Читать книгу Закон Ордена - Петр Гурский - Страница 5

Они шли уже два часа, а Кестель ни разу не ощутил магии гроблинов. Алия хлопот не доставляла, шла, накинув на голову капюшон плаща, молчаливая, спокойная, погруженная в мысли.

А Кестель не мог подавить тревогу. Гроблины умели устраивать неприятные сюрпризы. Их можно было ожидать где угодно: за ближайшим пригорком, за деревом, среди палой листвы. К тому же, цепенела и плохо слушалась левая рука. Кестель старался укрыть немочь от Алии.

– Что за гроблины? – спросил он.

– Ты о ком?

– О тех, кто вчера следил за нами.

– Это братья Шерон.

Кестель нахмурился. Племя гроблинов произошло от смешения горных великанов и кохеаньских гномов. И даже среди этого недоброго народца род Шеронов славился твердолобостью и жестокостью.

А сам Кестель Самран Нетса не славился вообще ничем. Он таскался по городам, нанимался к местной знати махать мечом за деньги, подрабатывал ловчим, наперегонки с такими же охотниками выслеживал и хватал тех, кого приговаривал суд. Однако Кестель всегда избегал арестных ордеров из Арголана, хоть там их выдавали больше всего. Слишком уж много в Арголане было магии, а ее Кестель не терпел.

Хотя, пусть он и не терпел, и убегал от нее всю жизнь – по-настоящему ведь от нее не убежать. Она – часть природы, как огонь и ветер. А от них не скроешься. Рано или поздно в твою жизнь приходит серый человек, выглядящий древним немытым старцем, смердящий, как древний немытый старец, и страшно болтливый. И ты почему-то веришь болтуну и выпиваешь его яд. А старец берет в руку твою жизнь, и в руке его будто течет по жилам вместо крови мерзлая ртуть. Вот тогда и понимаешь раз и навсегда, что не убежал, и все изменилось. Изменилось и…

Кестель замер.

Кто-то смотрел на них. Кестель хорошо знал, отчего вдруг тéла будто касается теплый ветер. Шимскар на груди ощутил магию, нагрелся. Кестель грубо потянул Алию за собой в сторону ближайшего дерева, задрал ей руки и привязал к толстому суку, мешок бросил чуть поодаль.

– Попробуешь удрать – переломаю коленки, – предупредил он.

Она чуть не зашипела от ярости, но Кестель уже не смотрел на нее. С земли поднялась высокая человекоподобная тварь, с головой, дергающейся будто кожаный мяч под ногами игроков. Тварь шла неровно, колыхалась, словно ее тело не имело костей. В ладонях, выглядящих будто перчатки из человеческой кожи, тварь сжимала грязные кинжалы.

Кестель сплюнул, преградил дорогу паяцу и, превозмогая оцепенелость в руках, вытянул из ножен меч. Вот такого колдовского дерьма Кестель не терпел более всего.

Паяц повернулся к Алие. Из дыр, прорезанных в препарированной человеческой голове, глядели намалеванные на куске дерева глаза.

– Уходи, – угрюмо посоветовал Кестель. – Тебе ее не заполучить.

Алия дернулась и выругалась. Паяц обратил к Кестелю растянутое в жуткой ухмылке лицо. Наверняка человек, которому когда-то принадлежало это лицо, просил о смерти и обрадовался ей.

– Не хочу ее, – по-крысьи пропищал жуткий паяц. – Хочу тебя.

Бомол знал язык птиц. Ночные птицы пели о том, что по лесу идет женщина, выдающая себя за другую. Потом они пели о том, как женщина и мужчина, который ее схватил, зашли в дом, бывший, в сущности, колодцем. А назавтра ветер понес песню о том, что мужчина обманул колодец, вскоре пойдет дождь, а птицы совершенно счастливы, но голодны.

