Читать книгу Пожиратели душ - Петернелл ван Арсдейл - Страница 4

Давным-давно жили на свете две сестры. Они родились с разницей в несколько минут, и их хорошенькие головки были покрыты шелковистыми черными волосами. Роды продолжались полных два дня, и только чудо спасло мать от смерти. Не раз повитуха со страхом говорила себе, что роженица вот-вот скончается, да и малютки вместе с ней. Но девочки возвестили о себе громким криком, и мать заплакала, потому что мучения ее остались позади. Повитуха положила новорожденных на руки обессилившей матери, и когда одна из девочек выскользнула из ее ладоней, повитуха в последнюю секунду подхватила дитя над самым полом. «Благословение судьбы», – подумала тогда повитуха. Однако в скором времени она уже пожалела, что не дала мерзкой твари разбиться насмерть.

Но это было потом. А пока были и другие причины невзлюбить новорожденных. Две здоровые малышки если и благословение, то не в той деревне, где кладовые почти пусты, а на выжженных полях не осталось ни колоска. Поэтому рождение двух девочек стало скорее причиной для соболезнований, чем поводом для веселья. Поселяне качали головами и молились, чтобы такой вот злой рок миновал их дома.

Отцу сочувствовали, его жалели. Ясно, он надеялся, что родится сынок, – лишняя пара крепких рук необходима, чтобы сеять и собирать урожай. Крестьянину не обойтись без умелого мальчугана, способного починить забор и уберечь коз и овец от хищных волков.

На мать смотрели как на злосчастное существо. Лучше совсем не иметь детей, чем родить двух девочек. Говорили даже, что этот поступок она совершила с нечистым умыслом. Только совсем уж своевольная женщина может сотворить такое.

Мать же была всегда молчаливой, она сторонилась людей и целыми днями возилась в огороде. Ферма, где жили они с мужем, стояла на самой окраине деревни. Никто не ходил мимо их дома по пути к соседям. Никто не заглядывал, чтобы поболтать. Если бы их семью навестили, то с определенной надобностью. Но ни у кого такой надобности не возникало.

С самых первых дней мать обнаружила кое-что примечательное в своих дочерях. Но она никому об этом не сказала, даже мужу. Девочки были совершенно одинаковые, с одинаковыми черными волосами и круглыми серыми глазами. У обеих даже имелось родимое пятно – неровная звездочка сзади на голени. Различие у сестер-близнецов было только одно: та, что на две минуты старше, всегда тянулась к предметам левой рукой, а младшая – правой. У старшей родимое пятно было на левой голени, а у младшей – на правой. Черные волосы завивались одинаково, но в противоположных направлениях. Девочки казались зеркальным отражением друг друга: одинаковые, да не совсем.

Такие вещи не волнуют во времена процветания, когда поля приносят богатый урожай, а кладовые полны еды. Но если дожди проливаются в других местах, а после иссушающего лета наступает суровая зима, любая мелочь становится поводом для тревоги. А в дочерях-близняшках было достаточно странного, чтобы сердце матери постоянно сжималось от беспокойства.

Девочки росли, а дожди по-прежнему обходили деревню стороной. Тучи, бывало, собирались, и люди преисполнялись надежд, но ни капли не падало с неба вниз, на землю. А по мере того как лето подходило к концу и впереди замаячила долгая голодная зима, тревога в головах у поселян перерастала в подозрения, и они спрашивали себя, что же произошло перед наступлением засухи. Ведь раньше у них было достаточно еды.

Материнское чутье подсказывало женщине, что дочерей следует прятать подальше от пытливых глаз. И ей долго удавалось держать их в безопасности. Но однажды в их дом заглянула соседка с корзиной яиц. В деревне ей не удалось их продать. У матери же куры неслись не так чтобы обильно, а муженек ее любил яичницу. Вот женщина и пригласила соседку на кухню потолковать о цене.

Соседка присела за стол и с любопытством огляделась по сторонам. В глазах ее сверкнула зависть, когда она увидела, что полы на кухне чистые, фартук у матери белоснежный, а щечки у девочек румяные и пухленькие. Малышкам едва исполнился год, а они уже ходили и лепетали звонкими голосками всякую чепуху. Соседка отметила, что та девочка, что постарше, протягивает левую ручку, в то время как младшая тянется правой. А еще она отметила у каждой на гладкой крепкой голени странное родимое пятно, похожее на звезду. И подозрение поползло от ее затылка к макушке, угнездившись в голове. Тут что-то не так; да, действительно, все очень странно.

