Читать книгу Багровый восход - Павел МИХАЙЛОВИЧ РУБЧЕНКО - Страница 3

Тихон открыл глаза. За окном было еще темно. Он посмотрел на потолок: недалеко от угла комнаты расползалось мерзкое желтое пятно. «Осенью чинил крышу, – с досадой подумалось ему, – и вот опять…» С кряхтением перевернулся на другой бок. «Почему Андрей не звонит? Полгода ни слуху, ни духу!»

Дети Тихона Анатольевича давно разъехались по городам, и, даже, по другим странам. Внуки уже подросли, но они почему-то редко виделись. Андрей – его старший – говорит, что вокруг него, какая-то странная аура: кажется, что все хорошо. С ним тепло и приятно, и, в тоже время, как-то неспокойно. Будто встретил доброго старого друга, он тебе рад, улыбается, но ты знаешь – у него при себе заряженный пистолет и стреляет он очень метко.

Звонок будильника прервал грустные мысли. Тихон медленно сел, опустил ноги на пол и зашарил ими в поисках тапочек. Только тут до него дошло, что звенел не будильник, а смартфон на прикроватной тумбочке. Он натянул на нос очки – номер не был ему знаком.

– Слушаю! – он окончательно растер слипшиеся ресницы.

–Вы? Это я… Вы не знаете… Я мама Алеши!

Тихона прошибло плохое предчувствие. Ему редко звонили с хорошими новостями. Что ж, он сам выбрал такую жизнь.

– Да, здравствуйте! Что у вас случилось?

– Он… он, – в трубке послышался плач. – Понимаете, я и к доктору, и к психиатру… Ничего! Не помогают ни таблетки, ни порошки. Бесполезно все это!

Женщина снова заплакала. Тихон потер переносицу.

– Когда это началось?

– Уже с полгода. Сначала думали – придуривается, шутит. У них так принято сейчас, у молодежи. Пранкеры, кажется, называется. Вот. Сейчас совсем невозможно: то фекалиями стены измажет, знаки какие-то рисует; то кричит целый день на непонятном языке, я не понимаю его! Совсем! Знакомая – фельдшер, сказала, что это латынь. Латынь! Не знаю уже, что и думать. Мужу моему, знакомый с работы, номер какой-то дал, телефонный. Мы позвонили – там дали ваш номер, и сказали, что нужно верить. Я ничего не понимаю!

В трубке послышались рыдания.

– Постойте, я понял! Женщина! Как вас зовут?

– Анжелика!

– Вот что, Анжелика, расскажите подробнее, он – сильный парень?

– Не очень. Был, не очень. Недавно, дядю Славу своего, за плечи поднял, и откинул в другой угол комнаты! Больше центнера так легко поднял, как сумку с продуктами. И материт всех! Такие проклятия на родных кричит – передать страшно!

– Понимаю, понимаю. Он крещеный? Священника приглашали?

Дама помолчала. Затем всхлипнула и продолжила:

– Нет, не крестили. Как-то не до того было. Все работа, переезды…

– Стало быть, парень ни во что не верит. А занимается чем?

– Болтался, паразит, с разными. И из полиции вызволяли, и аварии устраивал. Пьяный…

Старик покачал головой.

– Где он сейчас?

– Пришлось… – женщина снова готова была разрыдаться, – правда, он хороший мальчик, поверьте!

– Он дома?

– Дома, да. В своей комнате. Мы с мужем…мы привязали его к кровати.

На том конце разразилась настоящая истерика.

– Я понял вас, Анжелика! Вы слышите? Давайте так: диктуйте ваш адрес, а я навещу вас послезавтра.

– Да? А вы сможете? То есть, я хотела сказать, вы приедете и что-то сделаете? Вы нам поможете?

– Бог поможет. Я приеду, держитесь и ничего не бойтесь – оно крепчает от страха людского.

– Поскорее, я прошу вас, сил уже никаких не осталось!

Женщина продиктовала свой адрес. Тихон нажал на отбой и глубоко вздохнул:

– Что, покой нам только снится? – весело спросил он вслух и тряхнул головой. – Неужели Еремей снова не согласиться?

***

На следующий день, Тихон Анатольевич пришел в церковь. Отец Еремей уже заканчивал службу. Только заметив его, приходской священник помрачнел. Они вышли во двор, и зашагали по скрипучему снегу.

– Когда ты угомонишься? – проговорил тучный Еремей. – Я говорил тебе, что это незаконно?

Тихон кивнул.

– А ты что?

– Двух чертей после того выгнал. Такого пинка им дал – ты б видел!

Священник перекрестился три раза, и прочел молитву:

– Тихон, Тихон! Боюсь я за душу твою. А если помрет, не дай Бог, кто из них? Тебя по судам затаскают. В колонии, с твоим здоровьем – билет в один конец!

Старик сощурился, глядя на золотые купола церкви. Еремей покачал головой. Прошло несколько минут, прежде чем молчание прервалось.

– Архиерей не даст своего одобрения. Он и раньше тебя недолюбливал, а теперь…

– Всех любить надо! – почему-то у Тихона Анатольевича было замечательное настроение. – А то ведь, несерьезно: этого люблю, того недолюбливаю. Он ведь понимает, что я делаю?

Еремей качнул окладистой бородой.

– Такие дела отлагательств не терпят. Архиерей, еще месяц будет все «за» и «против» взвешивать. Люди ведь, в самый последний момент со мной связываются. Если вообще какие-то меры принимают, – Тихон заложил руки за спину. – Есть тип людей, которые предпочитают не замечать, что происходит с их родным человеком, или близким другом. Мол, само пройдет! Представляешь? И человек этот погибает в страшных мучениях.

Снег искрился на солнце, слепя глаза. Они подошли к высоким резным воротам.

– По-христиански это?

– Все так, Тихон. Прав ты, конечно! – священник посмотрел ему в глаза. – Да и ты пойми: нет других, таких же, как ты. Шарлатанов – пруд пруди; настоящих профессионалов – днем с огнем. Да еще политика эта, не для людей вовсе, и бюрократия… сам понимаешь.

– Бывает такое, когда не просто сложно, а невозможно переносить процесс физически и психологически. Видел когда-нибудь беса, с тебя ростом?

Священнослужитель споткнулся на ровном месте. Большой крест на его груди звякнул цепочкой.

– Я их вижу, тварей этих. Говорил тебе, и повторю: мы не одни. И то, что ты там читаешь, в зале, имеет большую силу. Напиши архиерею задним числом, придумай что-нибудь.

– Посмотрим. Что еще с тобой, неугомонным делать? А сила молитвенного слова, и без твоего экзорцизма известна!

– Но, только я это использую, здесь и сейчас, и буду продолжать, пока живу. Люди слабы. Пороку легче поддаться, чем свет в себя впустить. Ты примешь исповедь?

Священник повернулся к нему:

– Я после твоих откровений, спать не могу целыми днями!

– Попробуй спать по ночам! – Тихон Анатольевич задорно подмигнул старому знакомому.