Читать книгу Проклятие темных вод - Пенни Хэнкок - Страница 5

Глава четвертая

Оглавление

Субботний вечер
Соня

Единственный недостаток Дома у реки (Кит горько жаловалась на него, когда мы впервые вернулись) – это отсутствие сада. Внутренний дворик от входа в кухню до стены, за которой начинается аллея, мощеный и слишком маленький, чтобы гордо именоваться двором. Я все-таки посадила там несколько растений в горшках, но постоянно проигрываю битву за солнечные лучи. Мама выращивала вьющиеся растения на клумбах, которые соорудила из кирпичей, что вывалились из стены. Теперь на их месте торчат зазубренные осколки – кирпичи раскололись от мороза. Глициния, мамин дикий пятилистный виноград и черешковая гортензия борются с темнолистным плющом, что грозится их поглотить. По сути, от недостатка света целый день страдает весь дом, за исключением музыкальной с ее громадными окнами.

Мы никогда не пользуемся главной дверью, что выходит на улицу. Сейчас она забаррикадирована столом и старым компьютером Грега. Ходим через боковую, которая открывается на аллею вдоль Темзы.

Когда мы вернулись в Дом у реки, Кит оккупировала комнату со стороны главного входа, окнами на улицу, а мы с Грегом поселились в чуть меньшей, задней спальне, что по утрам ловит свет с реки. Много лет назад здесь была моя детская. В доме есть еще одни «покои», но там никто не живет. Пролет вверх по лестнице – и вы у музыкальной. Родители хотели перестроить верхний этаж, но низкая крыша не позволила. Из моей комнаты можно было попасть на чердак – такой низкий, что там никто не помещался. Вот родители и возвели странную квадратную башню с высокими окнами, из которой, если встать на стул, открывается вид на реку – Собачий остров и нынешний Кэнэри-Уорф – с высоты птичьего полета. Новую комнату втиснули под половину ската крыши. Эта выступающая над домом конструкция со стороны кажется забавной. Сделали еще несколько окон, а то на лестнице была бы тьма кромешная. То есть я, стоя на лестничной площадке, могу видеть Джеза в комнате, а он меня – нет. Наблюдаю за пленником. Сердце замирает… Как он двигается! Недавно заметил, что дверь заперта. Побарабанил по ней. Громко. Кричал, звал меня. Едва не кинулась успокаивать. Меньше всего хочется напугать мальчика.

Немного погодя Джез перестает орать и обходит комнату, явно пытаясь найти что-то, чем можно взломать замок. Берет заколку для волос. Наблюдаю, как он неловко тычет ею в скважину, и бессмысленные попытки разрывают мне сердце.

Бросив это занятие, Джез отходит к стене, хватается за подоконник и подтягивается на сильных руках. С удовольствием смотрю, как напрягаются его бицепсы, как задирается его футболка, обнажая золотистые впадины в нижней части спины. Малыш понимает, что через те щели тоже не сбежать. Естественно, они заперты. Возвращается к двери, молотит по ней кулаками, зовет меня. Мне больно от собственного упорства, но, боюсь, если войду к парню неподготовленной, он просто удерет. И я его потеряю. Какое-то время Джез сидит на кровати, уронив голову на руки. Потом берет гитару Грега – акустику, которую муж купил в отпуске в Испании. То был год великого молчания – мы едва не развелись. Но я меньше всего хочу думать об этом. Джез играет. С каким-то неистовством. Вижу, как он бренчит по струнам и шлепает по деке инструмента. Из-за звукоизоляции сама музыка, конечно, очень тихая, но мне и не обязательно слышать каждую ноту, чтобы оценить нюансы пассажей: медленных или быстрых, громких или тихих, взрывных или мелодичных. Да я особо и не вслушиваюсь – наблюдаю за его лицом, концентрацией, глубиной выразительности, за эмоциями. Джез будто переносится в другое измерение. Он талантлив и словно «подключен» к чему-то необъятному, неземному. Любуюсь, как парень играет: голова склонилась над полированной декой, чувства перетекают из души в тело, из-под пальцев вылетают нотки. Он держит гитару так, как будет держать женщин, – с нежностью и чувством ритма, с инстинктивным желанием брать и отдавать, точно зная, когда приостановиться, а когда раскрыться полностью. Единственным из моих знакомых, кто обладал этим инстинктом, был Себ. Когда я вхожу к Джезу со свежезаваренным чаем, поверхность реки отливает медью, а здания на том берегу купаются в желтом свете. Он поднимает на меня взгляд, кладет гитару:

– Я стучал, пытался до вас докричаться. Зачем дверь заперли?

Юноша встает, смотрит на меня и делает шаг к выходу. Я останавливаюсь, преграждая ему путь. На всякий случай.

– Извини, пожалуйста. Сглупила. Привычка! Тут дорогущая аппаратура, и Грег требует, чтоб я держала комнату на замке.

– Я уж было психанул… Мне пора. Уже, наверное, поздно?

– Еще полно времени. Отдыхай. Смотри, что я тебе принесла.