Соседка не сразу возвратилась домой. Сначала она зашла к кузнецу, который как раз устроился потолковать через забор с трактирщиком. Не прошло и нескольких минут, как на дороге показалась жена верховного старейшины и невольно услышала их разговор. Вообще-то она не любила сплетен, но тут такое дело: одна из соседок установила причину неурядиц в деревне. В прошлом году появились на свет младенцы, похожие друг на друга, как отражение в зеркале. И у обеих родимое пятно в форме звезды, а это, понятно, печать Зверя. Того, кто есть само Зло. Того, кто не пускает к ним дождь.

Отец девочек в тот день только вернулся из полей и вместе с женой сел ужинать, когда их трапезу прервал громкий стук в дверь. По правде говоря, задолго до того, как в дверь постучали, семья услыхала, что к ферме направляется с десяток деревенских. Хозяин озадаченно посмотрел на супругу, а затем взглянул в окно, где уже сгущались летние сумерки. Снаружи, перебивая стрекотание сверчков, доносился приглушенный рокот голосов. Мать двинулась было к двери, но отец коснулся ее плеча, удерживая на месте. Так они и ждали стука в дверь.

На дорожке, ведущей к крыльцу, послышалось шарканье ног. Затем зазвучали чьи-то шаги, и по дереву забарабанили костяшки пальцев. Отец пошел открыть дверь и послушать, что скажут деревенские.

А поселяне рассуждали вполне разумно. Они не винят его, говорили они. Ясно же, что засуха – это ведьмина работа, и они готовы поверить, что сам он оказался ни в чем не повинной жертвой. В конце концов, понятно: будь у него выбор, он не захотел бы рождения дочери, а тем более двух, а уж тем более обеих с отметиной Зверя. Что тут толковать, жена его – ведьма, а двойняшки – это, понятно, отродье Зверя, с которым она нечестиво совокупилась. Теперь у отца, стало быть, есть всего два варианта: либо он выгонит ведьму с потомством из дому, либо его самого изгонят вместе с ними. Деревенские предупредили, что вернутся на рассвете за его решением.

Отец на секунду успокоился. Поселяне не требовали сжечь жену и дочек на костре, забросать камнями или утопить. Но следующая его мысль была менее радостной. Если его с женой и детьми выгонят, они попросту умрут с голоду. Ни одна деревня их не примет, а без фермы он не прокормит семью, к тому же впереди зима. Они умрут медленной смертью, и в каком-то смысле это даже хуже сожжения.

После того как деревенские ушли, хозяин сказал жене, что есть только один выход: ей с девочками придется уйти. Пусть держат путь в лес. Говорят, правда, что там издавна водится всякая нечисть, но он, отец, не верит такой чепухе. А вот соседи верят. Стало быть, ни один злобный деревенский не сунется в лес вслед за ней и девочками. Отец заверил мать, что через пару деньков он разыщет их в лесу и построит им хижину. И потом будет часто приходить и приносить еду и дрова, пока жена с детьми не сможет вернуться домой. Если повезет, сказал он, дожди начнутся задолго до первых морозов. Деревенские поймут, что ошиблись, и все будет забыто.

На рассвете поселяне собрались, чтобы посмотреть, как муж отведет жену и дочек на опушку, туда, где начинается лесная глухомань. Мать шла, согнувшись под тяжестью мешка: она взяла с собой столько пищи и одежды, сколько могла унести, а также острый нож и топор. Кур своих ей пришлось бросить, но на веревке она тащила козу. Отец не посмел поцеловать жену на прощание или обнять детей. Когда мать с девочками вошли в чащу, он повернулся к ним спиной. Одна из деревенских кумушек клялась и божилась потом, что мать, дети и коза исчезли прямо-таки у нее на глазах.

Темен был лес.

* * *

Первые дни мать дрожала от страха. А девочки были серьезны и послушны, что редкость для таких малышек. Казалось, они понимали, что теперь не время плакать или капризничать. Мать обнаружила сухую пещеру и сложила очаг. Она не смыкала глаз до рассвета. Девочки засыпали под завывание волков. Коза и вовсе не спала.

На пятый день, когда мать уже потеряла всякую надежду, появился отец. Он нашел их по дыму от очага. С собой он принес увесистый мешок с инструментами и гвоздями. Соорудив при входе в пещеру хижину, в которой сквозило из каждого угла, он сказал жене, что должен вернуться на ферму.

Мать держала козу в хижине вместе с дочерьми – волки могли добраться до скотины в любой момент. Коза давала молоко и согревала девочек по ночам, а мать все смотрела на дверь, ожидая, что вот-вот вернется муж и заберет их домой.

