Читать книгу Пожиратели душ - Петернелл ван Арсдейл - Страница 13

Алис плелась за Матерью к лесу в беспричинной надежде, что, чем медленнее она будет идти, тем скорее Мать забудет о ноже. Но Мать никогда ничего не забывала. Несмотря на ужас предстоящего переезда, на тревогу из-за необходимости покинуть дом и переехать за Ограду, она не отвлекалась от мыслей о ноже.

– Где бы была, Алис, когда последний раз держала его?

Они с Алис стояли на опушке леса, и Мать выжидающе смотрела на девочку. Алис вспомнила самое начало своей жизни в доме у Матери, когда та поначалу не смотрела ей прямо в глаза. Теперь Алис думала, что со стороны Матери это был жест доброты. Потому что Мать знала силу своего взгляда. Знала, что Алис начинает ерзать, когда глаза Матери пригвождают ее к месту. А теперь, понятно, Мать как раз и хочет, чтобы девочка заерзала, ведь ей нужно дать понять Алис, что ее не одурачишь.

Хватило одного движения глаз Алис. Одного ее взгляда во влажный сумрак леса. И хотя она тут же снова уставилась прямо на Мать, было уже поздно. Мать поняла. Она всегда все понимала.

– Ты одна ходила в лес, правда? – с уверенностью проговорила Мать ровным голосом.

– Ага, так и есть.

– Что ж, тогда пойдем искать нож.

Мать резко повернулась и пошла, не оглядываясь по сторонам, и вот она уже в лесу. Она привычно перешагивала через камни и упавшие ветки. Не было здесь ни единого местечка, которого она не знала бы. Они молча продвигались вглубь леса, Мать шла впереди, и Алис вдруг поняла, что она вовсе не занимается поисками ножа. Наконец Мать остановилась и, внимательно глядя на Алис, предупредила:

– Нам придется быть очень осторожными. Намного более осторожными, чем раньше.

Алис молча вздернула голову, как это делала старая собака Гэнор.

– Твои прогулки в лес, Алис… Мне понятна твоя тяга. Я знаю, почему ты это делаешь. Но если ты думаешь, что теперь за тобой не следят… Дитя, ты и представить себе не можешь. Ограду строят не для того, чтобы уберечь людей. Ее строят, чтобы держать людей взаперти. Особенно таких, как мы… – Мать схватила девочку за запястье: – Алис, скажи мне. Скажи, что ты понимаешь.

Понимание пришло внезапно, как удар грома. Алис почувствовала, как вокруг нее смыкаются стены. Задыхаясь, будто из легких выдавливали воздух, Алис кожей ощущала, как погружается в отчаяние. Мать выпустила ее руку. Нутро, казалось, подступило к самому горлу, и Алис с трудом удержалась, чтобы не извергнуть содержимое желудка к ногам Матери.

– Я была осторожна, очень осторожна, – говорила Мать, – но сейчас любой осторожности недостаточно. Нас сожгут на костре как ведьм, если узнают, что мы умеем делать. Не смотри так на меня, дитя, я знаю, что ты понимаешь. Ты поняла, что я сделала с брюхом Мэри. Ты поняла, что я сделала сейчас, когда взяла тебя за запястье. С самого первого раза, когда я увидела тебя за нашим кухонным столом, я все про тебя знала. Не спрашивай меня как. Но я знала.

Целый ворох вопросов взметнулся в голове у Алис, но она боялась, что в любой момент Мать замкнется и снова погрузится в молчание.

– Почему мы такие? Это плохо?

– Это не плохо, дитя. Как это может быть плохо – положить руки на чье-нибудь тело и понять, где оно неправильно работает?

– Тогда почему нас сожгут как ведьм?

– Потому что нас боятся, – ответила Мать, передернув плечами. И этим все было сказано.

Алис вспомнила, как Мать слукавила насчет чая.

– А тот чай для Мэри? Он был чудотворный?

Из горла Матери вырвался странный звук.

– Алис, ты же умная девочка. Не существует ничего чудотворного. Природа делает то, что она делает. Моя мать научила меня, какие корни вызывают роды, а какие помогают женщине исторгнуть из себя послед, точно так же, как ее мать научила ее саму. Но старейшины не хотят, чтобы мы вмешивались. Они считают, что следует отдаться на милость Пастыря, и всё на этом. Если мы выживем, то выживем. Если умрем, то умрем. – Мать снова издала тот горловой звук. – Ты не дурочка, Алис, и я тоже. Поэтому, когда мы переедем внутрь Ограды, я оставлю свой погреб с запасом корней там, где он есть, и мы больше не будем об этом говорить. Думай о том, чтобы уцелеть, слышишь? Как только мы окажемся внутри, наша судьба будет в руках старейшин. А они не позволят нам думать по-своему. Понимаешь, дитя?

Алис кивнула, хотя не была уверена, что ей все понятно. Слишком мало времени. Мало времени, чтобы задать все вопросы. Раньше Мать никогда столько не говорила, как теперь в этом сумрачном, истекающем влагой лесу.

– А как же пожиратели душ?

Мать, прищурив глаза, смотрела на Алис:

– А что?

– Ты не боишься их?

Мать вздохнула. Лицо ее смягчилось.

– Следовало бы, наверное, если учесть, что они сделали с твоими мамой и папой и остальными жителями Гвениса. Но я больше боюсь кашля, который не проходит, или горячки, которая усиливается, что бы я ни делала. Вот из-за чего я не могу заснуть, дитя. – Мать посмотрела в сторону дома. – Пойдем, Алис. Отца пора кормить ужином.

Алис сама не знала, что заставило ее задать последний вопрос, но она произнесла:

– А как же нож?

Мать покосилась на Алис и подняла глаза к небу:

– Дитя, ты и сама знаешь, что мы никогда не найдем его.

* * *

По приказу верховного старейшины люди покинули свои фермы и стоявшие в отдалении дома. Деревня замкнулась. Поселяне теперь существовали, сбившись в кучу, и это уменьшение жизненного пространства Алис ощущала как удавку на шее. Ворота Ограды, сказал верховный старейшина, будут запираться на закате и открываться только на рассвете. Так они спасутся от Зверя и его приспешников. Возведение Ограды началось немедленно, так что днем отовсюду доносилось жужжание постоянно работавших пил. Лес вокруг Дефаида поредел до такой степени, что страшно было смотреть. Одно за другим деревья падали, издавая громкий треск. В самой середине деревни, там, где когда-то были просторные лужайки, окруженные прочными каменными домами, теперь чуть ли не вплотную друг к другу вставали деревянные постройки. Новый дом Матери и Отца казался крошечным по сравнению с их прежним жилищем: всего один этаж и погреб. Две двери из главного помещения, где размещались кухня, очаг и обеденный стол, вели в спальни. В один из последних дней в старом доме, который Матери предстояло скоро покинуть, она, нарезая картошку на кухне, бросила Отцу: