Читать книгу Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин - Страница 3

Шли дни, общение по учебе постепенно превратилось в дружбу. Вызовы от одноклассницы приходили как по темам, в которых оба могли помочь друг другу, так и просто – поболтать, обсудить последние происшествия. На Калимагадане происшествий хватало. Бывало даже, что кто-то не доживал до восстановления. К этому относились философски: судьба, дескать, ничего не поделаешь. В том смысле, что сам дурак. Суровый климат учил думать, прежде чем делать, и быстро принимать решения. Иначе не выжить. Если человек допустил свою гибель, это говорило о том, что не таким уж умным был при жизни.

Когда случалось долгожданное «просто поболтать», у Сергея с завидной регулярностью отнимался язык, особенно, если глаза глядели в глаза, а во встречных прятался мир без дна и края. Кажется, собеседница ничего не замечала – немногословность и некоторая зажатость воспринимались серьезностью, Мира ценила в Сергее именно это. Он оправдывал ожидания – превосходно учился, чтобы помочь, если потребуется, или ответить на вопрос, который бесполезно задавать другим, а также занимался собой до потери пульса, параллельно изучал несколько курсов в разных областях знания… опять же – не для себя. Чтобы мечта сбылась, он должен был на голову превосходить конкурентов.

Темы затрагивались самые разные, начиналось обычно со злободневного – вроде подтирания оценок в виртуальном дневнике и смешных задников во время онлайн-уроков. За первое учителя наказывали, но фон за спиной во время занятий – единственное средство самовыражения школьника. Если ученик знал меру, на такие шалости закрывали глаза, и тогда экраны сияли забавной милотой, наивными попытками сострить и глупыми лозунгами вроде «Всех дел не переделаешь» или «Хорошо там, где меня нет, могу прийти и доказать». У большинства интерактивный календарь с расписанием отличался от стандартного галактического, в нем что ни месяц, то сопутствующее местным условиям веселье: «Январь, янвраль, январт, янврель, янврай…» В ответ на это учителя предлагали прийти на экзамен в «янврае» и шутливые месяца тут же исчезали. А через недельку-другую появлялись вновь, но с новыми изысками.

Сергей подобным не баловался, за его спиной всегда выступали ряды полок с многомерными пособиями, а разбавляло их единственное исключение – макет космической яхты. На всей планете яхты имелись у нескольких человек, прочим оставалось мечтать и довольствоваться игрушками. Но однажды, Сергей уверен, и у него будет такая. Не может не быть. И в один из лучших моментов жизни он повезет на ней некую златовласку в чудесное далекое путешествие…

Мира, как и все, разговаривала из своей комнаты, и было любопытно разглядывать обстановку. Любая девчоночья комната совершенно не похожа на мальчишескую, даже сравнивать нельзя. А уж конкретная эта…

В режиме обоев ее стены обычно покрывали картины – проекции из музеев. Сказывалась дружба Миры с повернутым на живописи Виком. Разного размера картин, написанных разными художниками в разных стилях, на заднем плане помещалось много, периодически они менялись – сказывались новое увлечение хозяйки или смена ее настроения. Кроме картин, остальное составляло стандартный набор: рабочий стол со стулом-трансформером и кровать. Шкафы прятались в стенах, ни об их количестве, ни, тем более, о содержании узнать было невозможно. Окон не существовало, их видели только в новостях из Столицы и прочих систем Конфеда. Подо льдом требовались только двери и тоннели – в соседние помещения и наружу. Волны и загоравшие под обжигающими лучами люди, что часто встречались на картинах и заставках виртуальных экранов, вызывали удивление, но для жителей других планет двери, к примеру, вниз или вверх тоже были экзотикой. Не каждый приезжий гость сразу ориентировался в поселках и личных жилищах калимагаданцев: представить, что в спальню нужно идти вниз, а на кухню – вверх, привыкшим к плоским мирам чужакам было сложно.

