Читать книгу Кваздапил. Наявули 2 - Петр Ингвин - Страница 7

– Я хочу побрить тебя… там. – Рука Мадины скользнула под приподнявшуюся спину, пальцы ухватили трофей.

Я ощутил, как по девичьей коже прокатилась волна мурашек. Меня ощущения тоже накрыли с макушкой. При всей похожести (на взгляд инопланетянина), чужая рука – не своя. Сейчас я назвал бы ее рукой судьбы, от нее зависело ближайшее будущее.

– Желание дамы – закон. – Дав согласие, я не шелохнулся.

Мадина тоже никуда не спешила.

– Еще говорят: чего хочет женщина, того хочет Бог, – сказала она севшим голосом.

Из голоса будто бы ушла жизнь, он потерял краски и глубину, стал глухим. В кино таким голосом говорят больные. Невольно подумалось: а мы – здоровые? Во всех смыслах.

– Насчет Бога не знаю, это предмет споров, а мужское слово надо держать.

Зря сказал про мужское. Просто: слово надо держать. Иначе женщины выведут себя за рамки и сядут на шею. Хорошо бы, Мадина не заметила оговорки.

Она не заметила. Ее мысли улетели далеко от звучащих слов, воспринимался лишь смысл сказанного.

– У тебя со здоровьем проблем нет? – просипела она вопрос, с которого такие рандеву должны бы начинаться.

– А у тебя?

– Смеешься? Откуда?

Обрадовавшись безопасности, ее пальцы взялись за изучение добычи намного активнее, ощупывание сменилось поглаживанием, перебиранием, пожатиями и даже легким натягиванием. Каждое действие вызывало ответную реакцию. Приливы с отливами, дерганье и пульсация заставляли Мадину каменеть и непроизвольно стискивать второй кистью мою коленку. О том, что ее рука схватила мою ногу, Мадина, кажется, даже не подозревала, ощущения втораой руки отнимали все внимание.

– Спрашиваешь – откуда? Твой братец еще тот ходок, а вы живете в одной квартире, пользуетесь одними вещами.

– Гарун не принесет домой заразу, он думает головой.

– Судя по поведению, не только головой.

На языке вертелось: «Похоже, это у вас семейное». Я благоразумно промолчал. Отрывать партнершу от маленького счастья, чтобы полаяться? Увольте. Я таял от любопытных прикосновений, поощрял знакомство, подталкивал к дальнейшим исследованиям. Мои ладони тоже не скучали. Жесткие наконечники ввинчивались в центры ладоней, пальцы играли мякотью, поглаживания вводили в состояние эйфории. Когда чего-то нет, и внезапно оно появляется, ни о чем другом мозг какое-то время думать не хочет.

Потом, правда, все же думает. Плохо, что зачастую надо бы не потом, а до.

– Гарун следит за собой и заботится о нас, – закрыла Мадина тему.

Думала, что закрыла.

Я пожал плечами:

– Все следят. Многие при этом болеют.

– Надеюсь, с нами такого не произойдет.

– Надежда умирает последней.

Финал получился пессимистичным. Крепким пожатием Мадина сказала трофею «до свидания», высвободилась и развернулась в воде ко мне лицом.

Не вставая, я дотянулся до своей бритвы, пены и помазка, сложил все на бортике ванной у стенки. Мадина ждала.

Я поднялся перед ней во весь рост.

В мою ставшую самостоятельной середину уставился взгляд, за который я дал бы Мадине «Оскара» как лучшей актрисе, если бы взгляд был наигран. Естественность же происходящего вознесла ощущения на новый уровень, мысли расплавились и потекли.

– Можно сначала тебя помыть? – Мадина подняла глаза, чтобы посмотреть в лицо. – Полностью.

– Нужно. И тебя тоже. Полностью. Можно совместить.

– Мне кажется, это два разных удовольствия.

– Тебе не кажется. Кто первый?

– Разыгрывать не будем. Право сильного отменяется, мы цивилизованные люди. Кавалер должен уступать даме.

– Вот так и появляются женщины-министры обороны, и мир летит к чертям. Но это не значит, что я против.

Мадина оглядела ванную и, за неимением того, что искала, потянулась к малюсенькому обмылку. Я нагнулся и достал из-под ванной флакон жидкого мыла:

– Места надо знать.

Мадина брызнула на ладонь струйку мыла и подтвердила, перенеся смысловое ударение с первого слова на последнее:

– Места надо знать.

