Читать книгу Афина Паллада - Павел Николаевич Девяшин - Страница 4

– Самая большая глупость – потакать статским! Это черт знает что, доложу я вам! – возмущался подпоручик Гнедич, покачиваясь в дорогом, не менее двадцати рублей, кожаном седле. – Напрасно Владимир Михайлович (Царство ему Небесное!) приблизил к себе негодяя Лебедева. Позволял присутствовать в разъездах, сам принимал в них участие. Доигрались! И ради чего-с? Дрянной заметки в дрянной же газетенке? Приходилось ли вам, Евгений Николаевич, читать его статьи?

Данилов молча поклонился. Так вот отчего упомянутая в протоколе фамилия титулярного советника показалась ему смутно знакомой! Лебедев, Николай Юрьевич – журналист, собирающий материал для «Северной пчелы». Ознакомление с новыми публикациями сего периодического издания на предмет политической благонадежности входило в служебные обязанности штаб-ротмистра.

– Дичь! Натуральная дичь… – не унимался новоиспеченный начальник крепости Александровской. – Взять, к примеру, прошлогоднюю заметку о сражении на реке Валерик. Сиропит, точно он в кондитерской фабрике, а не на Кавказе. Невозможно так писать о войне!

Евгений Николаевич едва заметно улыбнулся. Любопытно, понимает ли подпоручик, с кем взялся откровенничать. Жаловаться офицеру Третьего отделения на цензуру печатного слова… Умора!

Точно подслушав мысли молодого человека, Гнедич поспешил перевести тему в безопасное русло:

– А стихи? Он ведь пишет стихи-с! Изводит допотопными – а-ля Ломоносов – виршами честную, ни в чем не повинную бумагу, которая, как известно, способна стерпеть все, но только не словоблудие графомана Лебедева!

– А вы не слишком категоричны, Георгий Осипович? – поинтересовался Данилов, отмахиваясь от назойливого комара, которых к Петрову посту обыкновенно становится столько, что спасу нет.

– Помилуйте, Евгений Николаевич! – немедленно насупился подпоручик. – Довольно одного беглого взгляда на сию, с позволения сказать, поэзию, дабы составить надлежащую диспозицию. Другое дело – Мишель! Поручик N-ского 77-го пехотного полка. Не приходилось ли вам знакомиться с его работами? Нет? Обязательно полюбопытствуйте, ваше благородие. Весьма дельно-с! И слог хорош, и мысль куда как резва. Словом, рекомендую.

«Мишель, Мишель», – силился вспомнить Данилов. Имя поручика представлялось небезызвестным. Должно быть, сей повелитель рифм также находится под колпаком Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

– Чертовы кровососы! – возмутился петербуржец, прихлопнув на себе очередное насекомое. – Интересно, чем они питаются в этих лесах, когда не удается подкрепиться жандармом?

– Известно чем, ваш бродь, – подал голос, скачущий позади фельдфебель. – Нашим армейским братом. Казаков-то ни одна гадость не берет. Ни москиты, ни змеи. Черкесские шашки, и те брезгуют-с!

Слышавшие шутку солдаты и казаки дружно рассмеялись. Офицеры ограничились сдержанными улыбками.

– Твои бы слова да Богу в уши, Тимофей Петрович! – с преувеличенным весельем подхватил подъесаул, странно держащийся в седле. Он выглядел так, словно в первый раз влез на лошадь.

С самого раннего утра, пока не установились крепкие жары, небольшой отряд, состоявший из двух десятков всадников регулярной кавалерии и казачьей полусотни, выдвинулся из укрепления в сторону лесистого горного склона. Туда, где над желтеющими от солнца дубравами нависал знаменитый «Камень».

– Ваше благородие, насчет комариков не извольте беспокоиться, мы почти на месте, – заметил Гнедич. – Пересечем ручей, их сразу поубавится. Затем с четверть часа вверх по тропинке, и все, считай, прибыли-с.

– Спасибо, что согласились сопроводить меня на место гибели Владимира Михайловича. Вы оказываете следствию поистине неоценимую услугу! – сказал штаб-ротмистр и, в который раз, с беспокойством обернулся проверить, исправно ли приторочен к седлу сверток. Повязанный веревкой куль из рогожи вел себя в высшей степени безукоризненно. Мирно покачивался в такт движению и падать под копыта, кажется, не собирался.

Внушительная должность и беспрестанно напоминающий о ней светло-синий мундир послужили молодому человеку надежной защитой от расспросов о содержании поклажи или, того пуще, от колкостей и острот. Где там спрашивать, лишний раз глазеть забывали!