Неубиваемое слово «звонить» прошло через века, пережив колокола, телефоны и все варианты слова «вызов». Мира могла позвонить в самое неподходящее время, и не было случая, чтобы Сергей не ответил. Сон, зубрежка, физические занятия, еда – все отодвигалось, и он несся в свою комнату к стене-монитору, чтобы остаться с собеседницей наедине.

Кроме обсуждения уроков, одноклассников и творимых ими безобразий Мира обсуждала с Сергеем будущее. В этот раз тоже. Звонок раздался ранним утром перед днем промежуточных экзаменов.

– Уже решил? – ямочки на милых щеках радовали, взор дышал задумчивостью.

– Нет.

Сергей только что примчался с кухни, верхняя дверь еще затягивалась, зубы дожевывали белковый рулет. Разговаривать с голограммой одноклассницы в присутствии родителей он просто не мог, что бы они там не думали по этому поводу. И разговор на ходу с маленькой копией человека – совсем не то, что с монитором, когда кажется, что уходящая вдаль комната собеседника – продолжение твоей, а сам собеседник сидит на расстоянии вытянутой руки, и стоит только захотеть…

Брысь глупые мысли. Скоро выпускной начальной школы, тогда и посмотрим, стоило ли хотеть.

Сергей давно встал и успел позаниматься, растущие мышцы приятно ныли под спортивным костюмом, но раскованно развалиться перед Мирой он себе не позволил – для разговора примостился на краешке постели:

– А ты?

Если других причин для звонка нет… это грело душу сильней термосвитера.

– И я. – Мира смущенно улыбнулась.

Она сидела поверх мягкой кровати, словно только проснулась. Видимо, так и было: одеяло откинуто, тонкую фигуру обнимала пушистая пижамка, по плечам рассыпалось золото волос. Сегодня за спиной висела всего одна картина, зато не проекция, а реальный холст в рамке, о чем говорила четкая тень на стене. Конечно, можно подделать и тень, но это считалось верхом дурного вкуса. Мира себе такого никогда не позволит.

Сергей рассмотрел картину. По изображенному в центре темному коридору двигалась толпа, множество дверей заперты изнутри коридора на засовы, но зритель видел, что с другой стороны дверей круговертью огней сияет огромный мир. Спотыкаясь во тьме, люди брели дальше по коридору, а на двери не обращали внимания. Надпись снизу гласила: «Мы выше этих глупостей».

Любопытно, настоящая картина вместо виртуальных репродукций – новое увлечение, или просто родители подарили, и висит, чтобы их не обидеть?

Мира сменила позу – притянула ноги к груди, обхватила руками и опустила на коленки подбородок, став похожа на пушистый желтый комочек.

Солнышко. Только не светит. Но греет душу.

– Никак не определюсь, – проговорила она. – Иногда хочется всего и сразу, а иногда вспоминаю: не зря же придумали гарантированный минимум?

– Даже думать не смей. – Сергей выдал самое строгое выражение лица, какое смог соорудить. – Это не для нас. Мы достойны большего.

«Мы». Как только смог выговорить?

Намека Мира не заметила.

– Вик хорошо рисует, – сказала она вдруг.

Совершенно не к месту.

– Неплохо, – согласился Сергей.

Нельзя отрицать очевидное. Но обсуждать Вика в разговоре с Мирой?

В прошлый ее день рождения Вик не постеснялся вывести на экран за спиной собственноручно нарисованный плакат с поздравлением, где главным был не навязший на зубах набор пожеланий, а рисунок. В тот день класс не столько слушал учителя, сколько любовался: Мира, как живая, в невероятном платье, с неописуемым счастьем на лице и со скромным спутником, неуловимо напоминавшим Вика, сидела за рулем яхты, которая несла их к сияющему солнцу.

Не узнать Миру было невозможно, хотя Вик придал ей взрослые черты.

