Читать книгу Афина Паллада - Павел Николаевич Девяшин - Страница 5

«Хороший человек Шлиппенбах, – думал Евгений Николаевич, вышагивая по непривычно прямой для русских городов улочке Пятиводска. – Бог мне его послал».

Новый жандармский начальник выслушал доклад об утреннем происшествии с удивительным спокойствием, достойным последователей древнеримских стоических школ. Точно он Луций Анней Сенека, а не служащий политической полиции. Данилов ожидал чего угодно, вплоть до отстранения от дела и строжайшего повеления возвратиться к рутине, но Антон Бенедиктович распорядился иначе. Приказал во что бы то ни стало продолжать расследование и даже позволил себе в отношении штаб-ротмистра скупую похвалу, дескать, следственный эксперимент объективно продемонстрировал уголовную составляющую по делу господина Карачинского, а стало быть, результат оправдал ожидания. Смерть фельдфебеля, разумеется, – событие во всех отношениях печальное и даже прискорбное, но такова солдатская доля – умирать на войне. Ничего не попишешь.

– У Некрасова своя работа, а у вас, Евгений Николаевич, – своя! Ступайте и найдите мне настоящего убийцу.

«Так-то оно так, – вздыхал молодой человек, рассеяно козыряя встречным офицерам, – но все одно вышло очень даже нехорошо. Излишняя самоуверенность обернулась трагедией. Нельзя было стрелять, не дождавшись из разведки казачьего подъесаула».

Отправляясь к вдове коменданта Карачинского, Данилов решительно отказался от услуг прикомандированного к конторе младшего сотрудника. Извозчика тоже брать не стал. Лишняя поездка – казне прямой убыток.

Следовало привести мысли и чувства в порядок. Пешая прогулка способствует сему занятию несколько больше, нежели быстрая (городок-то, в сущности, невелик!) доставка до места экипажем.

И потом, шефу, как велел именовать себя Антон Бенедиктович, предстояло вскорости отправиться на суаре к Анне Владимировне Воробьевой – сорокалетней купеческой вдове, содержащей в Пятиводске все или почти все приличные гостиницы, ресторации и даже бильярд. Сошедшись с князем Платоновым, женщина еще более укрепила свое влияние в свете и преисполнилась такого достоинства, что всякий генерал по прибытии в город непременно удостаивал ее визитом вежливости. Вот и Шлиппенбах решил не уклоняться положенного ритуала и с благодарностью принял приглашение на вечер. Конечно, ему следовало (хотя бы из любопытства!) туда прибыть, и крайне желательно – в коляске. Не дело господину столь высокого ранга и положения являться на праздник на своих двоих. Право, несолидно.

На том и разошлись. Шлиппенбах заторопился на съемное жилье начищать парадный мундир, Данилов – к госпоже Карачинской за показаниями.

Дом юной вдовы (вообще-то супругу покойного Владимира Михайловича штаб-ротмистр ни разу не видел, но отчего-то совершенно уверился, будто она молодая) приютился, можно сказать, на выселках. У подножья седой горы. И хотя вид, открывающийся отсюда на Пятиводск, являл собой мечту всякого пейзажиста – хоть сейчас на холст, жилище покойного коменданта никак не могло претендовать на звание изысканного бельведера. То было скромное, но весьма добротное строение, с собственным палисадом и колодцем. А что еще нужно для покойной семейной жизни?!

Заглянув в записную книжицу (подарок новоприбывшего начальства: хрустящие странички, переплет бычьей кожи – загляденье!), Евгений Николаевич приосанился и загрохотал сапогами по деревянному крыльцу. Постучал. Деликатно, но весьма решительно.

Распахнутые по летнему времени ставни немедленно притворились. За дверью послышалась возня, раздался зычный бабий голос:

– Чего опять? Ходят-бродят, в окошки подглядывают! Бесстыдники! Никакого от вас барыне покою нет! Вот сейчас кипятком плесну, ждать не стану.

Как и следовало предполагать, на пороге возникла горничная – чепчик, передник, румяные щеки и пытливый, непочтительный взгляд:

– Что угодно господину офицеру?

