Читать книгу Побег от посредственности - Павел Вособа - Страница 7

Путь к смерти непрост, он ведет не удобной дорогой, а сквозь собственный центр, который касается света.

Трое покинули древнюю Яффу и отправились в город. Справа поднимались многоэтажки, слева тянулся широкий, длинный пляж. Они прошли около шумного пляжного ресторана, стоящего на песке, повеяло ветром, несущим аромат свежего кофе и еды. Неподалеку был почти пустой пляж, они сели в тени соломенного зонтика. Ричарда манили русское аристократическое очарование Натальи, аромат незнакомых духов, немного пряный от запаха сильного женского тела. Она неотразима! Чары женской красоты – они реальны или это лишь шаблон, навязанный обществом? Моя способность замечать прекрасное врожденная? Ее можно развивать? Определенно! Вокруг меня столько прекрасного, что я задыхаюсь.

Ричарда охватила неописуемая радость, мир прекрасен – песок, небо, море, – внезапно он кажется себе обнаженным, уязвимым, но в то же время воодушевленным. Он открыл новый, до сего времени скрытый мир – мир, который прекрасен в каждый момент его жизни. Он почувствовал глубокий покой внутри. Пусть случится что угодно, с этой минуты он будет относиться к этому как к подарку. С открытым сердцем он взглянул на Наталью. Та слегка кивнула и начала рассказывать.

Мои родители выросли в Советском Союзе, но, несмотря на это, от предков у них остались некоторые аристократические привычки. В воскресенье после обеда к нам регулярно приходили гости пить чай с тортом. Мама играла им на пианино и пела. Уже в четыре года ее игра меня огорчала, она не была фальшивой, но «нечеловечной». Я чувствовала, как занавески тянулись к себе, ковер вдавливал свои ворсинки как можно глубже, несчастный пес прятал хвост и скулил. Вся квартира страдала от ее игры так же, как я. Она относилась к типу людей, которые учатся только умом, по существу и безучастно.

Однако фортепиано меня привлекало. Кажется, мне было пять лет, когда у меня впервые получилось приподнять крышку. Я торопливо сунула под нее хрупкие пальчики, я хотела услышать приятные звуки, но крышка упала и прищемила мне пальцы. Зазвучало несколько тонов. Я уже начинала плакать, когда пианино зашептало: «Еще, еще, не бойся…» Я вновь уперлась в крышку, и в этот раз она откинулась назад. Я сыграла несколько нот и услышала мелодию – кто-то направлял мои руки. Я чувствовала музыку, видела ее, она проходила по моим пальцам, и они ее принимали – легко, без усилий и стараний. Откуда-то они знали ее.

– Дорогой, подойди скорее сюда! Наша дочурка играет на пианино.

Я обернулась и виновато улыбнулась. Мама выглядела такой счастливой.

– Наймем ей преподавателя, посмотрим, действительно ли она этого хочет, – строго, но с любовью сказал отец.

***

– Извините, но я не буду учить вашу дочку играть! Она упрямая, отказывается учить технику, гаммы, подчиняться дисциплине.

– Но ведь она с утра до вечера пиликает какие-то мелодии, – вяло сопротивлялась мама.

– Это делает каждый ребенок, но талант познается в тяжелой работе. Ваша дочь недисциплинированна, очевидно, она еще маленькая.

– Вы хотели сказать – избалованная, – строго сказал отец и открыл дверь моей комнаты. – Наталья, подойди сюда, я знаю, что ты слушаешь. Почему ты не делаешь то, что от тебя хочет преподавательница? Ведь ты любишь пианино.

– Мне неинтересно, как она учит.

– Это лучшая преподавательница в городе! Ты не можешь играть просто так. Знаешь, сколько вещей должен делать я, хотя они мне и неинтересны?

***

Моя вторая преподавательница была выдающейся. Мы часами вместе соединяли звуки, аккорды, мелодии – без нот и упражнений на гаммы.