И, как уже сказано, замаскированный автопортрет тоже не остался незамеченным.

Сергей долго пытался рисовать. Занимался он этим ровно столько, чтобы осознать всю тщетность: как ни сделай, у Вика все равно получится лучше. В силу вступил восьмой принцип: «ищи свой путь». И Сергей искал.

– К экзаменам готова? – сменил он неудобную тему.

– Не совсем, но занимаюсь. Даже представить страшно, как мало осталось. Вот и лезет в голову каждую минуту: уехать или остаться? Что важнее: карьера и слава, которых может не быть, или родина, где столько можно и нужно сделать?

Про карьеру думает, про славу, про родину… А про партнерство? Впрочем, если подобное обсуждают именно с ним…

С трудом дожевав гоняемые по рту остатки рулета, Сергей, наконец, проглотил их.

– Я не про выпускные экзамены, а про сегодняшние, промежуточные.

Мира сморщила носик:

– Это без проблем. Ладно, встретимся в школе.

Чужая комната растворилась в стене.

Еще с минуту Сергей тупо смотрел в не понимавшую, как на это реагировать, матовую поверхность, затем вздохнул и стал собираться. Стена – она и есть стена. Даже если иногда кажется по-другому.

Поездка в город, где находилась школа, представляла из себя нудный еженедельный ритуал. Папа привычно вызывал роботакса (школьникам внешний транспорт не подчинялся), они вместе поднимались из поселка наружу, и покрытый инеем диск принимал пассажира в теплое нутро. Папа махал рукой и уходил. Полет длился несколько минут, из приятных ощущений – только перегрузка, которую другим путем испытываешь лишь в свободном падении. А куда падать живущему подо льдом школьнику, кроме как с кровати?

В общем, скукота. Обшивка только притворялась прозрачной, она не показывала ничего, кроме снежной мути, мигал сигнал окончания полета, и под надзором поднявшегося, чтобы встретить, учителя происходила высадка.

Сегодня что-то случилось: вместо прощального жеста папа деловито взошел следом.

– Вызывают?

С родителями учителя общались дистанционно, и для личной встречи должно произойти что-то из ряда вон. Кроме подсказывания, за которое даже замечания не удостоили, за Сергеем грешков не водилось. Правда, один раз он сделал вариант домашнего задания за Миру, но об этом узнать не могли – на уроке она выдала написанное наизусть и добавила собственных мыслей. В авторстве никто не усомнился.

– Вызывают, – кивнул папа. Под его массивным телом пластик сиденья поскрипывал, расстегнутый тулуп занял почти половину салона. – Чего такой хмурый? Не в школу же вызывают, а на работу.

Папа работал в природоохране. Со стороны трудно представлялось, что же охранять на планете, где нет ничего, кроме льда и снега, а из живых организмов – только люди. По работе папа часто улетал на другие планеты – знакомиться с новыми исследованиями, перенимать передовой опыт, помогать тем, у кого дела шли хуже или не шли вообще. Дома, на Калимагадане, он тоже не сидел на месте, постоянно курсировал где-то на поверхности и под ней, уезжал в отдаленные точки… Везде находилось чем заняться экологу, который любит свою планету.

– Планета – она живая, пусть и не в том смысле, как этот термин представляет большинство, – говорил папа. – Она может заболеть, и нужно вмешаться, пока не случилось необратимое. В том, что планеты болеют, как правило, виноваты мы, люди. Старинное правило «относись к другому, как хотел бы, чтобы относились к тебе» применимо и здесь, в отношениях небесных тел с теми, кто выбрал их своим домом.

Пока не началась учеба, папа иногда брал Сергея с собой наружу, в места, где жизнь и смерть переплетались так плотно, что хватало секунды, чтобы перейти из одного состояния в другое. Сергей видел невообразимые красоты и, наоборот, смертельные метели и ледопады, но чаще всего просто дул ветер, в лицо летел снег, а вокруг стояла мутная мгла. Солнечно или снежно – этим на Калимагадане виды погоды исчерпывались.