Поначалу глава семьи наведывался к ним раз в неделю. Затем стал приходить раз в месяц. При каждом его появлении мать спрашивала: «Ну что же, теперь мы можем вернуться?» Но и после того, как пошли первые дожди и засуха больше не угрожала урожаю, отец говорил, что в деревне

небезопасно, что поселяне ничего не забыли и что он слышал, будто в соседней деревне сожгли ведьму. А когда мать возразила: «Но я же не ведьма», отец только кивнул и пошел прочь.

Девочкам шел пятый год, когда отец совсем перестал приходить. Малышки питались жестким мясом диких уток и пили козье молоко. Мать не раз принималась бормотать себе под нос, что не знает, как они будут жить, если не смогут кормить козу. И с сомнением оглядывалась по сторонам. Дочки изо всех сил прижимали к себе козу. Они лучше будут голодать, чем съедят свою козочку, говорили они.

Мать давно уже перестала смотреть на дверь в ожидании мужа. Во время последних визитов он только оставлял им еду, а к жене он не притрагивался и на детей не смотрел. Когда он совсем перестал приходить, мать задалась вопросом, не умер ли он. Но в глубине души она подозревала другое.

Однажды холодным утром, когда над землей нависло свинцовое небо, мать заперла козу в хижине и без слов повела девочек через лес. Они уже много лет не ходили этой дорогой, но знали ее наизусть. К концу дня, когда небо уже темнело, они подошли к заднему двору фермы – их прежнего дома. Мать постучалась. Дверь открыла пышнотелая краснощекая женщина. Увидев их, она замерла. И тут к двери подошел отец. В глазах его читались удивление и стыд. Он положил руку на плечо краснощекой женщины. И мать поняла, что ее подозрения оказались правдой. Она больше не жена своему мужу, а он больше ей не муж.

Дочери за эти годы привыкли к дикой жизни и лишь оглядывались, стоя в дверях теплого, освещенного огнем в очаге отцовского дома. Но когда до них донесся запах жаркого на плите, у девочек от голода слюнки потекли. Запах преследовал их по дороге к холодной хижине в лесу. С тех пор вкус пищи для них изменился. Теплое козье молоко, удачно пойманная в ледяном серебристом ручье форель, жилистый кролик, зажаренный на огне до черноты с одной стороны и сырой, сочащийся кровью, с другой, – никакая пища не могла больше насытить их желудки. Ноющее чувство неудовлетворенности ворочалось у них в животах, не давая покоя, даже когда они были сыты, даже когда воспоминание о жарком стерлось и девочки уже не могли воскресить в памяти запах пищи, приготовленной на настоящем очаге.

По мере того как дочери росли, крепли и становились неугомонными, мать их слабела. С каждым годом, прожитым в лесу, все ниже опускались ее плечи. Глаза потеряли блеск и помутнели. Пока девочки носились по склонам холмов, лазили по деревьям и ловили рыбу голыми руками, их мать оставалась в темной сырой хижине. Она начала кашлять и больше не сидела, а только лежала на боку. Из горла у нее вырывался хрип, а кожа истончилась и стала совсем прозрачной.

За эти годы девочки все меньше общались с матерью и все больше времени проводили в лесу в обществе друг друга, и все-таки для них стало потрясением, когда, вернувшись однажды вечером в хижину, они нашли мать мертвой. Рядом с ней лежала коза. Животное подняло голову и посмотрело на девочек, в чьих черных волосах застряли комья земли. Сестры неуверенно взглянули друг на друга, и какое-то смутное воспоминание о жизни людей подсказало им, что тело нужно похоронить. Посреди ночи они выкопали в земле глубокую яму. До сестер доносился вой волков и шорох листьев под их лапами. Старшая шикнула, и в ответ раздалось низкое рычание. Но волки не приближались.

Сестры жили теперь одни. Коза укладывалась рядом с ними, как всегда по ночам. Иногда по утрам, когда она тыкалась мордой им в лица, они представляли мать, вспоминали, как она гладила их по голове, целовала в лоб. Неясный протест в самой глубине души перерос в ожесточенность и злобу.

И вот однажды сестры оказались на дороге, ведущей в деревню. Им давно уже не нужно было разговаривать друг с другом. Когда старшая сестра двинулась в направлении фермы их отца, младшая последовала за ней без вопросов. Они дождались темноты и смотрели, как их отец в последний раз заходит к скотине, чтобы проверить, все ли в порядке. Наконец он лег и заснул, пригревшись рядом с женой в теплом доме. И тогда сестры залезли внутрь и открыли настежь двери хлева, отперли курятник. Остальное сделали волки. От отцовского скота ничего не осталось, кроме костей да перьев.