Бомол затаился и пошел за Нетсой, когда пара двинулась к городу. Бомол был заядлым коллекционером и знал о Кестеле такое, что бросало в дрожь. Птицы когда-то пели об этом.

– Хочу тебя, – повторил паяц.

– Чертов извращенец, – посетовал неприятно удивленный Кестель.

– Я резать тебя хочу, а не трахать, – злобно пропищал паяц.

Кинжалы были длинные, один совсем проржавел. Паяц с лязгом скрестил их и в тот же момент ударил. Кестель заслонился мечом, ударил сам – несильно, вниз, чтобы проверить, как работает оцепеневшая рука.

Противники замерли, рассматривая друг друга.

– Что тебе нужно? – спросил Кестель.

Перед глазами мелькнули кинжалы. Он отскочил, но лезвие все равно вспороло рубаху на груди. Надо помнить о том, что руки без суставов достают на удивление далеко. Паяц сгорбился, тряхнул головой и сделал выпад. Лязгнула сталь.

Дрались они молча. Лишенные бедер ноги тряслись, делали невозможные шаги. Кестель следил, не давал застигнуть себя врасплох. Он только оборонялся, глядел в нарисованные глаза твари, выжидал. Кестель уже понял, что паяц совсем не умеет биться, и недоумевал: зачем тварь затеяла эту драку? Кто этот мрачный чудак? Зачем дерется на глазах привязанной к дереву женщины?

А потом вдруг вспомнились слухи о коллекционере, обожателе свиней и убийце горожан, палаче уличных шлюх, любителе резать спящих.

Тогда Кестелю расхотелось только лишь обороняться. Глаза застлало белой мутью, забылась и боль в руках.

Кестель атаковал быстро и просто. Паяц ничего не сумел сделать. Кинжал вылетел из руки, будто детская игрушка, а оставшийся не смог парировать.

Меч вошел в сердце – и провалился по рукоять, будто в пустоту. Кестель тут же выдернул его.

Паяц застыл, затем приподнял голову – и повалился навзничь. Но из разодранных тряпок, видных в прорехе камзола, не вылилось и капли крови.

Кестель посмотрел на ухмыляющуюся голову, свалившуюся с тряпичной головы, на руку, согнувшуюся в трех местах.

Он подумал о том, что паяцы умирают странно, и вернулся к Алие.

Та безо всякого интереса смотрела на валяющуюся тряпичную падаль. Когда Кестель принялся отвязывать ее, то близко придвинулся и ощутил тепло ее тела, а дыхание пощекотало ухо.

– Ты пожалеешь, – шепнула она.

– Ты о чем?

– Ты пожалеешь о том, что грозил мне. Мне твои угрозы про колени не очень понравились.

Кестель удостоверился в том, что надежно связал Алию, затем провел рукой у себя по груди – проверил, не ранен ли. И выругался.

Он вернулся туда, где лежал паяц, посмотрел наземь, не отрывая взгляда от земли, прошел туда и сюда.

– Потерял что-то? – спросила Алия.

– Оставайся на месте. Не пробуй ничего странного, – всматриваясь в землю, ответил он.

– Ты носил на шее что-то ценное?

Он глянул на Алию, а та сощурилась, присматриваясь.

– Ты что же ты потерял?

Он вдруг заметил, наклонился, подхватил небольшой кулон на тонком ремешке и поспешно спрятал в карман, а потом взялся за мешок.

– Ну, пошли, – приказал Кестель.

Она пошла и не оборачивалась, молчаливая и задумчивая.

Когда они скрылись за деревьями, лес замер, и только птицы пели про скорую осень. Недавний бой никого особо не интересовал.

Паяц вспомнил о том, что у него нет сердца, и медленно поднялся с земли.

Близ полудня путники вошли в Клоокблок, исключительно уродливое местечко с кривыми, плотно посаженными каменными домами, с улочками узкими и неровными, будто зимние тропы в лесу. Алия уже бывала тут. Многие знали ее. Она шла молча, выглядела побежденной и покорной в глазах горожан, подглядывавших из несуразных кривых окон. Солнце блестело на металле парапетов, разлитых помоях и потных лицах.