– Заедем в одно место, тебе понравится, – сказал папа. И подмигнул.

Значит, будет сюрприз. Сергей обожал сюрпризы.

Роботакс долетел до выбранной станции, где встал, как говорили, «в гараж» – отворявшиеся люки транспортных станций принимали крупную технику, чтобы не околела «на улице», и она пряталась внутри на время, пока пассажиры или экипаж решали свои проблемы.

Станция называлась «Северный полюс». В груди разлилось предвкушение чего-то необычайного, во рту выделилась слюна, как на сладкое. Это был вкус приключения. Северный полюс – самая теплая точка планеты. Если посчастливится, здесь можно увидеть воду, как ее представляют прочие граждане Конфеда – не спрятанную под лед и не заточенную в трубы или искусственные емкости. Здесь вода была не пленником, а хозяином. Над Калимагаданом светило четыре солнца, три из них, далекие и тусклые, не грели и чаще всего были невидимы за белой пеленой или скрывались в тени. К главному солнцу планета всегда обращалась одним полушарием. На северном полюсе всегда было светло и тепло. Температура, бывало, вырастала до минус двадцати, по местным меркам это считалось несусветной жарой.

В жару на полюсе просыпались гейзеры.

Сегодня здесь было жарко. Не «адское пекло», как выражались некоторые взрослые, но тоже неплохо. Двадцать пять ниже нуля.

На станции Сергей с папой пересели на легкий снегоход с мягкими гусеницами и возможностью движения на воздушной подушке. Папа набил багажник припасами – ящиками с зарядкой для репликатора, топливными элементами для ядерной печки, замороженными фруктами и овощами… Поверху, как особая ценность, была водружена герметичная коробка с натуральными ягодами и зеленью из поселковой оранжереи.

– Слышал про маяки? – спросил папа, когда отворившийся люк входа выпустил их на простор.

Сергей не просто слышал, он проходил их по истории родного края. При освоении планеты маяки ставили в гиблых местах, куда не стоило соваться ни людям, ни технике. Неуничтожимые природными силами сооружения из стали или камня для устойчивости строили в форме пирамиды. Такие маяки действовали во всей шкале радиоволн, охватывали полный световой спектр, вплоть до инфракрасного, и сообщали о себе в звуковом диапазоне от неслышимого, но неприятного рокочущего «инфра» до отвергаемого человеческим ухом пронзительного «ультра». Перемежаемые паузами вспышки и сигналы объявляли всему живому и неживому: «Не приближайся!»

Прошли годы, темных пятен на карте не осталось, каждая аномалия взята под контроль. Транспортные маршруты обходили районы маяков, потому что даже в чрезвычайной ситуации ни один пилот в здравом уме не сядет в опасное место.

Северный полюс был единственной точкой на планете, где опустившийся корабль мог утонуть.

Снаряженный снегоход несся по сверкающей пустоши, белые хлопья летели в лицо, дыхание и слова клубились дымком. Сергей с папой ехали в самое сердце зоны, на всех картах огражденной значками опасности.

– Мы едем к смотрителю маяка, – объяснил папа. – Некоторые думают, что он не в своем уме, но я не встречал человека мудрее и проницательнее.

«Смотритель маяка» звучало как название приключенческого мегафильма, и этот фильм шел сейчас, с Сергеем в главной роли. Ничего лучше нельзя представить. Сердце пело.

Смущало, что маяки давно отключили, то есть, смотрителя у них не могло быть по определению. Папа словно прочитал мысли:

– Смотритель маяка – это прозвище Матвея, на самом деле он, скорее, смотритель планеты. Возможно, даже ее хранитель. Последний хранитель.

Последний хранитель планеты? Сюжет фильма закрутился еще сильнее, из приключенческого он стал фантастическим, и все это, опять же, здесь, наяву.