– Лишь слушай клавиши, ищи, не бойся делать ошибки, вложи в это всю любовь, стань продолжением руки фортепиано, и оно полюбит тебя, позволит тебе все.

– Почему некоторые звуки сопротивляются мне?

– Каждый звук – это личность с правом на самоопределение – если ему что-то не нравится, он это открыто демонстрирует. А теперь сыграй мне что-нибудь свое, твоя игра заряжает меня, а сейчас во мне как раз мало энергии.

– Кто-то вас обижает?

– Нет, просто мне уже неинтересно учить детей без таланта и настоящей заинтересованности. Ты полностью поменяла мою жизнь.

***

– Почему наша дочь не может выступать на школьном концерте, как все остальные? – спросила мама, когда преподавательница пришла в одно из воскресений к нам в гости.

– Она еще не знает нот, играет, как слышит, она не может сыграть несколько раз конкретное произведение.

– Как это возможно? У нее нет задатков? Ведь дети в ее возрасте играют и более сложные вещи, – спросил отец, с трудом скрывая свое расстройство. Он представлял себе, как будет хвастаться мной, демонстрировать, чего достигла его дочь, соревноваться с друзьями, знакомыми в том, чей ребенок более талантлив, добросовестен, прилежен.

– У Наташи большой талант, она умеет беседовать с пианино, мелодия всегда идет из ее маленького сердечка, создает собственные последовательности и вариации. Ее пальцы играют сами по себе, я еще не учила никого похожего. Стандартное обучение уничтожило бы ее способности, я чувствую огромную ответственность за нее. С муштрой дети достигают многого и быстрее, но без собственного творчества и отношения они становятся лишь меланхолическими исполнителями. Большинство учителей муштруют их только для того, чтобы угодить родителям. И я к ним отношусь, но сегодня, с вашей дочерью, я не могу по-другому, потому что она слишком талантлива.

– Мы верим вам, да? – умоляюще повернулась мама к отцу. – Она определенно будет играть и петь, как я. – Отец слегка кивнул головой.

***

Свой первый большой концерт с Ленинградским симфоническим оркестром я отыграла, когда мне было двенадцать лет. Ровно двадцать шесть лет назад! Я вообще этого не понимала – я все делала для своих родителей. Тогда отец в первый и последний раз похвалил меня, я всю ночь плакала от счастья, настолько я жаждала его одобрения. Строгость и грубость моего отца, однако, увеличивались, вероятно, он ревновал, по-прежнему боролся со мной, оскорблял, смеялся надо мной.

Как-то вечером он пришел пьяный, мама ушла в ночную смену, а сестра Юлия уехала на каникулы к дедушке и бабушке за город. Я репетировала Трансцендентные этюда Ференца Листа. Я была в экстазе, и это спровоцировало моего отца. Он встал позади меня и слегка коснулся моих плеч. Я испугалась и перестала играть.

 – Пожалуйста, продолжай, это восхитительно, – сказал он. В его дыхании чувствовалась смесь алкоголя, чеснока и мяса, но в его словах было что-то очень нежное и похотливое. Однако я любила его и поверила его словам. Я продолжала, он погладил меня по плечам, это было мучительно.

– Играй, прошу, – его голос внезапно наполнился яростной страстью и настойчивостью. В напряжении я продолжала. Он не удержал равновесие и свалился на меня, мы упали на пол. Он лапал меня. Я ожесточенно сопротивлялась и сильно пинала его в живот. Он закричал от боли. Это напугало меня.

– Отец, что с тобой?

– Я сделал тебя известной! Ты все это делаешь для меня, я знаю это! – он довел меня до слез. – Иди ко мне, не бойся, я лишь хочу обнять тебя, я люблю тебя.

Я убежала в свою комнату, отец не пришел и ближе к утру я заснула. На следующий день он вошел ко мне. «Прости, Наташа, я был пьян». Он протянул руку, чтобы погладить меня, но я отскочила. Никто из нашей семьи никогда не узнал, что тогда между нами случилось.