И намылила их, места, которые отныне собиралась знать деятельно и основательно.

Трудно передать мои ощущения. Что-то схожее с едой после долгого голода и отдыхом от невыносимо тяжкой работы. То есть, нечто до жути желанное и сказочное в своей продолжительности.

Сам я эти части никогда не мыл столь тщательно и многократно. Мадина делала это аккуратно, ласково, почти любовно. Она обращалась с моим организмом как юный натуралист с птенчиком, боясь повредить ему перышки. С восхищением и благоговением. Наверное, так действует и чувствует себя новобранец, которому доверили нести полковое знамя.

Закончив с самым интересным, Мадина поднялась во весь рост и, как договаривались, помыла меня всего, от шеи до пяток. Этот второй этап занял времени примерно вдвое меньше, чем дополненный исследовательским интересом первый. Наконец, с чувством выполненного долга раздалось:

– Я все сделала правильно?

Мне хотелось, чтобы процесс зациклился и двигался по бесконечному кругу, но пришлось признать:

– Правильно – мягко сказано. На самом деле – божественно.

Мадина улыбнулась, и флакон с жидким мылом был торжество вручен мне в руки:

– Ваша очередь, сэр. Леди готова.

Леди вытянулась перед сэром, приподняла голову и в ожидании ощущений закрыла глаза.

Женское тело как объект касаний и всяческого поглаживания для меня секрета не составляло, но конкретное Мадинино – очень даже. Я тактильно и визуально изучал его с не меньшими интересом и пылом, чем внезапная партнерша до того под видом мытья делала полное исследование меня.

Мытье было предлогом для касаний и прямого разглядывания. Намыливание представляло собой ласки, от которых у обоих останавливалось дыхание и бесился пульс. Провокационные движения я совершал с основательными промежутками, остальное время посвящая рукам, ногам, шее и спине, чтобы ожидание вывело накал на предел и, желательно, еще дальше. Мадина судорожно сжимала кисти у меня плечах, закатывала глаза и постанывала. Когда я, наконец, в прилагаемых усилиях спустился со спины в ее шикарное раздвоение, мой объект мытья мелко дрожал и периодически охал. А когда я занялся конкретно раздвоением…

Мадина открыла глаза, в голос вернулась серьезность:

– Осторожней.

– Я помню.

Мыльная пена скрывала от глаз то, что ощущали пальцы. Ладонь наполнилась волнистой радостью, отправлявшейся от кожи сразу в мозг, круговые движения кисти прокатывались по живым волнам, пальцы играли с этими волнами, мягко отделяя одну от другой и вновь сминая, перед глазами мелькали безумные картинки возможностей и невозможностей. Для удобства я поставил одну ногу Мадины на бортик ванной. Рукам открылось больше простора. Они использовали это в полную силу. Волны, ямки, складки, лепестки, каньоны, валики – все «мылось» яростно, мощно и – я про это не забывал – бережно. Ураган проходил по верхам, сметая горы и не заглядывая в пропасти.

Мадину затрясло, тело выгнулось, по нему прокатилась серия конвульсий.

А я? Как же я?!

Мое терпение кончилось, ключ прижался к дверям, за которыми прятали наслаждение: «Сим-сим, откройся!»

Мадина отпрянула:

– Подожди. Быстро – плохо. Не хочу торопиться.

– А я хочу.

Скрыть достигшее вершины желание было физически невозможно.

– Уже придумал, куда спрятать труп? – Мадина не оттолкнула меня, даже не подняла рук, чтобы остановить или защититься. Защита воспринялась бы игрой. Женщина – добыча, мужчина – охотник. Сочтя сопротивление за женскую уловку, я продолжал бы «мужскую линию» в борьбе с кокетством по правилу: «Выслушай женщину, сделай наоборот, и она получит, что хотела».

Мадина не зря выбрала в напарники меня. Мозги включились, я отлепился и замер по стойке «смирно». Инстинкт заставлял продолжить «общение» с позиции силы, все к этому располагало. Если девушка приходит к одинокому парню и делает то, что творила Мадина, она должна быть готова ко всему, даже к худшему, которое половина дуэта считает лучшим.

Сердце колотилось о грудную клетку, как пойманный тигр о решетку, успокоиться было трудно. Но я – это я, а не кто-то другой, для кого запретный плод – словно тряпка для быка. Поддаться инстинкту – все испортить. Я заткнул инстинкту рот обещанием будущих удовольствий и потребовал не мешать получать небывалые нынешние. Тестостерон тестостероном, но адреналин – тоже сила.

