был офицером в одной не слишком парадной части. Сейчас я вам устрою.

– Здравствуйте, уважаемые читатели.

– Э-э, читатели, гы-гы, слыхали, пацаны? – голос с заднего ряда.

Ага, вот там притаился главный. Плечистый парень с плоским носом. Все на него посмотрели и чуть не хором повторили:

– Гы-гы.

И тут я перешёл с языка Пришвина на язык улиц. Непечатные слова, конечно, пропускал, дабы благообразная библиотекарша в обморок не упала. Но о своих книгах рассказывал, как когда-то травил байки пацанам из подъезда сто сорок третьего дома по улице Молодёжной. Сидели мы тогда на спинках скамеек, потягивали недорогое плодово-выгодное. И послушать меня приходили из соседних дворов. Тряхнём стариной.

В библиотеке обращался я не ко всей аудитории, а выбрал в качестве жертвы именно «главного». Тот крепился, крепился, а потом как заржёт на весь читальный зал.

– Пацаны, дядя в теме!

И пацанов сразу отпустило. Ершистые гопники превратились в обычных ребят. Смеялись в нужных местах, засыпали вопросами об армии, медицине, даже о войне. Устроили мне в конце небольшие овации.

А ты, товарищ Макаренко, думал, что один так умеешь? Выкуси.

А зимой приезжаю в районный город, на малую родину. В библиотеке говорят:

– Павел Владимирович, мы встречу подготовили со старшеклассниками. Будет человек сто, не меньше.

– Не страшно, – отвечаю. – Насмешим, очаруем. Не в первый раз.

– Нет, – говорят мне. – У нас тут 75 лет Победы скоро. Надо про ваши военные книги поведать.

И тут опять тоска меня взяла. Не умею я о серьёзных вещах подросткам рассказывать. Всё мне кажется, что не поймут, не оценят, не донесу. Яждоктор, а не историк.

А в зале полно народа. И на стенде за моей спиной плакаты. И на стеллаже – книги в серой обложке, чёрно-белые военные фотографии. Надо рассказывать.

И я начал рассказывать. Без шуток, без улыбки. Не надеясь на успех встречи. Про лагерь Красный Берег. Про оккупацию, про огонь над деревней Ловша, про расстрел Воложинского гетто. Минут через пять, смотрю, а девчонки в первых рядах уже ревут в три ручья. Пацаны, которые в начале хохмили, притихли и слушают.

И тут меня тоже зацепило. Даже горло на секунду перехватило, голос пропал. Как-то я остро почувствовал, что достучался до этих ребят. А значит, не всё в нашем будущем потеряно. Будут помнить и будут читать. А значит, не зря я написал свою «военную» серию.

Не боюсь теперь подростковой аудитории.

Писатель и редакторы

В позапрошлом году я решил, что надо попробовать себя в роли детского писателя и совместно с подрастающим поколением создал небольшой сборничек для младшего школьного возраста.

Подрастающее поколение с ехидцей посмотрело на текст и заявило:

– Ну ладно, сгодится.

Понёс книгу редактору.

– Ой, как интересно, – говорят. – Очень неожиданно вас в такой роли видеть.

– Да я и сам не ожидал, – отвечаю. – Будете брать?

– Сначала надо прочитать, потом решим, – ответил редактор.

Я дрожащей рукой положил на стол распечатанные листки и ушёл с бьющимся сердцем. Надо же, никак привыкнуть не могу. Но это же хорошо, наверное?

Через несколько дней звонят:

– Павел Владимирович, надо немножко подкорректировать.

– Я готов, высылайте файл.

Выслали. Открываю, а там всё красным выделено и перечеркнуто. Даже обидно.

– Уберите, – говорят. – Этот ужас.

– Какой из ужасов? – хмурюсь я. – Книга вообще-то про детские страхи. Там должны быть ужасы и кошмары.

– На третьей странице у вас про логопеда.

Открываю третью страницу, а там небольшая смешная сценка. Папа привёл дочь к логопеду, после знакомства дарит этой чудесной даме коробку конфет, а наутро у логопеда недовольный вид. Девочка думает, что «тётя» сразу все конфеты съела, поэтому ночью живот болел.