В пятнадцать лет меня взяли в музыкальную школу-интернат для одаренных. Школа и освобождала, и ранила. Я чувствовала себя свободной, но одновременно покинутой. Я неистово погрузилась в музыку, играла с утра до вечера, экспериментировала, сочиняла, засыпала за пианино. Мои руки все время болели, спина, суставы и мышцы на руках регулярно сводило судорогой. Я плакала от боли и вместе с этим проживала блаженные моменты. Это было самое счастливое время в моей жизни. Быть известной никогда не было моей мечтой, скорее умереть в музыке, в мелодии, которая настолько ласковая, проникновенная, отзывчивая. Ей ничего не нужно от вас, она лишь отдает. Моим самым большим желанием было слиться с ней.

Я получила мировую известность, ездила по всему свету, мой ежедневник был забит. Я была на вершине, когда заболел отец. Я не знала, как мне следует поступить. В итоге во мне победила ответственность, и я прилетела в Санкт-Петербург и навестила его в больнице. Он выглядел ужасно, несмотря на то, что ему давали морфий, он мучился от болей. Он почти не пошевелился, когда увидел меня, но где-то внутри моего сердца прозвучала тихая, тоскливая, слабеющая мелодия.

– Все плохо, – прохрипел он.

– Ничего не говори, – сказала я и взяла его за руку спустя продолжительное время. Мое лицо неудержимо напряглось, по всему телу раздавались долгие тяжелые звуки, и мои мысли разбежались. До этого момента жизнь была черной дырой, я что-то отдавала, а мне ничего не возвращалось. Успех? Что это? Успех – это мало, он не сделает меня счастливой. Я хотела любви, а вместо этого мне доставались удары. Но что это такое – настоящая жизнь? Это лишь настоящие чувства? Ведь были моменты, когда я чувствовала внутри что-то большое, что было выше меня. Хриплый слабый кашель вернул меня к действительности.

– Я должен тебе кое-что сказать, пока не умер. Я пожертвовал тобой. Твоя мать всю жизнь хотела быть известной пианисткой, но мы оба знаем, что ее игра чудовищна. Я хотел, чтобы ты ей это возместила, я играл в строгого отца, который будет для тебя главной инстанцией, но, к сожалению, ничего не вышло. Сначала моя строгость была наигранной, но она быстро приросла к коже, я утешал себя тем, что чем злее и противнее буду, тем больше будет расти твоя любовь к музыке и жажда однажды услышать от меня похвалу. Наташа, ты играешь так, что у меня перехватывает дыхание, у тебя феноменальный талант и воля, но теперь ты уже ничего не должна доказывать, я люблю тебя и буду любить, даже если ты вообще ничего не добьешься, если не будешь играть, что бы ты ни сделала, я буду тебя любить. Играй, чтобы дарить радость себе и людям. Забудь про совершенство, твой отец желает тебе, чтобы ты нашла настоящее собственное желание и шла к нему. – У него затряслась рука, и пальцы начали танцевать. Мой отец, должно быть, играл на пианино! Это невероятно, но его пальцы летали туда-сюда, и я почувствовала самую любимую мелодию. Я положила голову ему на руку. Это так тяжело, понять отношения отца и дочери, это так тяжело для него настоящие отношения, это так тяжело любить и не переступать черту… Отец перестал играть.

– Господи, прости мне мою надменность быть богом в отношении моей дочери, теперь я могу спокойно умереть, потому что единственное, что мне сохраняло жизнь, было надеждой, что я избавлюсь от своего проклятия, твоей зависимости от милосердия отца.

Я приходила к нему каждый день и рассказывала о себе, ничего другого он слышать не хотел. Единственная вещь, которую и сейчас помню из того, что он говорил: «В тот момент, когда я схватил тебя за плечи, нет, подожди, выслушай, не отказывайся. Помни, что в черном может оказаться и белое. Ты играла так прекрасно, что мной полностью одолели эмоции, я не владел собой – мне стыдно за свою ошибку, но, в то же время, это было самое глубокое впечатление в жизни».

