Читать книгу Лилия - Павел Лилье - Страница 13

«Нет больше той любви, как если

кто положит душу свою за друзей своих»

«Christus spricht niemand hat grossere Liebe denn die, das er sein Leben lässt

für seine Freunde»

Слова Иисуса Христа из Евангелия от Иоанна (15.13) напечатаны в Библии, подаренной отцом маме, на той странице, где она в апреле 1945 года написала, что читает “эту главу вместе с Женечкой ”. Эти же слова (предопределение? Т.е. исходившая от воли Бога… причинная обусловленность… встречи моих родителей и последующих событий), но на немецком языке, выбиты в замковой церкви (Schlosskirche) города Бад Мертгентхайм на мраморной плите над мемориальным списком лиц (в том числе – и моего отца), умерших в военном госпитале в 1945 году и похороненных на старом солдатском кладбище.

Мой отец, Евгений Иванович, родился 11 апреля 1915 года в Царском Селе. По желанию матери 7 июля 1920 года в Оренбурге Евгений из Православия был принят в Лютеранство.

После вынужденных скитаний с семьей по России, Германии и Польше отец, наряду с учебой в гимназии, с 13 лет начал материально помогать родным, до позднего вечера давая частные уроки русского и немецкого языка. Чтобы не тратиться на транспорт, он приобрел себе велосипед. За свои деньги отец покупал себе одежду и сам оплачивал учебу в гимназии.

Беря уроки по музыке, отец выучился играть на фортепиано. У него были значительные успехи в изучении иностранных языков. В 14 лет отец имел рост 182 см. Больше он не вырос. Волосы у него были темно-русые, глаза, как отмечала тетя Катя, – большие, темные и «бархатные». Он увлекался историей и географией. Атлас был его настольной книгой. Отец не курил. В компании мог выпить немного вина. Он был очень сдержанным, но в узком кругу друзей мог быть веселым и разговорчивым. Отец придавал большое значение хорошим манерам; всегда знал, чего хотел в жизни и энергично добивался осуществления своих целей. В этом он был близок со своей матерью, с которой находил общий язык и общие интересы. По характеру отец был сердечным и великодушным человеком, готовым прийти на помощь нуждающемуся. Деньги для него ничего не значили, а служили лишь средством для поддержания жизни своей и, особенно, родственников. На свою судьбу мой отец никогда не жаловался.

По словам тети Кати отец и дедушка были людьми чести.

Отец был подвержен настроениям. Когда он бывал «не в себе», то мог часами ни с кем не разговаривать. Тетя и бабушка понимали его состояние и помогали ему, по возможности, совместно решать проблемы, вызвавшие хандру.

В Торуне (Торне) напротив дома, где жили мой отец, тетя и их родители, находился «уланский лесок». Там все окрестные дети с удовольствием играли. Ребята вместе ходили на речку, занимались спортом, читали книги А.Дюма, М.Рида, Карла Мая.

Отец и тетя учились в польской гимназии и состояли в молодежной организации скаутов. Организация польских скаутов очень походила на советскую пионерскую организацию. Скауты воспитывались физически развитыми детьми, в духе товарищества, готовности и способности прийти на помощь человеку, другому живому существу или растению, попавшему в беду. Во время школьных каникул скауты 3 – 4 недели проводили в походах, хотя за такой поход надо было заплатить до 40 злотых.

В СССР 19 мая 1922 года была создана коммунистическая организация детей и подростков «Всесоюзная пионерская организация (с 1924 года – имени В.И.Ленина)», в которой состояли, практически, все школьники 10 – 15 лет. В 1980 году насчитывалось свыше 19 млн. пионеров, плюс их резерв: ученики 1 – 3 классов, «октябрята» (численность населения СССР в 1982 году составляла 268 800 000 человек). Перед пионерской организацией тоже стояла задача воспитать физически крепких строителей нового коммунистического общества. «Коммунизм – …бесклассовый общественный строй с… полным социальным равенством всех членов общества, где… осуществится великий принцип «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям»». А насколько полно будут обеспечиваться немалые потребности ленивого или бездарного работника? Многое понимающим детям навязывалась непогрешимость идей коммунизма и решений КПСС, которая «является… руководящей и направляющей силой советского общества» и к борьбе, за дело которой пионер должен быть всегда готовым.

В 1932 году отец окончил гимназию и был призван на военную службу в польскую армию. Отслужив свой срок, по рекомендации пастора евангелистской лютеранской церкви Браунера в 1934 году отца направляют на учебу в Германию с выплатой ему стипендии «Мартина Лютера» и с обязательным условием: по окончании учебы он должен вернуться в одну из лютеранских церквей Польши и стать, в дальнейшем, священником. Сначала отец учился в Тюбингене, затем – в Эрланге и несколько месяцев – в Дорпате (Эстония).

С 1936 года отношения между Германией и Польшей становятся все напряжённее. Сложнее стало получать въездные визы, поэтому отец был вынужден оставаться в Германии до окончания учебы. На студенческих каникулах отец подрабатывал репетиторством. Летом 1939 года он обучал немецкому языку детей финского пастора. Война его застала в Финляндии, где он пробыл до лета 1941 года, пока, наконец, с большим трудом не получил визу на въезд в Варшаву. В Финляндии отец был помолвлен с дочерью пастора, которую звали Сирка. Но война перечеркнула все планы на свадьбу. От этой помолвки сохранился перстень.