Матвей. Сергей слышал это имя, к нему всегда прилагалось дополнение. Матвей Блаженный – так называли существовавшего на «проживалке» старичка, о котором достаточно произнести «юродивый», чтобы все поняли, о ком речь. Семьи у него не было, специальности, в которой он мог бы применить знания – тоже. В целом – безобидный псих. Как говорили, он постоянно жил по поверхности и нередко первым оказывался на местах крушений и других бедствий. Многие были обязаны ему жизнью. Комиссия по здоровью обследовала Матвея, отклонений не нашли. Вместо экстрасенсорных способностей у него обнаружилась вера в высшие силы и в жизнь после смерти. Древний старик доживал свои дни вне общества, оказать влияние на молодежь не мог, и его оставили в покое. Возможно, он не сам выбрал не спускаться в поселки. Ему запретили.

– Я слышал, что Матвей часто спасает людей, – поделился Сергей. – Его приемник всегда настроен на частоту происшествий, или в прошлом он профессиональный спасатель?

– Матвей чует, что кто-то попал в беду, и оказывается на месте раньше всех. Кроме как чудом, это объяснить невозможно.

С приближением к точке географического полюса снежную целину на горизонте вспороли ломаные линии. Словно мертвец решил пожить еще, и олицетворявшая смерть прямая на приборе лечебника сменилась пульсом веселых зигзагов. И все это был лед, лед, лед – острый, кривой, нарощенный, сломанный, оплывший, переплетенный, погруженный в снег, заметенный до верхушек или слегка припорошенный. Или, на продуваемых местах, чистый, прозрачный, ослеплявший бликами с каждой случайной снежинки.

Невероятное нагромождение льда быстро приближалось, глазам открылся Хрустальный Лес – царство ледяных деревьев, непроходимых торосов и воющих ветров. Изображавшие его картинки из инфомира не шли ни в какое сравнение с реальностью. Мир впереди сверкал, переливался, смеялся и плакал, сказочная тишина пела, шуршала и звенела колокольчиками.

Сергей понимал, как на ровной поверхности, с одной стороны которой тепло, а с другой холодно, сами собой образуются рисунки деревьев и тропических растений. Влага из морозного воздуха кристаллизуется, из газообразного состояния она переходит сразу в твердое, а «художниками» выступают невидимые глазу неровности поверхности, частички пыли, случайные отпечатки пальцев, царапины и воздушные потоки. Иголки инея цепляются на них, наслаиваются, и появляется красивый узор. Это проходили в школе. Но как из ледяных глыб получились высокие деревья с кронами и ветвями? Одни напоминали грибы, другие – торты с кремом или зацепившиеся за землю тучи, третьи обросли шипами и ощерились зубастыми пастями на случайных прохожих. Хрустальный Лес – мертвый, кроме льда в нем нет ничего, но впечатление жуткой красоты навевало ощущение, что деревья следят за прибывшими к ним гостями, и если сделать что-то не так…

Чтобы продвигаться дальше, включили воздушную подушку. После первых препятствий и небольшого кружения застывшая красота расступилась, впереди появился и, по приближению, быстро вырос белый конус, он оказался заваленной снегом пирамидой. С одной из сторон в лес выходила лыжня, там был присыпанный снегом выход.

Снегоход прибыл почти бесшумно, и папа просигналил звуковым клаксоном. Видимо, Матвей не дружил с электроникой. Или она работала от случая к случаю, все же здесь – зона аномалии.

Изнутри никто не вышел. Папа остановил снегоход напротив входа в пирамиду, раскидал снег и взялся перетаскивать груз в прихожую. Сергей помогал. Пластиковая дверь была не заперта и открылась стандартно. На Калимагадане все двери старого образца открывались внутрь, чтобы выход не завалило снегом. Помещение за дверью оказалось кладовкой, в дальнем углу виднелась еще одна дверь. Место под индивидуальный тягач пустовало, а свежие следы снаружи подтверждали, что Матвей уехал куда-то на лыжах.

