Читать книгу Кваздапил. Наявули 2 - Петр Ингвин - Страница 3

Прекрасна дева молодая

Когда покоится она,

Роскошно члены развивая

Средь упоительного сна.

Грудные волны и плечо,

Никем незримые, открыты,

Ланиты негою облиты

И уст дыханье горячо.

И вот – лазурная эмаль

Очей прелестных развернулась…

Она и рада, что проснулась…

И сна лукавого ей жаль.

В.Г.Бенедиктов «Три вида»

Нежно смотрит на микроба

Аспирантка С. Петрова.

Так же нежно в микроскоп

На нее глядит микроб.

Владимир Друк «Роман»

Где-то могли свергаться правительства, начинаться войны, рушиться империи, а в родном доме ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и кроме этого ничто не нарушало царившей в квартире тишины. Сон кончился, вместе с ним развеялись мечты и надежды.

Машкина кровать пустовала, сестренка упорхнула погулять с Захаром, едва мама с папой разошлись по работам.

Одно и то же. В который раз. Это когда-нибудь прекратится? Когда же у моей сонной матрешки откроется последняя кукла – окончательная, чтобы проснуться и понять, что вокруг – настоящая неизменная реальность? Даже сейчас я не уверен, что не сплю.

Может быть, я сошел с ума? Говорят, от сильных переживаний люди зацикливаются на чем-то, в результате в голове у них идет одна жизнь, снаружи – другая. Возможно, сейчас, пока я в очередной раз гляжу из кровати на свет из окна, заботливые санитары укладывают меня спать или делают привычный успокаивающий укол.

Вряд ли. Сны – это именно сны, а не замещающая реальность.

После всего, что приснилось, спать больше не хотелось, и я отправился готовить кофе. Ударная доза кофеина прочистила мозги, а когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь. В который раз? Я уже сбился со счета. Главное, чтобы этот раз был последним.

Гадать, кто пришел – бессмысленно, судьба умеет удивлять. Об этом сказал сон с Лелей Милованой. Интересно откуда я про нее знаю. Не придумал же. Наверное, где-то слышал краем уха. Позже узнаю у Машки, и если окажется, что они с Лелей не настолько подружки, как в моем сне, надо этому делу помочь.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Все же, опять Гарун. Точнее, не опять, а впервые по-настоящему, но после наползающих друг на друга ночных картинок…

– Привет, – сказал я, распахивая дверь.

Моя рука осталась на месте, и правильно: встречного движения не произошло. Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью глядели черные глаза.

– Я верил как тебе брату. А ты… – В поднятой к поясу руке блеснул нож.

– Сожалею. И все понимаю.

Я смотрел на Гаруна спокойно. Мне было все равно. Я знал, что будет дальше. События можно подкорректировать, но нельзя изменить. Я был готов к худшему: за вину требовалось ответить.

Я прошел в комнату и опустился на край кровати, Гарун нервно бухнулся рядом. Говорить было не о чем.

– Слушай… – Гарун старался на меня не глядеть. – Никогда не спрашивал… А почему «Кваздапил»?

– Старая история. Подождешь, пока я посещу некое небольшое заведение? Понимаешь, только что встал, а говорить о серьезном с переполненным мочевым пузырем…

Гарун кивнул.

Я вышел в туалет. Последний раз в жизни. Последняя струйка. Последний взбрызг и последний взгляд на унылого «дружка» – не бывать ему снова большим и крепким. И вообще больше нигде не бывать.

Внутренний голос подсказал, что «не бывать» – плата за то, что однажды побывал где не надо.

В то время мне и ему казалось, что надо. Жизнь дана, чтобы жить. А с другой стороны, люди умирают именно из-за того, что живут. Где найти грань равновесия? Совесть говорит одно, жажды жизни – другое. Закрыться дома и не жить? Скучно и неприятно. Пуститься во все тяжкие? Это приятно и нескучно, но грозит бедами, от которых скучно или неприятно будет позже, причем либо очень скучно, либо очень неприятно. Уход в виртуальность – тоже не выход, это те же «нескучно и приятно», замещающие истинные «скучно и неприятно», как наркотик или алкоголь. Действуют временно, потом жалеешь о потерянном времени и упущенных возможностях.

Из комнаты донесся звонок моего телефона. Надо будет глянуть, кто звонил. А вообще – странно: мелодия похожа на ту, что выставлена на Гаруна, но он сидит в комнате. Не станет же он звонить мне, пока я туалете?