Однако этого сестрам показалось мало, и, чтобы утолить злобу, девочки отправились к другим фермам. Они сняли засовы со всех амбаров, открыли все курятники, после чего взобрались на дерево и оттуда прислушивались к волчьему пиру.

Когда в деревне снова все стихло, сестры удалились в свой лесной дом. Они лежали, не смыкая глаз, до рассвета. За те часы, что они провели в деревне, с ними что-то произошло. В их душах что-то закрылось навсегда, а взамен открылось нечто другое.

На следующее утро сестры почуяли, что в воздухе веет страхом. Запах наполнил их нутро, и им стало тепло, как давно уже не бывало с тех смутных, навсегда ушедших времен, когда малышками они спали в своих кроватках. И тогда они поняли, что пришло время навестить отца.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда в поисках родителя они пошли по его полям. Грязь и опавшие листья вросли в тела сестер, точно собственные кожа и волосы, и они приблизились к отцу почти вплотную, прежде чем он успел в страхе раскрыть глаза. Они встали перед ним – две женские фигуры, будто сотворенные из земли. Рот у него открылся, челюсть отвисла. Старшая сестра вдохнула его ужас, и волоски у нее на руках встали дыбом от удовольствия. Пальцы отца заскребли по груди, словно он жаждал поскорее найти нечто потерянное. А потом он замертво упал на собственное поле, бездыханный.

Младшая коснулась правой рукой лица сестры. Глаза старшей на мгновение почернели, но тут же снова обрели прежний серый цвет.

Старшая взяла за руку младшую, и вместе они пошли искать новую жену отца. Младшая постучала в дверь, и на пороге появилась краснощекая женщина. Ее страх издавал едкий запах, точно прокисшее молоко. Младшая сестра насквозь видела нехитрый умишко краснощекой, чья мелкая душа распласталась перед ней, как тушка на блюде, предлагая пожрать себя, что младшая и сделала. Она поглотила трусливую душу женщины, будто теплый ужин. С женщиной случилось то же самое, что и с ее мужем: пальцы заскребли по груди, словно оттуда вырвали нечто ценное, и она грохнулась замертво на кухонный пол. Младшая сестра взглянула на тело краснощекой женщины, распростертое у ее ног, и почувствовала едва удовлетворенный голод. Сестры вернулись в хижину, но голод только продолжал расти.

На следующий день они дождались, когда наступит глухая темная ночь, и снова пришли в деревню. Подойдя поближе к домам, они с удивлением обнаружили девочку, еще совсем ребенка. Она стояла посреди поля в полной темноте и как будто ждала их. Девочка не была похожа на их отца или краснощекую женщину. Она не испугалась, когда увидела сестер, в ее глазах светилось любопытство. Девочка пробудила в сестрах воспоминания о том времени, когда они сами были детьми в этой деревне. Поэтому сестры решили не трогать девочку, да и остальных детей тоже. Напуганных взрослых – тех, кто обвинял, кто изгонял, кто был старше их самих, – вот кого искали сестры. Тех, чей страх они чуяли в воздухе, будто запах дыма. В каком-то смысле сестры избавляли людей от страха. Они забирали его себе.

Сестры продолжили свое дело, заходя в каждый по очереди дом в деревне. Детей они оставляли спящими в кроватках, а взрослых – мертвыми и выпотрошенными. Вот так сестры похищали то, что не должно быть похищено, оставляя лишь дыру, пустоту, провал в разграбленном теле. Поначалу там появлялась небольшая темная прореха, но со временем она изрядно расширялась. С каждой новой душой провал становился больше и глубже. Но сестры ничего об этом не знали.

Наконец они насытились. Луна опустилась к горизонту, звезды потускнели, и они направились к своей хижине через лесную глухомань, сквозь серебристую листву, едва касаясь ногами лесного покрова, почти паря в воздухе.

Приближаясь к хижине, сестры почуяли кровь, боль и страх, но теперь ощущение не было приятным, и они ускорили шаги. Дверь в хижину была распахнута настежь. Вероятно, старая коза ночью задела ее, и дверь открылась. Большая лужа крови заливала то место, где животное часто лежало в солнечные дни. Тело утащили волки.

Старшая сестра ничего не почувствовала. У младшей мелькнуло воспоминание о том, что именуется печалью, но оно тут же изгладилось в памяти. Отныне они уже не были ни девочками, ни женщинами. Они превратились в нечто другое. Как оказалось, они могли довольствоваться самой малостью пищи и воды. В мире столько боязливых, робких душ, только и ждущих, чтобы их сожрали. И сестрам лишь оставалось вдохнуть их в себя.

Сестер звали Анжелика[2] Бенедикта[3]и были они пожирателями душ.