Читать книгу Пси - Павел Шакин - Страница 10

Лишь через два с половиной месяца мне разрешили отправиться за колобками. Так в колонии называли сферопанцирных. Они обладали неприятным свойством дохнуть в неволе, а потому приблизительно раз в три недели сотрудники научного центра выбирались в болота на отлов. К моему разочарованию, покидать пределы поселения было строго запрещено. Имплантированный чип сигнализировал жандармам не только о нарушении режима, но и о дальнейших передвижениях беглеца. Пешим ходом на Пси далеко не уйти, а все средства передвижения требовали кода авторизации, за выдачу которого отвечала служба безопасности. Поэтому мне оставалось только ждать, пока Ханна сочтет возможным допустить меня к отлову. Наконец, этот день настал.

«Барьер» глубоко запустил когти во все дела колонии; помимо Ханы Бриг и Генри Фосса, за периметр с нами отправилось четыре жандарма под руководством сержанта Башкирцева. Возвращаясь в свой барак из научного центра, я несколько раз встречал его изрядно пьяным. Хордитаун был режимным объектом, однако распитие алкоголя едва ли не поощрялось. Каждый вечер в столовой рекой лилось крепкое пиво, раз в неделю в качестве пайка выдавалась бутылка синтетической текилы. Пили в основном жандармы да рабочие. Но однажды я наткнулся на уделанного в хлам коменданта колонии. Должно быть, он желал быть ближе к народу. Вообще, Оскар Хименес позволял себе и другие чудачества, особенно на сеансах психозомбирования. Они проводились раз в четыре дня на главной площади, но я старался их избегать.

– Чего уставился, ботаник? – дыхнул перегаром Башкирцев. – Нравлюсь? Давай тогда поцелуемся!

– Сержант, прекратите! – одернула жандарма Ханна Бриг, – вы все-таки при исполнении. Еще одно слово и я подам жалобу начальнику караула!

В отличие от Башкирцева, я уловил в ее голосе нотки сарказма и улыбнулся. Сержант раздулся обиженной жабой и было собирался огрызнуться. Однако скутер внезапно пошел на посадку, и Башкирцеву пришлось проглотить обиду. Глядя в иллюминатор на просторы болота, я различил терракотовые шарики сферопанцирных, пасущихся посреди бледно-сиреневых кочек. Просканировав почву, аэроскутер выбрал твердый участок и приземлился. Сперва наружи оказались жандармы. В бежевых комбинезонах и коричневых шлемах, с приподнятыми автоматами, они смотрелись пугающе абсурдно на фоне простиравшейся на сотни километров лиловой степи.

– А где колобки? – спросил я Фосса.

– Разбежались, – угрюмо ответил он. – Ничего, приманим. Нужно только отойти от скутера, иначе не подойдут.

– Лукас, держи! – Ханна бросила мне магнитную сеть. – Генри, возьми приманки.

Башкирцев с тремя жандармами остался у скутера, и только один отправился сопровождать нас.

– Легавые не любят ходить в поля, – объяснила Ханна, – боятся пси-фона.

Для меня природа этого явления по-прежнему оставалась загадкой. Сам поймешь, говорили в научном центре, а в колонии обсуждать пси-фон было вообще не принято.

– Не все, конечно. Керчик вот не боится, – улыбнулась она по-доброму и указала на высокого жандарма, что шел впереди, – всегда с нами ходит.

Идти по ухабистым кочкам было непросто, я постоянно спотыкался, один раз даже упал. Датчики почвы предупреждали о трясине, однако я все равно испытывал беспокойство, зная, что твердый верхний слой не превышает метра. Идти пришлось долго, больше часа. Шли молча. Безбрежнее море лилового мха в сочетании с дымчато-розовым небом действовало гипнотически. Казалось, мы бессмысленно движемся из ниоткуда в никуда, по сути, топчась на месте. Я будто крутил ногами гигантский барабан, обернутый сиреневым дерном. Как белка в колесе. Кобыла в карусели. Вдруг мои ноги начали вязнуть.

– Ханна! Почва становится мягче!

– Нет, – спокойно ответила она, – тебе кажется. А это значит – мы пришли.

Нечто неуловимо изменилось внутри меня, а также снаружи. То ли голова закружилась, то ли поверхность луга начала шевелиться. Захотелось сесть на землю и глубоко дышать.

– Пси-фон? – я как-то замедленно зевнул, и в глазах моих на миг потемнело.

– Ага, – кивнула Ханна. – Расслабься, это не страшно.

Керчик достал из рюкзака покрывало, расстелил его и лег, вытянув руки по швам. Его еще юное лицо выражало одновременно и сосредоточенность и безмятежность. Он смотрел в небо, и, судя по отражению облаков в его зрачках, небо смотрело в него. Я вдруг увидел в этом пареньке себя, не Лукаса Форша, а Кларка Линда, молодого и настоящего, словно в прошлое заглянул. Армия, бойня в Катманду, госпиталь…

– Ты приляг. – Кто-то коснулся моего плеча. Наваждение прошло. Я испуганно обернулся, это была Ханна.

– Как он? – указал я на Керчика.

Она лишь пожала плечами. Ее мягкая, изможденная улыбка была так болезненно знакома. Но я не помню, где видел ее. Может, так улыбалась моя мать, а может, мать Лукаса Форша. Черт его разберет. Все сливалось в одно, небо и луг, завтра и вчера, Лукас Форш и Кларк Линд, «Барьер» и «Ковчег». Тысячи имеющих конкретный смысл вещей, сливаясь, теряли его и становились прекрасными в своем величественном бессмыслии. Откуда-то неожиданно заиграла музыка, глупая и мелодичная, как собачий вальс. Звуки издавал металлический штырь, который Генри Фосс воткнул в землю.

– Что это? – Я не узнал собственный голос.

– Приманка.

Ханна Бриг вдруг звонко и молодо рассмеялась, словно подвыпившая студентка. Подумать только, я знал ее раньше, знал одержимой девчонкой, готовой без оглядки променять уютную, сытую жизнь на лесной быт и общество хопперов.

– Сейчас придут колобки?

– Прикатятся.

– И мы будем их ловить?

– За этим мы и здесь, Лукас.

Мне стало невыразимо тошно. Мы будто совершали страшное кощунство.

– Не переживай. Таков порядок, – смиренно прошептала Ханна, – их коллективный разум не пострадает.