Очень даже станет. Например, если боится, что я взял телефон с собой, чтобы запросить помощи. Теперь он может быть спокоен.

Но зачем же так долго? Телефон надрывался, а Гарун не переставал мне звонить, хотя видел, где находится аппарат. Неужели так трудно нажать кнопку сброса?

Я открыл дверь, и меня будто кувалдой ошарашило. Вместо квартиры родителей я вышел в коридорчик съемной квартиры в областном центре, где для нас с Хадей все началось… и кончилось.

Я резко обернулся. Да, это вовсе не родительский дом, как можно было не понять, когда я входил в туалет?!

У меня что-то с головой. Гаруна здесь, естественно, нет, он никогда не был на этой квартире. Перед глазами – две двери, обе закрыты, а на дверной ручке кухни висит бейсболка Захара.

Я еще не сообразил, что это значит, когда шум нажатого мной слива закончился, сообщив миру, что туалет освободился и его посетитель, скорее всего, ушел. Дверь кухни приотворилась.

– Чего стоишь? – В образовавшуюся щель с соучастнической улыбкой просочилась Машка – в белых трусиках, свободной рукой прикрывая голую грудь. – Тоже не спится?

Во мне полыхнуло: я же запретил ей…

Стоп. Запрет был во сне. А в том сне, где они с Захаром, как в свое время выражался Тимоха, «гоняли лысого по подвалам и чердакам», все кончилось ремнем и приходом полиции.

– Не представляешь, как хочется тебе ремня дать.

– Только попробуй.

Машка закрылась в туалете, а я по-прежнему стоял на месте. В голове царил полный сумбур. Что было наяву, а что во сне? Если все предыдущее мне приснилось…

Хадя жива!!!

Мало того, она здесь, рядом. Нас разделяет всего лишь дверь.

Я с трудом переборол желание броситься в спальню. Это подождет, теперь у нас вся жизнь впереди. Я не повторю прежних ошибок. Надо узнать, что было правдой, а что нет, и действовать. Может быть, помолвка Хади – ночной морок, и на самом деле все намного лучше? А пусть даже и помолвка, теперь у меня есть время. Я пошлю папу с мамой свататься. Я не остановлюсь ни перед чем.

А еще надо вразумить пошедшую по наклонной плоскости сестренку. Захар – парень, может быть, хороший, но ей не пара. Тот, кто пара, нарисуется на жизненном горизонте через много лет, а заниматься тем, чем они занимаются (к тому же, в присутствии старшего брата и его невесты!), отныне запрещается. Хотят искать возможности – пусть ищут, а я буду всячески мешать. Человек должен думать головой, а не тем, чем он думает, когда думает, что обо всем подумал.

Встает проблема: куда среди ночи девать Захара? Во сне, когда я прогонял его, думалось только о «художествах» Машки, ничто другое не волновало. С Захаром могло что-то случиться, это легло бы на мою совесть.

Когда Машка вышла из туалета, я по-прежнему стоял в коридоре.

– Все еще у трусов ремень ищешь? Успокойся, прошли те времена, теперь мы взрослые и сами за себя отвечаем.

– Я взрослый, ты нет. Хочешь неприятностей? Если не хочешь, ставлю условие: немедленно одеться и вести себя предельно тихо. Дверь открыть.

Машка скривилась:

– Не строй из себя ханжу. А то мы не знаем, чем вы там с Надей занимаетесь. Мы не глухие.

– Не твое дело, чем мы там занимаемся.

А чем, собственно? Мы-то как раз спокойно спим. И что значит «Мы не глухие»? Это как бы намекает…

А вообще…

Как же я красиво и самозабвенно говорил ей во сне: «Я тоже был неправ, такого больше не повторится. Принцип "Делай как говорю, а не как делаю" не работает. У меня есть обязанности брата, я обязан показывать пример».

Маша думает, что у нас с Хадей в физиологическом плане все кипит и пенится, я сам позволил так думать своими рассказами. Современный человек просто не поймет, что в одной квартире могут жить симпатизирующие друг другу парень и девушка, и при этом ничего физиологического между ними не происходит. Большевистская «теория «стакана воды» дала всходы – большевизм исчез, а теория живет и плодоносит. Переспать – как стакан воды выпить. Для Машкиного разумения это более чем нормально. Но это ненормально!

– Если можно тебе – можно и мне. – Машка шутливо влепила мне, «неразумному» братцу, ладонью по заднице. – Ты плохой мальчик. Ты обижаешь сестренку. И только попробуй сказать, что это не так.