Спустя неделю он умер. Это был самый большой удар в моей жизни, и я не представляла, что меня ждет. Пока отец был жив, я была убеждена, что я родилась для музыки, что могу быть счастливой, лишь когда сочиняю, что меня не интересует слава. Это было ложью!

Я не могла играть. Сначала я думала, что грущу по отцу, но это не было правдой. Музыка перестала быть для меня выходом. Я начала понимать, что без внутренней битвы с отцом становлюсь заурядным виртуозом, которому по-прежнему аплодирует толпа, но я уже знала, что это из меня не выходит. Я начала отчаиваться. Я потеряла единственный смысл жизни. Моя исключительность исчезла, вместо нее пришли фальшь и страх.

Потом я познакомилась с Матисом, он тоже был музыкантом, он понимал и успокаивал меня, говорил, что это все временно и все вернется на круги своя. Я влюбилась в него, и мне казалось, что я наконец-то встретила счастье. Я хотела, чтобы он любил меня за то, что я умею, чтобы был горд мной, ласкал меня и восхищался. Однако он стал меняться, смеялся надо мной, иногда относился ко мне как к шлюхе. Это вернуло меня к музыке. Я вновь чувствовала и проживала ее глубину. Наши отношения ухудшались и однажды вечером, мы были пьяны, он отхлестал меня по щекам, потом содрал с меня все и, несмотря на мои протесты и сопротивление, удовлетворился. Мне стало понятно, что дальше так продолжаться не может. С утра я встала и начала собирать свои вещи. Он пришел ко мне и просил прощения. И тогда я все поняла. Я не способна жить свою жизнь! Я никто. Чтобы я чего-то достигла, кто-то постоянно должен меня угнетать, оскорблять. Отец, Матис, кто будет следующий? Бог наградил меня даром, но в то же время и наказанием. Так и должно быть? Что еще мне нужно понять, чтобы я могла умереть?

Матис мне безразличен, но я не хочу никаких новых отношений. Сегодня нет никого, кто бы мог меня настолько оскорбить, чтобы вновь возбудить бесконечную щемящую жажду проживать экстаз и ожидать похвалу «от отца».

Могло показаться, что смерть стала бы решением всего, но это не правда. Играя, я несколько раз перешагнула крайние пределы и очутилась «по ту сторону». Это было большое НИЧТО, я не понимала, что происходит, неуверенность, тьма и боль не покидали меня. Моя больная душа была полна неразберихи, страданий и все еще повторяла те же вопросы: кто я, что здесь делаю, как мне выбраться – где жизнь, что это здесь – ТЬМА, НОЧЬ для моей души. Я хочу выйти, я страдаю, Господи, помоги мне.

– У меня кончаются силы, каждая мелочь меня ранит, а светлых моментов становится меньше, – закончила свой рассказ Наталья. – Около вас звучат нежные звуки, из которых вырастает мелодия, гармоничная, сильная и притягательная, внутри вас, однако раскатистые удары, демонические звуки, приходит нечто новое. Этому невозможно сопротивляться, вы как будто ворота в мир, о котором я всю жизнь мечтаю. Помогите мне, пожалуйста. Главное, когда я буду там, где-то глубоко и одна. Я чувствую, что скоро это придет, но я боюсь, невероятно боюсь.

Послеобеденное солнце увеличилось и начало пылать. Было почти безветренно, море как зеркало, а пляж заполнялся по мере того, как люди возвращались с работы. Виктория постелила свою серую кофточку на песке, легла на живот, оперлась локтями, положила голову на руки и посмотрела Наталье в глаза. Ричард осознал, насколько она невероятно крошечная и худая, даже почти тощая.

– Попробуем для начала найти правду, открыто ее признать, какой бы она ни была. Вы готовы к этому? – спросила Виктория.

