Читать книгу Имя Кати - Павел Николаевич Губарев - Страница 2

– Думаю, тебя попросят рассказать что-нибудь интересное, необычное, удивить каким-нибудь занятным фактом, – сказал Ани.

– В смысле? Зачем? – перепугался Виктор.

– Ну смотри. Собеседование – добрая древняя традиция, так? Какой у неё смысл в современном мире? Системы принятия решений уже всё взвесили, рассмотрели и просчитали. Кандидат изучен нейросетями, опрошен кадровиками и выбран из списка претендентов. Они даже проверили, нет ли у него кариеса. Я не шучу: сластёны по статистике менее усидчивы. Ну о чём ты ещё его спросишь?

– Погоди… но ведь ты можешь сказать нет? Ты же проводишь собеседования, у тебя бывало? Вдруг тебе неприятен человек.

– Формально могу. Но себе дороже. Поэтому настоящее собеседование начинается только в тех редких случаях, когда нужно выбрать одного из двух-трёх. Тогда-то мы и начинаем пытать человека.

Ани крутнулся на кресле и тоскливо посмотрел в сторону кухни: он уже проголодался, обеденный перерыв истекал.

– Пытать?

– Чего пугаешься? Смотри, – Ани провёл ладонью по исцарапанной столешнице старенького рабочего стола, проверяя, не накопилось ли пыли. Когда работаешь из дома, важно не запустить себя. – Допустим, тебе нужен человек в команду, и начальство выделило позицию. Человек нужен когда? Когда он либо дешевле, либо умней компьютера. Если не дешевле и не умней, то пусть будет хотя бы приятным чуваком. Как ты это поймёшь, спрашивая его по специальности? Никак. Поэтому спрашивают всякую занятную ерунду. Не для того, чтобы услышать что-нибудь интересное. Понимаешь, для чего?

– Чтобы понять, как он мыслит?

– Ну да. Ты ведь естественный интеллект, не искусственный? Вот и покажи свои плюсы. Чувство юмора. Нестандартное мышление. Эрудицию. Есть ещё такой вариант: тебе зададут провокационный вопрос. Например: «Когда вы в последний раз лгали?». Хороший человек даст честный ответ, но лучше дать ответ уклончивый или задать уточняющий вопрос вместо ответа. Считается, что люди – гиперсоциальные животные, верно? ИИ умны, но пока не гиперсоциальны. А гиперсоциальный интеллект что сделает? Он попробует сгладить углы, вместо того чтобы резать правду.

– Э-э-э. А тебя в твой банк вот так собеседовали?

– Да, – без охоты сознался Ани.

– А что ты рассказал?

– У нас считается неприличным задавать такие вопросы, – сказал Ани, улыбаясь. – Никто не любит вспоминать унижение.

Виктор задумался.

– Ты извини, я бутерброд пока сделаю, – сказал Ани. – Естественному интеллекту требуется глюкоза в крови.

– Ладно. Спасибо огромное.

– Какие проблемы? «Держи мою куртку».

Это была фраза из фильма про восстание машин. Виктор улыбнулся, показал сжатую в кулак руку и исчез с экрана.

Ани соорудил бутерброд и уже открыл рот, но ему опять помешал звонок. Ани не умел оставлять крошки на столе и звонки без ответа.

– Привет! Слушай, можешь объяснить Серёже про конвертер? Алексей занят, а больше никто…

– Давай.

– Ты не занят, точно?

– Не-не.

– Включаю Серёжу.

Серёжа, как всегда, тупил. Ани пустился в объяснения, продолжая смотреть невидящим взглядом на кухонный стол.

– А потом файл, вышедший из конвертера, выгружаешь на польский сервер, – закончил он. – Понятно?

– Э-э-э, да, – сказал Серёжа.

Ани перевёл дух и обнаружил, что, пока объяснял схему программы, выложил её на столе из упаковки паштета, двух вилок, ножа и куска хлеба. Он даже подумал, что можно включить трансляцию с очков и показать схему Серёже, но сдержался.