Коробки и ящики сложили вдоль стен, зелень и ягоды заняли место сверху, чтобы попасться на глаза первыми.

– Назад? – погрустнел Сергей.

– Вперед.

В лицо вновь ударили снег и ветер. Направление – строго на север.

Впереди над Хрустальным Лесом висело настоящее облако. Оно будто вырастало из леса.

– Дымное озеро… – завороженно прошептал Сергей.

Папа кивнул.

Глубоко под землей находился горячий источник, и наружу вырывались могучие фонтаны, как лава из вулкана. Горячие струи пробивали лед, взлетали в небо и обрушивались мгновенно застывавшими обломками или наплывами.

Вот так и появился Хрустальный Лес. «Деревья» – это застывшие фонтаны и их останки.

На границе видимости папа оставил снегоход, дальше отправились пешком. Снег скрипел под ногами и сыпался на голову мелкой блестящей крошкой, лед трещал, мутно-прозрачные ветви искрились и, точно живые, протягивали когтистые лапы, цепляясь за тулуп.

Постепенно пар окутал с ног до головы, теперь казалось, что летишь в облаках. Матвей жил в чудесном месте, с ним хотелось поменяться местами.

– Почему доставку не осуществил беспилотник? – Сергей не жаловался, он готов был возить сюда груз хоть каждый день, но логика событий хромала. Обычно заказанный товар доставлял поставщик, а сборными заказами занимались специальные службы. В любом случае природоохрана, в которой работал папа, этим не занималась.

– Это не обычная доставка, – сказал папа. – Это люди собрали для Матвея бесплатно, а я бесплатно отвез.

– Собрали те, кого он спас?

Папа ответил не сразу.

– Наших предков на Земле климат не баловал, как и нас. Почему они выжили?

– Костры разводили.

– Потому что все делали сообща. Одиночка и мороз несовместимы, выжить можно только помогая друг другу, заботясь о ближнем. В теплых странах молодежь уходила из дома куда глаза глядят, для счастья людям прошлого хватало меча и коня, остальное можно добыть. В холодном климате нужно усиленно работать несколько месяцев, чтобы в остальное время чем-то питаться и кормить скотину и чтобы что-то бросать в упомянутые тобой костры. Уйди куда глаза глядят – и что с тобой будет ближайшей зимой? За короткое лето в одиночку крепкий дом не поставишь, дров и еды на всю зиму не заготовишь. Допустим, ты сильнее соседа и отберешь у него дом вместе с запасами. Но придет час, и у тебя, такой сволочи, хоть и сильной, как-нибудь ночью дрова сожгут. Или, к примеру, ты заболеешь. Кто будет готовить тебе еду и поддерживать тепло? В холоде эгоисты, какими бы сильными ни были, долго не живут.

Папа шагал быстро, казалось, он ничего не боялся, Сергей же наступал осторожно, с опасливым трепетом – внизу могла оказаться теплая вода, и если лед тонкий…

– Иди там, где высокие наплывы, гейзеры их не пробьют, – сказал папа.

Между двумя «кочками», напоминавшими пену, возникла полынья открытой воды диаметром больше домашней ванны.

Папа снял перчатку и попробовал воду рукой.

– Горячая, часа два простоит. Хочешь искупаться?

– А можно?!

– Я прихватил полотенце. Снимай тулуп, я подержу.

Повторять не требовалось.

Колючий пар ужалил, кожу обварило морозным жаром, голову сжало, как в тисках. Ноги проваливались в хрустевший наст, пока Сергей шел к полынье. Руки разгребли застывавшее крошево, и…

Вокруг плескался жидкий огонь, а в мозгу сидела единственная мысль: «Вот бы однажды приехать сюда с Мирой…»