– Право, не стоит благодарностей, Евгений Николаевич. Однако позвольте поинтересоваться, что станем делать по прибытию-с?

– Увидите, – отрезал Данилов, постаравшись подпустить в голос стальных интонаций. Он во что бы то ни стало пытался сохранить за собой амплуа человека решительного, со счастливой звездой.

Несколько дней назад решительность штаб-ротмистра, велевшего повернуть коляску и вернуться в анатомический театр господина Струве, принесла плоды. Благодаря сему маневру удалось установить, что поручик Карачинский убит русской пулей, притом, судя по пороховым ожогам, выстрелом, произведенным с близкого расстояния. Подобные обстоятельства меняли решительно все. Выходило, что командир Александровского укрепления не был случайно сражен в перестрелке с мюридами, а стал жертвой преднамеренного преступления.

Слава Богу, присланный из Петербурга начальник, жандармского корпуса майор Шлиппенбах, с благосклонностью царя Соломона принял позицию своего нового (и почти единственного) подчиненного. Освободил от рутины, дозволив полностью сосредоточиться на расследовании. Единственное, о чем тревожился Евгений Николаевич, не вернет ли его высокое руководство на место, в душный и тесный кабинет, едва осознав истинный объем бумажной волокиты. Впрочем, до сих пор этаких распоряжений не поступало.

Окрыленный настоящим делом, Данилов, дав себе зарок впредь неукоснительно слушать внутренний голос и всегда стоять на своем, организовал небольшую экспедицию на место преступления. Туда и двигался ныне отряд под предводительством новоиспеченного коменданта.

Впрочем, нашелся человек, критически отнесшийся к мысли о невозможности использования горцами пули русского образца. Им оказался фельдфебель Некрасов – непосредственный участник событий.

По мнению многоопытного Тимофея Петровича, хищники с завидной регулярностью используют трофейное оружие и боеприпасы. Притом, по уверениям бывалого служаки, подобраться к врагу и выстрелить в упор для некоторых из них не составит слишком уж большого труда.

– Имеются среди нехристей своего рода пластуны, точь-в-точь такие, как у наших казачков. Их называют псыхадзэ. Они тебе и подкрадутся, и бабахнут, коли надо. На все руки мастера!

– В ваши рассуждения, Некрасов, закралась ошибка. Небольшая, но оттого не менее досадная, – штаб-ротмистр позволил себе снисходительную улыбку. – Посудите сами, станет ли настолько ловкий и предприимчивый saboteur14 бабахать, если можно воспользоваться кинжалом. Сей способ умерщвления представляется вашему покорному слуге наиболее приемлемым с точки зрения скрытности. А в этом и есть вся штуковина.

– Их благородие дело говорит! – встрял с замечанием казачий подъесаул. – В таком деле ножом оно и впрямь сподручней. Чик, и готово!

Жандарм засиял, точно отполированная кираса лейб-гвардии кавалергардского полка. Поддержка воинственного станичника оказалась неожиданно приятной. Лестно, когда твои исключительно теоретические умозаключения находят подтверждение в устах опытных практиков.

– Стой! Никак прибыли, ваше благородие!

Евгений Николаевич с любопытством огляделся. Заросший кустарником каменистый гребень. Всюду деревья, одно выше другого. Теплые утренние лучи играючи скользят по листве, прыгают среди ветвей, лениво колыхаемых ветром. Так ярко и весело, что кажется, остаться бы тут навеки.

«В каком-то смысле Карачинский так и поступил, пусть и не по своей воле», – подумал штаб-ротмистр, а вслух спросил:

– Это тот самый овражек?

– Овражек и есть. Извольте убедиться, вон там тянется долгая и широкая колея. Не Бог весть, какая впадина, но схорониться от пули, пожалуй, в самый раз.

– Спасибо, Георгий Осипович, – петербуржец с видимым облегчением спешился. Как видно, путешествия верхом были ему не особенно обольстительны. Кабинетная работа неизбежно накладывала губительный отпечаток даже на самых молодых и сильных. К своему возрасту Данилов начал едва заметно полнеть. Год, много два, и капитулировавший организм начнет выкидывать неприятные фортели.

– Притомились, Евгений Николаевич? – добродушно поинтересовался Гнедич.

– Пустяки. Немного непривычно и только. Не каждый день, знаете ли, выпадает подниматься в горы.

– Полноте! Это еще не горы, а так-с. Помню, о прошлый год взбирались с Владимиром Михайловичем к самым вершинам. Вот где дорога в небо! Телеги не пройдут, да и лошадями не всегда можно…

– Так где, говорите, обнаружили тело покойного коменданта?