– Здесь ли жительствует Наталья Петровна Карачинская? – спросил жандарм и на всякий случай отпрянул, демонстрируя серьезное отношение к угрозе немедленного ошпаривания.

– Прошу покамест обождать в гостиной, ваше превосходительство, – буркнула служанка, пряча неистребимое женское любопытство под маской радушия.

Оказавшись в устланной разноцветными половичками комнате, Данилов сдернул фуражку, зубами стянул перчатку и, отыскав глазами образок Спиридона Тримифунтского, размашисто перекрестился. Под узорной лавкой вспыхнуло и тут же погасло два изумрудных огонька.

«Кошка, – подумал молодой человек и грустно вздохнул. – Должно быть, совсем недавно здесь царил домашний уют, олицетворением которого является сей грациозный зверь. Один предательский выстрел перечеркнул все».

Петербуржец проводил взглядом исчезнувшую в смежных покоях сенную девку и приготовился произнести заранее заготовленные слова соболезнования.

Ожидание затягивалось. Минуты праздности дались молодому человеку нелегко. Какое-то время он смирно постоял у входа, затем, заложив руки за спину, разок-другой прошествовал от стены к стене и, вконец распоясавшись, принялся своевольничать – спасаясь от духоты, наново отворил окно.

Карачинская объявилась не менее чем через четверть часа. Вихрем ворвалась в помещение и рассыпалась в пространных извинениях:

– Простите, что замешкалась, сударь! Признаться, вы застигли меня врасплох. Прасковья держит гардероб в совершенно диком состоянии. В наше время до чрезвычайности сложно найти сносную прислугу. Впрочем, капустные пироги у бестолковой девки всякий раз выходят первостатейные! Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Мурка, брысь! Соседская. Не угодно ли кваску? Свежайший!

– Нет, нет! – запротестовал Евгений Николаевич и уселся на предложенную скамеечку, стараясь при этом не отдавить хвост любознательному и одновременно трусливому созданию. Однако неудобство длилось недолго. Сабельные ножны весело чиркнули по полу, и кошка незамедлительно ретировалась.

Барышня произвела на него самое благоприятное впечатление. Высокий, умный лоб, грамотно оттененный замысловатой прической. Новомодное пюсовое платье: юбка в пол, четко выраженная талия, полное отсутствие набивших оскомину рукавов-буфов. Наряд выгодно подчеркивал фигуру, и не был перегружен деталями, в пику уходящему ампиру тридцатых годов.

Велев служанке не мешать, Наталья Петровна осторожно опустилась на старый, но не утративший шарма кривоногий пуф и бросила на посетителя выжидательный взгляд. Выкладывайте, дескать, зачем пожаловали!

Чиновник политической полиции откашлялся и молодцевато отчеканил заученное:

– Жандармского корпуса штаб-ротмистр Данилов, Евгений Николаевич. Разрешите, мадам, принести глубочайшие соболезнования по случаю безвременной кончины вашего супруга. От лица Третьего отделения и государя-императора. И разумеется, от меня лично.

Вдова не дернула ни единым мускулом, застыв, точно изваяние. Видно, еще не привыкла к изъявлениям скорби и своему новому безотрадному статусу.

– В партикулярном качестве!.. – зачем-то добавил молодой человек и снова вздохнул.

– Благодарю вас, штаб-ротмистр, – вежливо и, кажется, без особого трепета ответила девушка, помогая офицеру поскорее проскочить трудное место.

– Мне поручено расследовать убийство… простите… дело вашего мужа. Посему, позвольте задать вам несколько формальных, но, увы, обязательных при сложившихся обстоятельствах вопросов.

– Извольте, сударь. Порядок есть порядок!

Данилов приподнял бровь, изумляясь самообладанию Натальи Петровны, которое невозможно было заподозрить в словоохотливой барышне, выпорхнувшей из соседней комнаты всего минуту назад. Впрочем, что дивиться, некоторые люди, испытывая удары судьбы, не расклеиваются, а наоборот, сжимаются пружиной, черствеют душой. Порой навсегда. Видно, сочувствие обернулось ключиком, запершим чувства женщины на некий незримый замок. Бровь вернулась на место.