– Правильно, – выдохнула Мадина. – Если бы ты не сдержался, после этого оставить меня в живых – иметь дело с Гаруном. Поверь, лучше иметь дело со мной, чем с ним, а я все еще хочу иметь с тобой дело, и главное здесь – «дело», а не «иметь».

Неприятная ситуация, однако. Слово было за мной

Я разрядил обстановку предложением:

– Хочешь кофе? Натуральный.

– Прямо сюда?

Мадина хлопнула ресницами совсем как Машка, когда от недоумения у нее на миг отнимался язык. Всего на миг. Этого хватало, чтобы взять ситуацию в свои руки.

– «Вам кофе в постель? – Нет, в чашку». – Я выдавил улыбку. – Конечно, сюда.

– Хочу. – Мадина с нарастающим восхищением кивнула.

Мне удалось ее удивить.

Я обтерся полотенцем и, как есть, не одеваясь, босиком прошлепал на кухню.

Всегда, даже сегодня утром, я стеснялся своего грузноватого неспортивного тела. Сейчас – нет. С Мадиной я ощущал себя просто и естественно, я был собой и устраивал ее таким, какой есть. Прелесть этого ощущения не передать словами.

У нас все знали, что у Игоря на верхней полочке шкафчика имелась особая коробочка. Без каких-либо угрызений совести я достал оттуда турку и пакет молотого кофе. Позже извинюсь и восстановлю запас – Игорь держал его на экстренный случай, и за год, в течение которого коробка лежала на полке, содержимое не понадобилась ни разу. А у меня случай именно экстренный, ко мне девушка пришла, в нашей квартире это приравнивалось к форс-мажору.

Мадина не выдержала одиночества. Как и я, она лишь слегка обтерлась, чтобы не капало, и красивым шагом от бедра продефилировала ко мне на кухню.

– Составлю тебе компанию.

– Если ждешь возражений, их не будет.

– Ответ правильный.

Мадина плюхнулась на табурет и положила ногу на ногу. Ее взгляд пробежался по кухне – аскетично-спартанской, заваленно-грязной, типично холостяцкой (в нашем случае – шестижды). Одну стену подпирали древний холодильник и колченогий стол с тремя табуретами, по другую кучковались плита, мойка и неряшливые шкафчики, стальную раковину заполняла немытая посуда. Угол заполняли пакеты с мусором, выносимые обитателем квартиры с самыми нежными запаховыми рецепторами. Обычно им оказывался Филька, но случались и варианты. Филька мог заупрямиться и ради принципов терпеть откровенную вонь, в которой ни поешь, ни даже воды не попьешь. Мусор выносил тот, кого запах достал окончательно, либо, если народу в квартире на тот момент находилось много, бросали жребий. Сейчас мешков было всего четыре, органических отходов внутри, видимо, не было, отчего в проветренной с утра кухне можно было находиться без проблем для здоровья.

Я налил в турку воды и поставил на плиту. Мадина следила за моими действиями. Я следил за ней. На приготовлении кофе это не сказывалось. Кофе – не главное, убежит так убежит, сделаю еще. Хорошо быть непрофессионалом и готовить для непрофессионала, не давит груз ответственности. На обнаженную женскую натуру смотреть приятнее, чем на поднимавшуюся пену. Наша кухня и женская грудь во всей красе – сочетание аховое, до сегодняшнего дня непредставимое. Теперь понимаю любителей лофта. Игра на контрастах бодрит и возбуждает.

Иногда меня отвлекала входная дверь, каждый шорох и лишний звук напрягали.

– Почему бы не вставить ключ в замок, чтобы снаружи не открыли? – не выдержала Мадина.

Ее это тоже нервировало.

– У нас так не принято, – объяснил я. – Нельзя запираться, если не предупредил всех заранее.

– И часто вы, гм, всех предупреждаете?

– Только не говори никому, а то засмеют: не было ни разу.

– Не скажу, а то обязательно засмеют.

Пена вылилась на огонь, я резко сдвинул турку на соседнюю конфорку. Внутри оставалось половина напитка. На одну чашку хватит.

– С сахаром? – спросил я, выбрав в мойке чашку почище, отмыв ее и перелив туда ароматную жижу.

Мадина поднялась.

– На брудершафт? – Она шагнула ко мне.