В Варшаве отец пробыл недолго и вскоре опять отправился в Эрланг завершать свое образование. В феврале 1942 года он сдал выпускные экзамены в «Die Cheologifche Fakultät der Friedrich Alexanders Universität», получил степень викария, вернулся в Польшу. Отец очень негативно относился к любой войне, а к войне Германии с Россией – особенно. Он как-то сказал родным: «Для немецкого народа не может быть ничего хуже, чем выиграть эту войну». Он был глубоко убежден, что этого никогда не произойдет.

Отец в совершенстве знал русский, немецкий и польский языки, свободно изъяснялся на английском, французском, финском, греческом и латинском. Зимой 1945 года у отца обострились хронические заболевании ишиас и радикулит. Он попал в Бад-Мертгенхайм, в госпиталь, куда позднее приехала и его мама Эдита Ивановна.

В госпитале отец познакомился с, работающей здесь, моей будущей мамой.

Мой отец и мама быстро сблизились. У них было много общего. Имения их родителей до 1917 года располагались недалеко друг от друга. Оба были молодыми, образованными людьми. Отец и мать полюбили друг друга и решили навсегда связать свои судьбы.

Отец дал маме письменное обещание, что после выхода из госпиталя жениться на ней. Это письмо мама в 1946 году уничтожила.

Когда отец узнал, что мама ждет ребенка, то была назначена на май месяц 1945 года регистрация бракосочетания. Отец был уверен, что родится мальчик и хотел, чтобы мама назвала его Мартином в честь основателя Лютеранства М. Лютера. (Сейчас в мире насчитывается 75 миллионов приверженцев этого направления протестантизма, распространенного в скандинавских странах, ФРГ, США, Литве, Латвии, Эстонии). 5 мая 1945 года в Бад-Мертгенхайм вошли американские войска. Руководящие посты во всех учреждениях, в том числе, и в госпитале, заняли американцы.

По какой-то причине 12 мая отцу сделали укол, как говорила тетя Катя, змеиного яда, после которого он, в 16 часов 50 минут, скончался. Был солнечный весенний день. К 17 часам мама спешила к отцу на свидание. Но вокруг его койки была суета и к нему её не пускали. Позже медсестра передала маме последнее письмо отца… Раньше было еще одно.

Приведу несколько выдержек из этих писем.

«Аничка, моя дорогая, милая!

Сегодня только пробудился и первые мысли о тебе и еще больше скучаю о тебе, чем вчера. И чувствую с какой силой как глубоко как ужасно тебя люблю. Слышишь, Анна, я люблю тебя и хотел бы целое письмо о любви тебе писать. Все другое оказывается неважным, незначительным. И ты спрашиваешь: «Думаешь ли ты еще про меня?» Еще? Только про тебя думаю и ничего другого не думаю и не делаю. А ты спрашиваешь: «Еще?» Мне не нравится это «Еще». А нравится что ты в первой карточке пишешь, что «мы в мыслях вместе и иначе быть не может». Только такие сильные уверенные слова мне нравятся. Да иначе и быть не может. Мы связаны с тобой сильнее, чем все на свете, иначе быть не может. Наша любовь сильнее смерти и со смертью даже не кончится. Я сильно верю, что я скоро буду здоровым, найду работу и мы женимся. Ты, Аничка, дорогая, добрая, нет большего счастья для меня, как видеть тебя счастливой, довольной и улыбающейся…

…ничего другого не могу думать, как только о тебе, о тебе, Аничка, потому я пишу тебе, должен писать, чтобы время скорее прошло до нашего свидания сегодня. Я не вижу тебя и мне не спокойно, что ты думаешь обо мне, о нас. Но с целой откровенностью, целым сердцем моим могу тебе сказать: никогда я так не ждал Тебя, как теперь, никогда я так нежно, так сильно тебя не любил как теперь. Это чувствую я целым сердцем, целой душой: никогда я так сердечно не думал о тебе. Мне жизни не нужно, чтобы ты только, Аничка, могла мне верить, что теперь я тебя люблю больше, чем всегда, что душа моя только полна тобой. Мне дороже моей жизни твоя вера, что я люблю тебя. Еще усерднее прошу Бога, на коленях прошу Его, чтобы Он нас не разлучал, а если разлучит, то на короткое время только, и чтобы Он нас соединил совсем как можно скорее. В жизни мне не нужно ничего другого, никакой радости, никаких успехов, как только о тебе заботиться, для тебя работать, о тебе думать, чтобы ты была мной довольна. Как ты сегодня утром скоренько прошла около меня и радостно мне улыбнулась, то спокойно сделалось у меня в сердце, потому что знаю, что мы принадлежим друг другу и почувствовал, что и ты так думаешь»

Бабушка, Эдита Ивановна, с 1917 года за все те моральные и материальные потери, которые выпали на ее долю по вине большевиков, не очень хорошо относилась ко всему «советскому», в том числе и к предстоящему браку сына с девушкой из СССР. После его скоропостижной смерти, бабушка в некрологе для газеты не поместила слов «и скорбящая невеста», на что обиделась моя мама. Когда в город вошли советские войска, сменившие на какое-то время американцев, мама решила вместе с братом вернуться в Витебск.

Эдита Ивановна после похорон сына немного успокоилась и захотела, чтобы моя мама осталась в Германии. Но мама поступила по-своему… Больше они никогда не увидятся.

С 1947 по 1964 год мама с бабушкой Эдой и тетей Катей вела переписку сначала через главпочтамт («до востребования») города Барановичи, а с 1964 по 1973 год – через маминого брата Виктора.