Читать книгу Антиваксеры, или День вакцинации - Павел Концевой - Страница 10

(вторник, 22:30, четверо суток до Дня вакцинации)

И тут Иван Иванович проснулся. Он ждал Штыка, который должен был прийти с докладом о проверке Олега, но сам не заметил, как уснул в кресле. Долгое время он думал, что эта глупая и старая история, вдруг снова приснившаяся ему, навеки забыта и похоронена в глубине прожитых лет. Давно умер литератор Рубинштейн, вернувшийся впоследствии обратно в столицу, много лет назад распался литературный кружок при Заре коммунизма, да и все его члены уже умерли, не достигнув, к сожалению, никаких творческих высот, а жив остался лишь постаревший Иван Иванович, тот самый незадачливый молодой поэт, попавший под горячую руку бесцеремонного Льва Абрамовича. После страшной и публичной экзекуции он никогда в жизни больше не написал ни одной поэтической строчки. Кроме того, он искренне думал, что эта старая история давно им пережита, положена на дальнюю пыльную полку его обширной памяти, и никогда больше не сможет задеть какие-либо чувствительные струны его замшелой души. Но Иван Иванович очень сильно ошибался.

Надо сказать, что секретарь антиваксеров всегда относился к своему оппоненту, Андрею Николаевичу Бабушкину довольно-таки равнодушно, хотя причины для ненависти к главному редактору у него, казалось, были. Неожиданное возрождение Зари коммунизма стало сильнейшим ударом по всем колеблющимся горожанам, по тем людям, которых партия антиваксеров могла привлечь на свою сторону, но они, благодаря умелой пропаганде Андрея Николаевича, перешли в стан вакцинаторов.

Однако Иван Иванович хорошо понимал две причины, по которым ему не стоило ненавидеть Бабушкина. Во-первых, вся эта колеблющаяся людская пена для партии и ее секретаря не представляла никакой ценности. Человек, не имеющий своих убеждений или меняющий их туда-обратно под воздействием устного либо печатного слова, в глазах Секретаря не заслуживал ни внимания, ни уважения. А во-вторых, даже хорошо, что Бабушкин своими талантливыми статьями переметнул эту пену на сторону власти. Ведь в противном случае колеблющиеся стали бы частью его, Ивана Ивановича выстраданной и выпестованной команды. А при малейшей опасности они или сбегут в стан вакцинаторов или сделают вид, что оказались в партии случайно. Таких людей Секретарь особенно ненавидел. Он уважал настоящих врагов, а проституток, еженедельно меняющих мнение от дуновения ветра, лишь презирал. Поэтому у него не было абсолютно никакой ненависти к Бабушкину. До одного момента, который все изменил…

Неутомимый      Андрей Николаевич практически в каждом номере Зари демонизировал образы как лидера антиваксеров по кличке Троцкий, так и ее секретаря. Эта сладкая парочка то совращала молодых членок партии, пользуясь своим высоким положением (читая такое, Иван Иванович всегда мечтательно крякал), то разворовывала партийный бюджет, собранный с последних копеек нищих и голодных пенсионерок-антиваксерш, то лично подрисовывала усы Первому вакцинатору, сидя на его шее и демонически хохоча, то вообще мечтала взорвать памятник, чтобы его осколками засыпало привитых горожан на площади торжеств, то… короче, объять всю величину коварных замыслов двух друзей-антиваксеров было невозможно. В каждом номере Зари они придумывали очередную гадость власти и привитым гражданам. Конечно, доставалось от Бабушкина и другим членам партии, но уже гораздо меньше, по остаточному принципу.

Но Иван Иванович, каждый день читая про свои залихватские похождения, лишь довольно улыбался. Вся эта газетная чернуха шла ему только на пользу. Ведь в результате нее костяк партии составляли по-настоящему лояльные и верные люди, независящие от влияния официальной пропаганды. Зато на них всегда можно положиться. Они были холодны и готовы к борьбе.

Однако, в один прекрасный день, месяца три назад, Иван Иванович, как обычно, открыл новый номер Зари коммунизма и настроился получить очередной заряд бодрости. Но вскоре после начала чтения, секретарь партии испустил дикий вопль, изорвал газету в мелкие клочья, швырнул в висящее на стене зеркало бутылку из-под минеральной воды, совершенно разбив и первое, и вторую, а потом затрясся от ярости в своем кресле. Причиной тому стали несколько строк, написанные подлой рукой Андрея Николаевича.

В очередной передовице Бабушкин охарактеризовал оппонента так – «…и секретарь этой жалкой и мерзкой партии, бездарный и никчемный человечишка, неумелый слесарь, любитель топить молотки, мнящий себя поэтом, но не умеющий толком срифмовать даже двух строк в стихотворении…».

Да, да, да… Андрей Николаевич, который когда-то работал репортером в Заре коммунизма, оказывается тоже присутствовал на том самом неудачном прослушивании в качестве члена жюри, хотя несчастный поэт об этом даже и не подозревал. А главный редактор Зари как заправский фокусник, через столько лет вспомнил давнюю историю и достал ее из рукава своей бездонной профессиональной памяти. Пусть никто сейчас, кроме него и Ивана Ивановича совершенно не понимал, о чем шла речь в статье (ну мало ли, думали читатели, взрывает секретарь памятники, значит может и молоток утопить), но глупые слова вновь всколыхнули давнюю обиду, которая, как внезапно оказалось, совершенно не забыта. Напротив, статья задела такие глубокие струны в ранимой душе несостоявшегося поэта, что он дал себе твердое обещание – Бабушкин должен горько пожалеть о своей выходке.

Мысли Ивана Ивановича прервал условный стук в дверь. К нему с докладом пришел Штык.