– Вы попросили Хелен передать Алисии, чтоб она вышла на связь?

– А, это… Да. Они уже могли бы и позвонить. Но почему-то, – пожимаю плечами, – не позвонили.

Мальчик внимательно смотрит на меня, вроде чуть сбитый с толку.

– Голова так и болит… – произносит наконец.

– Немудрено. Вот принесла чая. Тебе надо много пить. А попозже – обязательно поужинать. Приготовлю аранчини – купила в итальянской лавке на рынке.

– Что?

– Аранчини. Рисовые шарики, внутри болоньезе или моцарелла. Вкуснятина! Еще есть немного белой риохи. Тебе понравится.

А вот о вине говорить не стоило. Он морщится.

– Сейчас тебе, наверное, и думать об этом противно, а вот позже обязательно надо опохмелиться.

– Спасибо. За все. Но я правда должен идти.

Он начинает собирать свои разбросанные по комнате вещи: толстовку с капюшоном, беджик, который слетел с нее, пачку жвачки. Мое сердце болезненно сжимается, мешая дышать. Понимаю, что он делает, и не в силах это вынести.

– Не уходи.

– Придется. Все наверняка гадают, где меня носит последние двадцать четыре часа.

– Пусть думают что хотят. Останься.

– Мне плохо… Алисия не знает, где я. Надо объяснить ей, почему я опоздал на поезд. Мама будет волноваться.

– Джез… – говорю я и, прежде чем успеваю остановиться, слышу мольбу в собственном голосе: – Как по-твоему, мне не худо?

Мальчик впервые глядит на меня с тревогой. Я нарушила главное правило: стала безрассудной. Надо применить один из моих профессиональных методов. Сделать голос спокойным, ровным. Спрятать грозящееся поглотить меня море отчаяния.

– Я отменила сегодняшние занятия, понадеявшись, что ты захочешь остаться. Пожалуйста, пообедай со мной. Можем приготовить пиццу, бургеры – что пожелаешь. Поищу для тебя номер телефона моего приятеля из оперы.

– Спасибо большое. Честно. Но я ухожу. Прямо сейчас. Надо домой. Номер можете прислать эсэмэской. Новый телефон я себе куплю.

Я гляжу в его глаза, мысленно пытаясь внушить: «Не делай этого. Не вынуждай меня заставлять тебя». Однако мальчик продолжает собираться – проверяет карманы, завязывает шнурки.

– Тебе нельзя домой с такого похмелья. Что скажет Хелен?

– Ну хорошо, быстренько попью чая – и сразу ухожу.

Не этого мне хотелось, но выбора нет. Поворачиваюсь спиной, иду к подносу с чаем и бросаю одну из маминых таблеток в его чашку.

– Сахар?

– Две, пожалуйста.

Для ровного счета вместе с сахаром кидаю вторую таблетку. Хорошенько размешиваю и передаю неразумному. Мы попиваем чай, сидя рядом на кровати. Это могли быть чудесные мгновения вроде тех, что мы разделили прошлой ночью, но их портит Джез: он то и дело поглядывает на дверь, будто нервничает, будто ждет не дождется поскорее допить и убраться отсюда. Лекарство подействовало удивительно скоро. Поначалу я решила, что ничего не вышло и парня придется отпустить. Но через некоторое время его веки отяжелели, Джез пробормотал, что слишком сонный, чтобы допить чай, опустил чашку и откинулся на подушки. Вглядываюсь в его лицо. Веки дрожат – парень силится открыть глаза. Губы пытаются вымолвить слово. Поднимает руку, будто тянется за чем-то у меня в ладонях, и тут же роняет ее, словно эта попытка отнимает последние силы. Глаза закрываются, голова склоняется набок. Меня вдруг тревожит собственная смелость. А еще в душе разливается невероятное тепло: я заполучила его. Он мой. Опускаю на пол свою чашку и нависаю над Джезом. Свет за окнами почти угас. Полумрак углубляет тени на лице парня, делая его похожим на персонажа черно-белого кино. Он еще красивее, чем казался поначалу. Наклоняюсь, целую мальчика в губы. Легко – только чтобы ощутить их нежную новизну. Едва прикасаюсь, беззвучно и неподвижно, наслаждаясь изысканной мягкостью его уст. Я вернулась. Себ рядом. Весь мир распахнулся перед нами как бескрайняя детская площадка. Приподнимаю ногу Джеза. Такая большая, что приходится держать обеими руками. Снимаю его кроссовки, носки. Даже в этом нет ничего неприятного. Он пахнет совсем как ребенок. Восхитительно нежная кожа… Хочется взять каждый из его розовых, пахнущих свежестью пальцев ног, один за одним, в рот. Представляю, каково будет ощутить во рту плоть, как царапнет нёбо ноготь. Вкус их будет новым и нежным. Но кое-какие радости лучше отложить на попозже. В этом самая прелесть – насладиться ожиданием. Я заполучила Джеза, он здесь, в музыкальной, – у меня снова уйма времени.

Проклятие темных вод

Подняться наверх