– Наверное, – ответила Наталья и, несмотря на жару, подсознательно прижала колени к себе и обняла их, как будто бы ей было холодно.

– Вам не нужны оскорбления, чтобы вы были успешной. Вы эгоистически влюблены в себя и свою музыку, вам не интересно ничто другое. Ваш отец беспомощно любил вас.

– Ведь он обижал меня! Как я могу в это поверить?

– Легко пожертвовать собой ради себя, но из-за любви пожертвовать собой можно только ради другого. Настоящая жертва не знает границ, она безмерна. Человек осознает последствия, и, несмотря на это, не может по-другому. Ваш отец умер из-за вас. Его тело, в конце концов, умерло из-за длительных страданий и упреков.

– Это невозможно!

– С первой минуты, как он услышал вашу игру, он знал о вашем таланте, он сам был выдающимся виртуозом. Он хотел, чтобы вы были счастливой и успешной. И все же у него не было духу раскрыть это даже перед смертью.

– Когда он говорил, что это все он делал ради моей матери, он лгал?

– Да, даже тогда он не хотел этого признать и пожертвовал собой. Он безгранично мужественный мужчина. Его душа задала себе задание, и он всю жизнь его выполнял. На земле не очень много индивидуумов, которые на это способны.

– Что я должна сделать? Внезапно я уже не жертва, а виновная. Это ужасно!

– Слишком легко советовать другим, понять себя тяжелее, я сама живу с чувством вины, от которого не знаю как избавиться, – неуверенно сказала Виктория.

– Что мне нужно изменить? Что бы это ни было, я приму это. – Наталья решительно встала. Маленький ветерок поймал падающий песок и пыль и отнес их к шоссе. Ричард посмотрел наверх, за силуэтом Натальи светило закатное солнце, он вновь почувствовал легкое веяние ее духов, однако на этот раз его пересилило болезненное сочувствие, чувство краха. Для нее будет трудно на какое-то время сойти с пути и искать.

Виктория встала, встряхнула кофточку и накинула ее на плечи. Она по-прежнему колебалась, но в конце концов заговорила.

– Признайте свою эгоистичную жажду быть успешной и знаменитой. Или вы это сможете, или наступит быстрый конец.

– А вы? – обернулась Наталья к Ричарду. – Ничего мне не скажете?

– Простите себе свой эгоизм и не теряйте надежды, что бы ни случилось. Так вам будет легче умирать.

Наталья с изумлением посмотрела на него:

– Откуда вы знаете, что я думаю о смерти?

– Человек, который думает о своей смерти, готов меняться, замечает кратковременность мира, сосредотачивается на существенных для его жизни вещах. Многих людей удерживает в жизни лишь ненависть к себе и другим. Их душа прикована, и смерть не настает вовремя, – тихо ответила Виктория вместо Ричарда.

– Значит, смертью все не заканчивается?

Виктория рассмеялась и заразила смехом Ричарда и Наталью.

– А как могло бы? Вечер за вечером вы думаете об отце и ваших отношениях. Перестаньте бояться и попросите его, чтобы он вас простил.

– Вы поможете мне, если у меня не получится?

– Я отслужу литургию, пожертвую для вас свое время в мыслях и энергию, чтобы вы вновь нашли путь к свету, – сказал Ричард.

– Не знаю, было ли это случайностью или судьбой, что мы встретились, но я вам верю, – сказала Наталья и обняла сначала Викторию, а потом и Ричарда. Она развернулась и, босая, с туфлями в руках, пошла по направлению к Яффе. Пройдя метров десять, она обернулась и помахала им.

– Ричард, ваши рыжие звуки восхитительны. Я бы так хотела быть ими. Возможно, когда-нибудь в другой жизни. Если вы хотите знать больше, спросите Викторию.

Ричард вопросительно посмотрел на Викторию, однако та сделала вид, что ничего не слышала.