Как же захотелось ответить именно в стиле «плохого мальчика» и действительно обидеть сестренку – как «плохую девочку», на роль которой она старательно нарывалась. Как можно не видеть границ, за которые лучше не заступать? Или МАшка нарочно выводит меня из себя? Для каких целей?

Взгляд у меня налился чем-то нехорошим, а дыхание стало тяжелым. Сестренку пробрало. Перестаралась, родимая. Она оглянулась на дверь: успеет ли добежать и закрыться. Чтобы не смылась, я крепко схватил тоненькое предплечье – до боли.

– Завтра же вернешься домой, а сегодня чтобы ни звука, ни намека на что-то такое, за что захочется тебя выпороть, а твоего приятеля выгнать из дома без штанов и денег. Кстати, когда… – я подумал и исправился, – если он матерится – каждый раз бей его по губам. В моем присутствии матерщины не потерплю и за последствия не ручаюсь. Иди.

Впервые увидевшая меня таким Машка юркнула за дверь кухни, и я, наконец, вошел в спальню.

Руки по-прежнему жаждали схватить ремень, в груди клокотало.

То, что предстало глазам, стерло эти ощущения напрочь.

– Наконец-то, – донесся из постели заждавшийся голос, и одеяло откинулось.

Я встряхнул головой. Протер глаза. Ущипнул себя – настолько сильно, что пришлось корчиться и скрежетать зубами.

Из кровати на меня недоуменно-недовольно глядела Мадина.

– Что с тобой? Не пугай меня, Кваздик, врача нам вызывать нельзя.

Я не верил глазам. В той же постели, где прошли счастливейшие часы моей жизни – где я лечил заболевшую Хадю, а она выхаживала меня после страшного избиения – лежала Мадина с родинкой и естественным цветом волос. Чувственное тело, казалось, только и ждало моего возвращения.

Возвращения?!

Я застыл в ступоре. Мадина ждала.

Разлет бровей. Взгляд откровенных глаз с веером черных ресниц. Перевозбужденные губы. Четко очерченные узкие скулы. Изящные руки. Хрупкая спинка. Длинные и очень стройные ноги. Вкусные выпуклости. И опять – родинка. Мое внимание упорно сползало на нее и на все, что вокруг нее. И на беззащитный пупочек на гладком шелковистом животе. И, само собой, ниже. В комнате, где кроме нас никого не было, никто не мешал мне этого делать. Скорее, наоборот, от моего ошарашенного разглядывания Мадина получала удовольствие.

Я потребовал:

– Ничего не помню, расскажи в двух словах, что случилось.

Мадина без одежды в одной постели на двоих и недавнее Машкино «Мы не глухие» сложились в подобие системы, но общая картинка не вырисовывалась.

– Никогда не слышала, чтобы ссора с сестрой так ударила по мозгам. Ты слишком впечатлительный. И не понимаю, чего ты накинулся на бедную девочку?

– Я просил тебя рассказать, что случилось.

Тон получился резкий, зато действенный. Мадина пожала плечами.

– Ты вышел в туалет…

– Нет, раньше. Вообще. Как ты и я тут оказались.

– О-о, дело плохо. Ложись, пока не стало хуже. Ложись, говорю, и я все расскажу, а ты все вспомнишь, и все будет по-прежнему.

Во мне дрались два чувства: опустошенность от неоправдавшейся надежды на чудо и упоение открывшимися перспективами. Мадина – не Хадя!

Инстинкты взбурлили.

Память о Хаде пересилила.

– Я постою. Рассказывай.

– Гасан застрелил Гаруна, Хадя вмешалась и погибла, ты снял мне квартиру. Теперь мы живем тут, пока все не успокоится. К тебе приехала сестра, к ней приехал парень, которому негде переночевать. Если бы ты выгнал его, ушла бы и Маша. Потом ты вышел в туалет…

В этот момент повествования за дверью еще кто-то вышел в упомянутое заведение. Рассуждая методом исключения – Захар. Похоже, это как с гриппом или смехом – заразно. Только начни, и потянутся все – даже те, кто не хотел.

– Почему Машка назвала тебя Надей?!

– Ты же сам придумал по созвучию: Мадя-Надя. Своей маме меня так представил.

Представил маме? Хадю я представил ей как свою девушку. Не может быть, чтобы Мадина понравилась маме настолько же. Но если бы не понравилась, сюда не отпустили бы сестренку.

– Что сказала мама?