Покосившись на записную книжку, в коей начинающий следователь наскоро отметил интересующие его вопросы, Евгений Николаевич спросил о другом:

– Скажите, сударыня, о каких бесстыдниках толковала ваша горничная, отпирая мне дверь?

Карачинская разом утратила хладнокровие и отвела взгляд. Ответила со смущенной улыбкой:

– Не обращайте внимания, господин штаб-ротмистр. Это так… недоразумение. Почти каждую ночь напротив окна моей опочивальни объявляется таинственный наблюдатель. Мужчина.

– Вот как? И кто же он?

– Сама не знаю. Он безмолвно стоит в отдалении, под топольком. Должно быть, полагает себя незаметным. Впрочем, я и правда не сразу обратила внимание. Думала, игра теней.

– Но для чего? Что ему нужно?

– Из романтических видов, – девушка пожала хрупкими плечиками и тотчас запунцовела.

– Вы это наверно знаете? – уточнил Данилов более для полемики, нежели всерьез. Он и сам был убежден, что дело обстоит именно так. Зачем еще мужчине подглядывать за столь молодой и привлекательной особой?

– Наверно. Вчера я не выдержала и отправилась на место, где он обыкновенно торчит. Поглядеть, какая оттуда простирается панорама. Спасают ли от нежелательных взглядов шторы, понимаете? Так вот… на древесном стволе, аккурат напротив глаз, очищена кора и ножиком вырезаны мои инициалы «Н. П.».

– Разумеется, в ореоле сердца?

Хозяйка предпочла сделать вид, будто интересуется складками платья. Молодой человек понял, предположение верно.

– И давно, позвольте узнать, продолжаются эти гляделки?

– Точно не скажу.

– Прошу вас, вспомните. Это может быть очень важно! Когда впервые объявился ваш, с позволения сказать, воздыхатель? До гибели Владимира Михайловича или после?

– Говорю же, не помню! Кажется, до, – вдова по-детски надула губки. – Сколько в действительности продолжается сие безумство, сказать не могу! И никакой он не воздыхатель!

– Хорошо. Зайдем с противоположной стороны, – задумчиво протянул Данилов, не обратив ни малейшего внимания на демонстрацию обиды. – Скажите, были ли у вашего супруга враги?

– Вы полагаете, что мужа убили нарочно?

– На войне со всеми поступают именно так, сударыня. Пожалуйста, ответьте на заданный вопрос. Кто мог желать смерти господину поручику?

– Ах, помилуйте! Здесь, на Кавказе, любой уважающий себя туземец почитает за счастье раздобыть голову русского офицера. Это угадывается по сердитым взглядам. К дамам, впрочем, отношение самое почтительное. Сие тоже видно.

– Я, Наталья Петровна, говорю вовсе не об абреках. Меня интересуют свои.

– Свои?! Статские или военные?..

– И те, и другие.

Карачинская смешно наморщила лоб, силясь вспомнить хоть кого-нибудь, кто мало-мальски подошел бы на роль супостата. И, как видно, не преуспела:

– Нет, у мужа не было недоброжелателей.

Возмущенно скрипнула дверь, из образовавшегося проема выглянула давешняя служанка:

– Ну, как же нетути, барыня! А кровопийца ентот! Тот, который на купчихе Воробьевой женился. Как, бишь, его? Князь Гвидон? Платон?

– Его сиятельство Платонов? – не то спросил, не то подсказал штаб-ротмистр.

– Они самые и есть! Змий он, а не сиятельство, прости Царица Небесная. Кровопийца, как есть! Барин с ним о прошлую Пасху повздорили…

Неудержимый словесный поток был прерван строгим замечанием Натальи Петровны:

– Прасковья!

Створка без промедлений захлопнулась. Настала пора Данилову бросать на хозяйку вопросительные взгляды. Вдова виновато развела руками:

– Прошу извинить, Евгений Николаевич. Я, признаться, о том случае и думать забыла. Верно. Владимир Михайлович минувшей весной имел некоторый конфликт с господином Платоновым. Дело в том, что сей неприятный субъект с некоторых пор захватил в Пятиводске власть по части гостиничного проживания. Вам, вне всяких сомнений, известно, что все, так или иначе, пригодные для жительства нумера принадлежат в этом городе Анне Владимировне Воробьевой.