– В самом конце овражка, у Вороньего камня. Фельдфебель, будьте любезны, покажите господину Данилову.

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

Евгений Николаевич придержал ретивого служаку за рукав шинели:

– Мне бы, братец, ружьишком одолжиться.

– Каким ружьишком? – не понял Некрасов.

– Самым что ни на есть обыкновенным. Образца 1808 года. Найдется такое?

Фельдфебель обрадованно закивал:

– А как же, ваш бродь! Сыщется, коли надо!

– Что вы задумали, господин штаб-ротмистр? – поинтересовался Гнедич, по-прежнему не покидая седла.

– Небольшой следственный эксперимент, Георгий Осипович.

– Стрелять собираетесь? – снова вмешался подъесаул, которого, в общем-то, никто ни о чем не спрашивал. – Я бы не посоветовал, ваше благородие. Больно тихо. Птицы не поют. Неладно на душе. Дозвольте, Георгий Осипович, погулять?

– Дозволяю, Никита Прохорович. Ступай с Богом, – комендант мелко перекрестил бесшумно скрывшегося в зарослях казака, и не подумавшего дожидаться одобрения. Знал шельма, за доблесть ему от начальства многое простится. Наверно, знал.

Беспокойно озираясь, Гнедич предпринял, было, робкую попытку, если не предварить затею жандармского обер-офицера, то хотя бы ее отсрочить до возвращения пластуна. И, разумеется, не преуспел. Памятуя о зароке, Данилов успокоительно сделал рукой:

– Да бросьте, Гнедич! Что может случиться? Подозреваете новый капкан хищников? Ерунда! Как часто случаются нападения на разъезды? Один раз в месяц? Не беспокойтесь, у абреков вышел положенный лимит.

– Так-то оно так, ваше благородие! Однако я убежден, что основания для опасений все же наличествуют. Видите ли, подъесаул…

– Померещилось вашему подъесаулу, померещилось! – отрезал Евгений Николаевич и, не глядя ни вправо, ни влево, прошествовал к своей кобыле. Потянул узел на свертке, и рогожка полетела наземь. В руках петербуржца оказалось облаченное в старый бушлат и списанный головной убор соломенное чучело весьма приличной работы.

Брови подпоручика поползли вверх:

– Кто этот ваш маленький друг?

– Это, Георгий Осипович, реквизит для проведения упомянутого мной эксперимента, – не без смущения ответил молодой человек.

В эту минуту из-за спин любопытствующих солдат возник фельдфебель Некрасов и с широкой улыбкой протянул жандарму ружье:

– Вот-с, ваше благородие!

– Заряжено?

– В лучшем виде!

Благодарно кивнув, Евгений Николаевич перекинул оружие через плечо, подхватил чучело-реквизит и с показной уверенностью приказал:

– Веди, Некрасов. К этому вашему Птичьему гнезду.

– Так точно! – браво откликнулся фельдфебель, не посмев поправить начальство.

– Па-па-па-па-па-па-паа… – пропыхтел под нос комендант Гнедич, смешно раздувая круглые щеки, и, по своему обыкновению, осенил уходящих крестным знамением.

Благозвучное, до некоторой степени обладающее мистическим флером, прозвание местной достопримечательности (Вороний камень – звучит!) себя совершенно не оправдало. На самом краю изрытой горными водами канавы громоздилась невеликая кучка пустой породы, увенчанная птичьим пометом и лишайником. Данилов брезгливо опустился на корточки у самой груды булыжников и засопел, пытаясь пристроить на дно овражка своего соломенного помощника.

Фельдфебель, внимательно наблюдавший за странной сценой, промычал что-то невразумительное и печально вздохнул. Мол, все верно, ваше благородие, труп Владимира Михайловича был найден именно здесь.

Минуту спустя жандарм вскарабкался на природный бруствер и, не обращая внимания на заляпанные грязью сапоги, двинулся вперед, вверх по склону. Туда, откуда в роковой час горцы вели по русскому разъезду огонь. Предположительно.

Остановившись у кромки непроходимого кустарника, о чьем наименовании не сведущий по части биологии Данилов даже не догадывался, молодой петербуржец, не торопясь, развернулся и приставил ладонь ко лбу, силясь разглядеть оставленный на линии огня немудрящий манекен.

С шумом ломая валежник, пыхтя и поминутно матерясь, к штаб-ротмистру приблизился Гнедич. За ним семенил фельдфебель, готовый, в случае чего, грудью встать на защиту высокого начальства.

– Любопытство не позволило мне остаться в стороне, Евгений Николаевич. Не возражаете, ежели я стану присутствовать?