– Слушай, – спросил Ани, – что ты знаешь о 81-й библиотеке?

– Сходи лучше в 43-ю. Или ищи в интернете по старинке.

– А?

– В 81-й слишком богатые.

– Кто?

– Девушки.

– В смысле? В библиотеку ходят знакомиться?

– А зачем? Книги читать? Знакомиться, конечно.

– Не знал.

На самом деле Ани ещё утром, до начала рабочего дня, зашёл на сайт библиотеки, долго рассматривал фотографии и заметил на них девушек – хорошо одетых и красивых. Ани тогда подумал, что если бы оказался там, то подошёл бы вот к этой, взял любой том с соседней полки, потом как бы невзначай посмотрел на то, что выбрала она, и завёл разговор. Ведь это не сложно – завести разговор, если видишь, какая у девушки в руках книга.

Но когда начался рабочий день, Ани скрючился над схемами интеграции программ и мысли о разговорах с девушками вытеснились мыслями о том, как общаются между собой модули, базы данных и обработчики объектов. Ани закрывал глаза и представлял их в виде белых трубок с синим отливом, коробок с окошками и глянцевых пластиковых кирпичиков, плавающих по воздуху и слипающихся в многомерные конструкции. С этими штуками тоже бывало непросто, но Ани умел решать технические проблемы: если модули не хотят общаться, то загвоздка либо в несовместимости протоколов, либо в правах доступа.

– Серёж, – спросил Ани, – как думаешь, если девушка не хочет с тобой знакомиться – проблема, так сказать, в протоколе или в правах доступа?

– Проблема в одежде. Ты придёшь, а девушки будут смотреть сквозь тебя, будто на тебе плащ-невидимка.

– Шутишь?

– Какие шутки. В таких заведениях пиджак стоимостью меньше трёхсот российских долларов делает тебя невидимым.

– Трёхсот?..

– Ага, – добродушно сказал Серёга, – так что иди в 43-ю.

– Как они понимают, что меньше трёхсот?

– Понимают. Ну и проверяют очками.

Ани задумался, как спросить про робота, который направил Катю в престижную библиотеку, но ничего в голову ему не пришло. Он замолчал. Коллега истолковал молчание по-своему:

– Да не переживай: они ничем не лучше нас. И богатые девушки не красивее обычных. В постели, когда разденешь, все одинаковые. Дорогие шмотки снимать, дешёвые – без разницы.

– Спасибо, – сказал Ани, – у меня другой звонок.

И оборвал соединение. Он огляделся, открыл шкаф и осмотрел критически свой пиджак. Пощупал его. Пиджак стоил сильно меньше трех сотен, но вполне поглощал и отражал свет. Хотя, наверное, и выглядел дешёвым – этого Ани не знал. Триста долларов были суммой, на которую они с Катей без проблем могли прожить месяц: обычная еда, квартплата и одежда, включая Катины бесконечные береты, кепки и шляпки, которые она последние полгода меняла, как заведённая.

Его больше беспокоили не деньги, а порядок. В их квартирке он следил, чтобы ножницы лежали в нужном ящичке, а обувь не расползалась по коридору. Чтобы одежда висела в шкафу, а не вырастала кучей на Катиной кровати. Чтобы на тумбочке не было пыли, а в тумбочке…

В синей тумбочке в большой комнате, на верхней полке лежали клубки ниток и спицы. Их оставила мама. Они лежали там с тех самых пор, и Ани заботился, чтобы ничего не поменялось: одежда на месте, ножницы на месте, нитки на месте, Катя учится, Ани работает.

Всё так, как будто родители живы.

Папа вычитал в какой-то книге про систему диаграмм с наклейками. Катя себя ужасно вела, и папа сделал график хорошего поведения. Утро: Катя встала и поела, получила наклейку – круглый смайлик ярко-жёлтого цвета. День: Катя прибралась, получила наклейку. Вечер: Катя устроила скандал, не выучила уроки и получила наклейку с грустной рожицей.