Петербуржец важно покивал, дескать, знаю-знаю и внимательно слушаю, продолжайте. Молодая женщина взглянула на висящие почти под самым потолком маятниковые часы и едва заметно ускорила речь:

– А где Воробьева, там, считай, и Платонов! Муж имел с ним пренеприятный разговор касаемо проблем размещения на постой унтер-офицеров, прибывающих в Пятиводск на воды. Кому положено после госпиталя согласно предписанию полкового врача.

– Не сыскалось свободных апартаментов?

– Именно! В заведениях средней руки вовсе отсутствовали места, а в гостиницах более презентабельного толка – цены такие, что голова кругом. Платонов задрал стоимость до небес! Все ему мало, никак не насытится. Оттого Володя… прошу прощения… Владимир Михайлович с ним и поругался. Закончилось тем, что унтеров разобрали по частным домам. Обеспечили постелью и табльдотом. Конфликт с князем едва не завершился дуэлью, однако в итоге стороны примирились.

– Примирились, сударыня?

– Боюсь, мне не известны подробности, – ответила вдова и украдкой посмотрела в окно. – Муж не рассказывал, я же не смела настаивать. Его тайна. Все это их, мальчишеские, дела.

Данилов нахмурился. Ему не доводилось прежде встречать влюбленную женщину, не проявляющую интереса в отношении дел собственного супруга. Особенно, когда речь заходит о ссорах и сатисфакциях. Если только… дама влюблена по-настоящему.

«Тут два варианта, – поразмыслил жандармский обер-офицер. – Либо очаровательная Наталья Петровна что-то не договаривает. Либо их отношения с безвременно почившим супругом были не столь уж идиллическими… И что это она все время поглядывает то на часы, то в окошко? Назначила кому-то встречу?»

Выяснить это можно только одним способом – поскорее уйти! Задерживаться ни в коем случае нельзя, иначе дама упустит время и останется дома. А что если все наоборот и некто должен явиться к ней сам? Может, все-таки не торопиться? Нет! В таком случае придется удовольствоваться лишь созерцанием гостя. Послушать, о чем говорят, уже не удастся.

Петербуржец машинально перехватил взгляд Карачинской. За занавесками смутно угадывались силуэты садовых деревьев, на них покойно шуршала листва, приводимая в движение могучим дыханием близкой горы. Кажется, окно выходило на палисадник. Весьма удачное стечение обстоятельств. Вот где можно без труда затаиться и, оставаясь незримым, слышать каждый звук!

Евгений Николаевич мысленно перебрал не заданные вопросы. Отсеял лишние. К примеру, невзирая на строгое предписание инструкции ведения допроса, разработанной нарочно для чинов полевой жандармерии, совершенно не имело смысла уточнять местонахождение девушки в момент убийства. Решительно невозможно представить себе Наталью Петровну, продирающуюся сквозь заросли с ружьем наперевес! Если и считать ее фигурантом, то непременно следует основываться на предположении об участии в деле неких посредников или, если угодно, исполнителей. Уж не их ли поджидает наша красавица?!

Юный сыщик поднялся и водрузил поверх русой головы форменный головной убор, обозначив намерение откланяться. Обвел зажатой в ладони перчаткой пространство вокруг себя и как бы между прочим поинтересовался:

– Надо полагать, поручик передал вам сию латифундию в наследство?

– Что вы! Владимир Михайлович не успел выкупить дом. Оставил после себя только и исключительно долги. Если пожелаете, можете ознакомиться с его бумагами и закладными у душеприказчика. Я пришлю вам адрес.

– Окажите милость, мадам. Засим позвольте пожелать вам доброго вечера. Благодарю за уделенное время.

Женщина окликнула его на самом пороге:

– Евгений Николаевич!

– Да?

– Я рада… рада, что смогла оказать следствию посильную помощь.

Штаб-ротмистр по-военному щелкнул каблуками и коротко поклонившись, сбежал с крыльца, сопровождая свой уход противным скрипом рассохшихся половиц. Спустя краткий миг о нем напоминало лишь легкое покачивание вишневой ветви, по случайности задетой плечом.