– Кваздик, тебе точно лечиться надо. Ничего не помнишь? Ложись, тебе нужно отдохнуть и выспаться. Завтра на работу не пойдешь, не отпущу.

– На какую работу?

Еще и на работу устроился? Кем? Куда?

– Таксистом на машине Гаруне. – Хлопнула дверь туалета, и Мадина отвлеклась на звук: – Наконец дождалась. Одну минуту. Не забудь меня снова, хорошо?

Она выскользнула из постели и…

– Оденься! – запоздало крикнул я вслед.

– Да ладно тебе. – Замерев в двери, Мадина – безукоризненно женственная, роскошная и естественная в своей наготе – оглянулась и с укоризной поморщилась. – Ничего нового для себя наша молодежь не увидит.

Снаружи мгновенно разучился ходить обалдевший от открывшейся натуры Захар. В трусах, с отвалившейся челюстью, он держался за ручку двери в кухню, но, кажется, забыл, что делать дальше.

– Привет. Прошу прощения.– Мадина улыбнулась ему и совершенно без стеснения провела руками по своей фигуре: – Ты же не возражаешь, правда?

– Ага. – Он сглотнул.

С грацией танцовщицы Мадина продефилировала мимо него.

Когда дверь за ней захлопнулась, парень, наконец, заметил меня. Заяц от волка бегает не быстрее, чем Захар исчез на кухне.

На закрывшейся двери провокационно качалась бейсболка.

Происходящее мне крайне не нравилось. Мадина в моей постели – это, в принципе, для меня неплохо (как, до того, Даша во сне, это тоже делало мою жизнь похожей на жизнь, несмотря на то, что настоящая жизнь – это совсем другое), а остальное никуда не годилось. Я же решил быть примерным братом, а для того, чтобы чего-то требовать от сестренки, нужно подать пример. Чему я научу Машку, если моя девушка – Мадина? Теперь вся жизнь пойдет шиворот-навыворот.

Кстати. Предыдущие события произошли во сне. А существует ли в реальности клуб «Мужские радости», куда сестренку пристроила на подработку подружка? Туда я, насколько помнится, отправился позже приезда Машки к нам на квартиру. Значит, клуб мне приснился. Возможно, это потому, что о нем или о чем-то подобном я читал в сети или слышал разговоры краем уха – от того же Гаруна, к примеру, – не зря же он связан с «Мурадостями» и карточкой, и участием в боях.

Я отправился в клуб потому, что обиделся на Хадю, ее отказ толкнул меня сделать назло – провести вечер так, как никогда не позволила бы себе она. Точно так же поступает Машка, когда родители и вновь объявившийся братец надоедаем ей нотациями или, что еще более нетерпимо для сестренки, покушаемся на свободу, как она ее понимает. Нужно поговорить с ней о клубе.

Нет. Нужно не дать ей там работать. Мне в такой клуб теперь без протекции не попасть, поймать сестренку с поличным не получится. Запрет словами не подействует – это покушение на личную жизнь и надуманную «взрослость». Все, что я могу – не отпустить в ночь «к подружке». Значит, нельзя ссориться с Машкой, нельзя, чтобы она ушла, и нужно при ней договориться с мамой, чтобы родители знали, когда Машка вернется, и лично посадить ее на электричку.

Именно это сейчас мои обязанности брата, который желает счастья сестре.

Мадина вернулась, я раздраженно захлопнул за ней дверь.

– О-о, – Мадина с заговорщицкой улыбочкой облизала губы, – мы злимся, то есть мне предстоит жаркая ночка…

– Не выходи из комнаты раздетой.

Мадина закатила глаза:

– Опять начинаешь? Мы эту тему закрыли, молодежь у нас современная, зачем выглядеть в их глазах динозаврами?

– Машка – несовершеннолетняя!

– Девочки взрослеют быстрее мальчиков, это общепризнанный факт. И чем она хуже тебя?! Почему то, что можно тебе, другим нельзя?

– Мне плевать на других, она – моя сестра!

– А я с Кавказа и сестра кавказца с истинно кавказским воспитанием, но когда ты залез ко мне под юбку, тебя это не смутило. И признание, что на остальных плевать, не делает тебе чести. Раньше ты хотя бы общими фразами отделывался, от которых на меня с Машей зевота нападала. Кваздик, ты превращаешься в молодого старого деда. Будь проще, не создавай проблем на ровном месте.

За дверью послышался шум. Я выглянул в коридор.