Наклейки менялись на жетоны. Жетоны менялись на награды: билеты в кино, куклы и какие-то лазерные танцы, которыми Ани не интересовался, потому что это девчоночьи развлечения.

Потом родители сели в такси, был дождь – и внезапно Ани остался тем, кто клеит наклейки, платит за жильё и делает ещё двадцать пять дел.

Наклейки были нужны редко: Катя в основном держала себя в руках. Он никогда не спрашивал её, но думал, что она чувствует то же, что и он: если Катя пойдёт вразнос, то дом превратится чёрт знает во что. Внутри Кати жил хаос, сжатый в пружину. Она могла присесть за рабочий стол Ани и, бездумно трогая вещи, за минуту переставить на столе каждую мелочь. Она могла забежать домой сменить носочки и заодно перевернуть всю комнату вверх дном.

– Катя! – говорил Ани.

– Что ещё? – кричала Катя.

Ани закатывал глаза и считал до десяти. Иногда он принимался лепить наклейки, и хотя Катя знала, что билет на лазер она может вытребовать и без жетонов, она всё же принимала игру. Наверное, потому, что наклейки, как и клубки ниток в тумбочке, нельзя было обсуждать. Наклейки работали, Ани расслаблялся, Катя училась и умудрялась поддерживать порядок в комнате. Иногда Ани замечал, что она медленно раздвигает границы допустимого. По правилам, груда одежды не должна была закрывать глаза Шейлы Джонсон, чей постер висел над кроватью. Один раз Ани показалось, что Катя перевесила портрет повыше, чтобы Ани реже зудел. Он сделал вид, что ничего не заметил. Ани как раз устраивался на работу, и у него не оставалось сил.

В прошлом году, когда Ани ещё не работал, как-то раз, придя домой, он обнаружил на дверце холодильника знакомый разлинованный листочек: его повесила Катя.

– Что это вдруг? – спросил Ани. – Стоп, а почему крошки на столе опять?

Катя вздохнула и прилепила на диаграмму грустную рожицу. Ани понял, что Катя решила сама следить за своим поведением, и удивился. Тем вечером Ани приготовил ужин и ничего не сказал насчёт бардака в её комнате. Катя прилепила смайлик. Утром он убежал на тренировку, а по пути домой купил вкусную лапшу. Катя улыбнулась и прилепила ещё один смайлик. Он спросил её про уроки, Катя соврала. Ани проверил табель по интернету и семь минут отчитывал сестру. Катя молча кивала, пообещала исправить химию, а потом взяла маркер и нарисовала грустный смайл поверх весёлого.

Тут Ани понял, что Катя отмечает его поведение, а не своё.

Не спрашивай, кому лепят наклейки, – их лепят тебе.

Он встал, сорвал листок с холодильника, скомкал его, бросил в корзину и посмотрел на сестру. Катя испуганно посмотрела в ответ и ничего не сказала. Это молчание – вместо каскада слов, дразнилок и уговоров – испугало и его тоже. Он вышел из кухни, не глядя на Катю. Вечером она пришла к нему заплаканная.

Катя сказала, что в тот момент, когда Ани сорвал листок с холодильника, его брови, морщины вокруг глаз и линия рта сложились в некий страшный иероглиф. Она не сказала, что означал иероглиф, а Ани не стал уточнять.

Всё было понятно и без японского языка.

Они были в Москве, они были вдвоём. У них была тесная квартирка в Остафьеве и заведённый порядок, который держался чудом, как дым от затушенной свечки, который не тает, если стараться не тревожить воздух.

Но Катя росла, двигалась всё шумнее, задевала локтями дверные косяки, всякий раз удивляясь – как будто это дверь очутилась на её пути, а не она сама выросла. Катя пошла работать, стала покупать яркие береты и сапожки, которые умели менять цвет на любой, кроме нейтрального. И всё было нормально.