Кестеля толкнул стремительно бегущий мужчина в фартуке портного. Бегущая девица с корзиной яблок споткнулась, яблоки рассыпались, но девица и не думала их поднимать – юркнула в ближайшую калитку.

Кестель осмотрелся. Толпа расточалась, люди убегали во все окрестные заулки. Кое-кто с ужасом глядел в небо.

Кестель стиснул Алие руку.

– Осторожнее! – буркнула та. – Останутся синяки.

Он потянул ее в сторону в то самое мгновение, когда из боковой улицы неспешно выехала всадница, вся в алом и серебряном, с лицом, закрытым капюшоном плаща.

Кестель отвернулся. Он знал, чем грозит задержать взгляд на этой женщине дольше чем на мгновение, достаточное для распознания в незнакомке маддоны. Но Алия пялилась без стеснения и не думала отворачиваться.

– С ума сошла? – прошипел он, притянул ее к себе, силой повернул голову.

– Впечатляет, правда?

– Не провоцируй ее. Не надо выпендриваться передо мной.

– Прости, перед кем?

– И их не провоцируй!

Будто в ответ на его слова, разлилось мелодичное пение птиц амвари. Немногие птицы пели так красиво – и были настолько же опасными. Люди называли их небесными пираньями.

Алия перестала вырываться, уткнулась лицом в ладонь Кестеля и закрыла глаза, словно от удовольствия.

Маддона неспешно проехала рядом и скрылась из виду, а с тем утихло пение птиц. Люди выходили из ворот и калиток, улица ожила. Но никто не вспоминал о женщине, от которой только что прятались.

Алия Лов интересовала их гораздо больше, хотя на нее тоже не особо пялились. Маддоны частенько заглядывали в местечко, люди научились жить с ними. Немногие пожелали бы заговорить о маддонах. Алия, однако, пожелала.

– Разве тебя не интересует, что за лица под капюшонами маддон? – спросила она, когда Кестель наконец отпустил ее.

– Нет. Совсем.

– Может, их лица прекрасны, как у ангелов, и они ревниво берегут свою красоту, а может, их лица страшней и уродливей, чем у сельских ведьм, и это великая тайна?

– Пока у них эти сумасшедшие птицы и пока маддоны не мешаются в мою жизнь – мне целиком наплевать.

– А откуда ты знаешь, что они не мешаются в твою жизнь? – спросила Алия. – А вот птицы сумасшедшие, это да.

Кестель видывал глупцов, захотевших раскрыть тайну маддон. Глупцам казалось, что можно выследить, откуда маддоны являются и куда направляются, или хотя бы заглянуть под капюшон.

Птицы замечали и переставали петь, а затем выедали несчастному глаза и лицо, отравляли тело. Глупцы умирали в страшных мучениях. Страдальцев приканчивала городская стража, а иногда и сами горожане, в особенности по ночам, когда вой умирающих пугал детей.

А сами птицы никогда и никого не убивали. Они были орудием кары, ужасом с небес. Пусть философы твердят что угодно, но безоглядная жестокость – всегда эффективное средство подчинять и править.

– А, так тебя просто не интересуют маддоны. Ты боишься смотреть на них, не знаешь, кто они и зачем их стерегут птицы, и не интересуешься. Надо же.

– Может, они вовсе и не красивые, и не уродливые, – сказал Кестель. – Может, они просто никакие, и в том вся их тайна.

– Может, и никакие, – согласилась Алия.

Сказала она это будто между прочим и, если бы Кестель не глядел на нее, то ничего бы и не заметил. Алия смотрела туда, где скрылась маддона, глазами, полными тоски и боли.

Словно Алия знала, что маддоны вовсе не никакие.