– Нисколько, ваше благородие! Так даже правильней с процессуальной точки. Смею ли я надеяться, что после вы будете столь любезны и подпишите протокол?

– Разумеется, разумеется! Но позвольте, господин Данилов, а где же ваша мишень?

– То-то и оно, Георгий Осипович! – штаб-ротмистр торжествующе воздел в ясное небо указательный палец. – Отсюда чучело почти не видно.

– Почти?

– Точно так-с! Изволите убедиться? Вон там, видите, торчит край фуражки?

– Справа от самого… эмм… запятнанного камня? Кажется, вижу-с!

Данилов улыбнулся:

– А теперь позвольте продемонстрировать вам верность моих логических выкладок.

Заученным движением петербуржец опустился на одно колено, скрупулезно следуя науке, преподаваемой в военном училище, вскинул ружье, притом именно такое, каковым из соображений экономии обыкновенно вооружали юнкеров, и, приложившись щекой к потертому прикладу, нажал на спусковой крючок. Рокот выстрела эхом пронесся над горой. Пространство между стрелком и его целью тотчас заволокло белым непроницаемым дымом.

– Ну, что там? – дышал в затылок подпоручик.

– Не пойму. Вернемся, посмотрим поближе? – предложил Данилов.

Вскоре все трое склонились над оврагом. Жандармский реквизит (целый и вполне себе невредимый) весьма невежливо ухмылялся криво нарисованным ртом.

Фельдфебель присвистнул, указывая на свежую выщерблину, зиявшую посреди камня:

– Батюшки мои! Горазды же вы, господин обер-офицер, пули метать!

– Пустое, Некрасов. Сей результат нельзя считать удовлетворительным. Что и требовалось доказать!

– Пожалуй, вы правы, Евгений Николаевич, – протирая платочком огромную залысину, заметил Гнедич. – Не скажу, впрочем, что такой выстрел совершенно уж невозможен. Ежели вооружиться, скажем, добрым английским штуцером да с новомодной пулею.

– Именно! – хлопнул в ладоши Данилов. – Наша гладкоствольная старушка с такой задачей попросту не совладает. Какой из всего этого следует вывод?

– Если Карачинского убили из ружья 1808 года, что вероятней всего и произошло, судя по извлеченному заряду, то непременно с близкого расстояния.

– Верно! Разумеется, версию Тимофея Петровича об участии в деле вероломных псыхадзэ вовсе уж отмести нельзя. Теоретически такой ход событий, хоть и маловероятен, но все-таки возможен. Впрочем, тут следствие заходит в тупик до следующих сходных случаев. Свидетелей-то нет. Кстати сказать, как вышло, что подле Владимира Михайловича в смертный час не оказалось ни одной живой души?

Комендант вздохнул, он, казалось, и сам не единожды задавал себе этот вопрос:

– До сих пор диву даюсь, ваше благородие! Обычно рядом с поручиком всегда крутился этот башибузук Лебедев.

– Почему башибузук? – удивился Данилов.

– Да потому, что Николай Юрьевич тот еще любитель одеваться по туземному. Папаха, бурка с газырями. Чистый абрек.

– Вот как? – жандарм почесал подбородок и вдруг спросил невпопад: – Интересно, вернулся ли подъесаул?

Ответом послужил сухой щелчок взводимого курка, подхваченный где-то неподалеку и донесенный до слуха офицеров свежим горным ветром. Следуя предписанной инструкции, фельдфебель дернулся было в сторону подпоручика, повалить на землю, прикрыть собой. Поздно! Пуля предвосхитила движение пожилого служаки и со свистом впилась ему в шею, обдав стоявших рядом мужчин бисером горячих капель.

– Некрасов! – только и успел воскликнуть комендант Александровской крепости и через миг уже оказался на дне злосчастного овражка, придавленный штаб-ротмистром.

– Ложись, ваше благородие, засада! Солдаты, ко мне!

Нужно отдать должное выучке ветеранов Кавказской линии. Подлесок немедленно пришел в движение. Послышались команды унтеров, топот многочисленных ног, треск ломаемых кустов, крики: «За мной, касатики!», «Шевелись, едрена мать!»

Стараясь не слишком приподнимать голову, Данилов извернулся в попытке взглянуть назад, туда, откуда, по его мнению, стреляли. Взгляд услужливо уперся в неживое лицо Тимофея Петровича. Седой ус перепачкан пылью и кровью, глаза выкатились из орбит. Фельдфебель, точно силился произнести: «Надо же, какая оказия вышла, ваше благородие».

«Вот тебе и зарок, – мысленно попрекнул себя Евгений Николаевич. – По твоей вине сегодня погиб хороший человек».