До вчерашнего дня и этого проклятого робота.

Ани нашёл в сети сайт школы-интерната в Клину. Когда-то Катя загорелась идеей отправиться учиться туда, потому что там была подружка, углублённое изучение английского и вообще (что значит «и вообще», Ани не смог выяснить). Тогда эта тема быстро исчезла, уступив место бадминтону, но теперь это было то что нужно: отправить Катю в интернат на два последних школьных года. Пусть повзламывает школьных психологов или поваров. Ничего серьёзнее лишней пары оладьев к завтраку она там не украдёт. А потом, глядишь, и образумится. А работа… ну, Ани пока поработает за двоих.

На жизнь им пока хватает. Хорошо бы было уже начинать откладывать – по крайней мере, все курсы финансовой грамотности рекомендовали отщипывать хотя бы по десять процентов с каждой зарплаты и покупать акции. Ани уже начал так делать и даже стал прививать хорошую привычку сестре, но хватило ненадолго: через три месяца она продала свои акции, чтобы купить кроссовки новенькой в её классе. Девочка не ходила на баскетбол, потому что стеснялась обуви. Конечно, трудно было ругать Катю за желание помочь, но, чёрт подери, не лучше ли было просто проигнорировать тех, кто пытается шеймить одноклассников за недостаточно модную обувь?

Ани вздохнул, оформил заявку на место в интернате для Кати и внёс предоплату. Заявка ушла на проверку. В течение трёх дней ему ответят. Если за эти три дня Катя наломает дров, то он отправит её в интернат. Полчаса визга – и Катя в надёжных руках на два года. Если нет – он заберёт предоплату.

Фух, кажется, так спокойнее.

Ани ещё раз оглядел квартирку: тускло-оранжевый ковёр, синяя тумбочка, белый стеллаж. Бежевая краска на стенах. Тесно, но жить можно. Отметки карандашом на косяке – их было пятнадцать. Это родители когда-то отмечали Катин рост, и Ани продолжил это делать. Он подошёл к косяку: последняя отметка находилась на уровне его глаз. Сколько она ещё будет расти? Когда перестанет?

Ани открыл дверь Катиной комнаты. Сквозь старые жёлтые занавески пробивался тусклый свет: осенью в Москве начинает темнеть уже в четыре часа. За окном был дождь – точнее, не дождь, а дриззл: мелкая морось, которая даже не падает, а будто висит в воздухе. На него насмешливо посмотрели два робопокемона, которых Катя выиграла на конкурсе. Он отвёл взгляд и осмотрел комнату: обои кое-где начали отставать, стол был исцарапан, ламинат побит. Он тронул стул – стул скрипнул. Ани взял со стола небольшую линейку и стал вертеть её в руках. Всё старое. Всё надо менять. Сколько стоит Катина одежда? Наверняка всё вместе не потянет на триста долларов. Даже бесконечные шляпки и береты – все они куплены с рук.

Катя никогда не жаловалась. Только сегодня она вдруг сказала что-то о деньгах. Насколько это на самом деле её беспокоит? Может, она бросила ту фразу со зла, в пылу? Или прорвалось то, что Катя никогда не решалась говорить своему единственному близкому человеку?

Забыть про это? Запретить говорить на тему денег?

Задумавшись, Ани согнул линейку пополам, и она хрустнула. Костяшки пальцев ударились друг о друга, Ани чертыхнулся.

«М-да, вот и наглядный урок, – подумал он. – Главное – не пережать».

Ани решил, что позвонит подруге Кати, которая живёт в интернате, и уговорит её написать Кате приглашение. Кстати, она давно не звонила и не писала подруге. Можно будет её этим слегка укорить. Вот пусть сама напишет, а в ответ получит приглашение.

Небольшая манипуляция, да. Но для её же пользы.