Одетые Машка с Захаром направлялись в прихожую. По пути Захар снял с двери бейсболку и водрузил на предварительно приглаженные вихры. Теперь он выглядел совсем мальчишкой.

Ну как мне мириться с происходящим?!

А надо. Я сжал волю в кулак и по-родительски строго нахмурил брови:

– Вы куда?

– Захар проводит меня к подруге. – Машка в куртке поверх откровенного топика и шортов присела завязывать шнурки на кроссовках. – Не переживай, через пару часов он меня встретит и проводит обратно.

Случилось то, чего я боялся. «Подруга» – прикрытие, а на самом деле…

Надо отменять поход любым способом. Пусть лучше Машка здесь с Захаром развлекается, чем развлекает взрослых дядек и смотрит на «сладкую» жизнь толстосумов, в ее возрасте не понять, что за этим стоит.

– Никуда вы среди ночи не пойдете. – Я вытолкал обоих из прихожей обратно в кухню. – У нас район неблагоприятный. И вообще.

– Уверен, что «вообще» – серьезный довод? – подколола Машка.

Она застыла в нерешительности. С одной стороны, ей хотелось куда-то сходить, с другой – я разрешал остаться и действовать в прежнем русле, то есть новых санкций и нотаций по поводу сестренкиного поведения не будет. Последнее пересилило.

Машка не была бы Машкой, если б не вытянула из ситуации все возможное.

– Остаемся, но с одним условием. – Она уперла руки в бока. – Вы перестанете, как сычи, сидеть за дверью и повеселитесь вместе с нами. Кстати, я придумала новую игру, сыграем потом все вместе, такого еще не было: будем играть в карты на одевание!

Я развел руками. То, что происходило со мной и на моих глазах, было ненастоящим, так не могло быть. Какой-то сюрреализм, абсурдный абсурд. Я бы никогда не позволил сестренке вести себя так и не допустил того, что сейчас меня окружало. Здесь что-то не то. Кстати, если я не помню, как попал сюда, а помню совсем другое, что не вяжется с происходящим…

Кажется, я сошел с ума или снова сплю. Первое – обидно, потому что всерьез и надолго. Если же сплю – плевать на все, можно, как говорится, отрываться по-полной, и все останется во сне. Со мной во снах что только ни приключалось, и просыпался я в таких случаях именно после особо отвязных поступков или безумных событий.

Что бы такое натворить, чтобы проснуться? Может, поступить «от противного» – выгнать Машку с Захаром? Поздно, они уже скрылись на кухне, и бейсболка заняла знакомое знаковое место. Может, ворваться к ним через минуту и, как в одном из снов, дерзкого парнишу выгнать взашей, а сестренку воспитать ремнем?

А если я не сплю?

А если все же сплю – надо сделать хоть что-то.

В приоткрытой двери спальни показалась Мадина. Вот и объект для приложения сил.

– Я говорил не выходить из комнаты раздетой?

– Я же не вышла целиком…

Действительно, в проеме торчали только любопытный нос, две кареглазые груди и черные кучеряшки между бедер. Если кому-то этого недостаточно, то мне большего не требовалось. Объект и повод найдены. Сейчас найдем способ.

Я телом вдвинул Мадину в спальню и прикрыл за собой дверь.

– У нас с тобой было все? – спросил, продолжая наступать.

– Конечно. – Она пятилась к кровати.

– Прямо-таки все-все?

– Ну, кроме того, что нельзя. Ты же помнишь, у меня есть обязательства перед будущим мужем…

– Я говорил не выходить из комнаты раздетой?

Я опрокинул Мадину на постель и вдвигающимся движением бедер раскинул ее ноги в стороны.

– Кваздик, ты что?! Я закричу!

– Не закричишь. – Моя ладонь запечатала ей рот и прижала голову к матрасу. – Почему ты такая непонятливая? Я же говорил не выходить из комнаты раздетой. Думаешь, мне нравится повторять? Это не так. А плохие девочки должны расплачиваться за свои проступки.

Сознание рыдало в предсмертных судорогах. Кажется, я перегнул палку. Нельзя делать то, что я делал, нельзя категорически.

Но того, что вокруг меня сегодня происходило, не бывает и быть не могло. Я мог снять квартиру для Хади, но никогда не сделал бы этого для Мадины. Я, конечно, дурак, но не настолько. Значит, все это – во сне. Спит сознание, спит совесть, спит душа. На воле – инстинкты.

Кто не спрятался – я не виноват.

Картинка в глазах смазалась, все поплыло…