Читать книгу Русский нижний брейк - Павел Шакин - Страница 3

Я не любил бывать в Хрязино. Там пахло шпалами и миазмами жирового комбината по переработке несъедобного дерьма во съедобное. С другой стороны, это отпугивало жандармов, которые днем предпочитали пастись на овощебазах, а по ночам гонять центровых шлюх нагайкой. Хрязино представляло собой эдакий заповедник, где криминальный сброд ощущал себя относительно свободно. Причем вероятность схлопотать трубой по затылку там была существенно ниже, чем у меня на районе, не самом плохом в Тмутаракани месте. Хрязинский паханат высоко ценил атмосферу прирученного хаоса. Любой беспредел по возможности пресекался, волки делали вид, что уважают овец, а те делали вид, что их не боятся.

Выйдя из метро, я привычно уткнулся взглядом в вереницу ржавых киосков. Группа сутулых подростков в костюмах для лапты щелкала семечки под новый шлягер Тоши Хама «Караван Печали». Когда-то я брал у него интервью. Питаясь чадом духовных метаний крепостных и пролетариата, сам Тоша предпочитал джаз-модерн и красил втихаря ногти.

Я зашел в киоск и кокетливая, но неопрятная лавочница продала мне сигареты «Фраер». Следуя последней моде, она закатала волосы в разноцветные бигуди, отчего моложе не стала.

– Десятый раз это фуфло прогоняют, – ее рука потянулась под прилавок, – уже все слова знаю.

– Не повезло.

– Чачу будешь? Недорого.

Последний раз меня чуть наизнанку не вывернуло от подобного пойла, а потому я отказался. «Ну и дурак», – сказали глаза продавщицы. «Сама дура», – ответили мои, и я вышел, великодушно оставив сдачу.

Длинный барак, в котором проживал Киви, напоминал гигантского ящера с переломанным хребтом. Старый, покосившийся, с рухнувшей по середине крышей он буквально стонал, моля о скорой смерти. Но жизнь бесцеремонно продолжалась, вокруг носились чумазые дети, сушилось белье, рекой лилась брага.

– Тебе кого? – окликнул меня грузный мужик в клетчатых шортах. Он сидел на лавочке и ковырялся в планшете.

– Киви.

– Жди здесь. Как представить?

– Скажи: журналист пришел.

Через минуту мне разрешили зайти, и я оказался в студии Киви. Кичливые картины с березами куда-то пропали, зато появилось два огромных ковра. На одном был изображен Петр Восьмой в парадном мундире на фоне целой россыпи церквушек. На другом цвели кактусы и летали бабочки.

– Решил интерьер сменить, – усмехнулся Киви, – что надо?

Я давно знал этого подонка. Вместе в лицее учились. Он с ранней юности красил волосы в зеленый цвет, чем и заслужил свое прозвище. Тощий и наглый, в угрях и веснушках Киви еще в университете связался с паханатом. Друзьями мы никогда не были.

– Тарас, мой блосс зацвел.

Киви порылся в красных шароварах и достал самокрутку.

– Левая предъява. Мои кактусы свежи как утренняя роса. Ты его случайно не грел?

Вот засада.

– Я прятал его в радиаторе.

– Ну и зря. Потому и зацвел. Пиратские блоссы не имеют системы охлаждения. Не знал разве? Все они, конечно, рано или поздно цветут. Но важно соблюдать температурный режим.

– Ты ничего не говорил.

– Теперь знаешь. Не первый раз берешь. Что дальше?

– Нужен еще один. Делай скидку.

– Тебе и так без накрутки. Двести кун.

Торговаться смысла не было.

– Лады.

Киви отодвинул тахту и достал из балалайки без струн мешочек с блоссами. Его голубые глаза алчно сверкнули, Тарас Голубев (так его звали) самодовольно кувыркнулся и сел в позу лотоса.

– Бери с желтой пломбой, – он кинул мне мешок, – свежак.

– Благодарю.

– Будешь уштопываться?

Я давно не ставил семечко. Не любил уштопков. Медлительные и болтливые, в рассеянном высокомерии они не раз сдавали себя и компанию. КГС смотрел на них сквозь пальцы, не считая интеллигенцию, к которой я по должности относился. Но Киви нужно умаслить.

– Не откажусь, если предлагаешь.

Тарас вставил в пистолет семя и сделал мне пункцию в сонную артерию, оставив на коже маленький прыщ.

– На две недели, меньше нет, – улыбнулся он по-барски и стрельнул себе под язык.

Затем мы съели по дольке лимона. Витамин С активизировал вещество – две недели без цитрусов, смородины и даже квашеной капусты. Я забрался на тахту, а Киви включил музыку. Томные романсы в миг разожгли его либидо, и тут же появились юные цыганки с вином. Они танцевали и целовались, а я смотрел на ковер. Петр Восьмой виновато и добродушно улыбался, подозрительно вибрируя усами в такт пульсации луковиц-куполов церквушек. На другом экране бабочки опыляли кактусы. Я вспомнил родителей, скупо прослезился и уснул.