– Кофе получилось мало, на одну чашку, только тебе. Разлить на две?

– Не надо. Не суетись, все хорошо. Все просто отлично.

Мадина приблизилась вплотную. Ее грудь встретилась с моим животом. Касание обожгло и воспламенило во всех переносных смыслах, а в отношении нервов и инстинктов – буквально. Чашка в моей руке дрогнула, мы едва не остались без кофе.

В комнате мой телефон булькнул пришедшим сообщением. Мадина оглянулась на звук.

– Посмотрю позже, – сказал я, глядя на нее сверху, с высоты своего роста.

Мягкие груди растеклись по животу, словно хотели взять в плен. Собственно, и взяли.

Только бы не пролить кофе. Если план Мадины – воспользоваться тем, что у меня руки заняты, то она прогадала, занята лишь одна рука. Второй я обнял ее и привлек к себе, чтобы точки соприкосновения переросли в сплошную поверхность.

Мадина отстранилась и кивнула на телефон:

– А если что-то важное?

– Все важное в моей жизни либо уже произошло, либо как раз собирается произойти. Никакое сообщение на это не повлияет.

От кого бы сообщение ни пришло – все равно, поскольку оно не от Хади.

Но кто-то оказался очень настойчив. Телефон затрезвонил вызовом, установленный рингтон сказал, что номер мне неизвестен. Наверняка, очередной спам: бесплатная проверка пластиковых окон с последующим разведением на деньги, кредиты на лучших условиях, приглашения в открытые в моем регионе клиники и автосервисы… Или сотовый оператор опять предложит экономичный индивидуальный тариф, при котором я стану платить больше, чем раньше. Плевать на всех. Мне ничего не нужно.

Мадина направила мою руку с чашкой к своему рту, для чего ей пришлось прогнуться назад – отойти не давала моя вторая рука. После быстрого глотка чашка оказалась у моих губ. Я пригубил, отхлебнув совсем чуть-чуть.

На меня в упор глядели серьезные глаза. Жадные. Откровенные. В них – упоительный смертельный капкан, колдовская песня сирены. Такой взгляд въедается в память и становится мечтой, грезами, желанием, целью. Если глаза глядят так, они скрывают тайны, дышат приключениями. Сладкая мука быть в их власти и повелевать ими, не замечая, как одно перетекает в другое. Раньше я видел такой взгляд только в кино.

Мадина отодвинула руку с чашкой в сторону, мягкие объятия сомкнулись на моей шее, и то, ради чего пьют на брудершафт, произошло.

Прохладные сухие губы Мадины по внутренней кромке превращались в свою противоположность, становились влажным и горячими и высасывали меня, отправляя в путешествие за край желаний. Оказывается, я не умел целоваться. Мадина вела, я подстраивался. Языки встречались и перекрещивались, как при фехтовальной дуэли. Губы липли к губам и кусали их, впитывая вкусную мякоть.

Сознание не уследило за рукой с чашкой, та непроизвольно сместилась, и остатки кофе пролились на пол. Отлетевшие от линолеума мелкие брызги попали на ноги.

– Ой, это из-за меня, прости. – Мадина отшатнулась и мутными, с поволокой, не понимающими, что видят, глазами новорожденного щенка огляделась. – Сейчас уберу. Чем можно вытереть?

Я указал на отопительную батарею, часть чугунных ребер которой накрывала серая тряпка. Погруженная в недавние ощущения, Мадина взяла ее машинально, как запрограммированный на определенное действие робот, и столь же бездумно стала возить тряпкой по полу. Делала она это привычным для себя образом, как привыкла дома – нагнувшись, что при отсутствии одежды било по глазам сильнее лазерной указки. Совершать такое при обнаженном мужчине – однозначно толкать его на неразумные поступки.

Передо мной раскачивалось в такт движениям тряпки выставленное навстречу самое сокровенное. Я сделал шаг вперед, ладони огладили подмигивающие танцующие дюны.

Мадина словно очнулась.

– Я собиралась тебя побрить. – Ее пальцы сомкнулась на выпиравшей у меня части. – Пойдем.

И таким способом – со мной на поводу – восхитительно поигрывая ягодицами Мадина вернула меня в ванную.

– Давно мечтала сделать так однажды. Не возражаешь?

– Поздновато спрашиваешь.

– А вдруг ты не разрешил бы? – Мы перешагнули бортик ванной, Мадина опустилась на колени. – Встань смирно.

Я послушно замер.

На взгляд со стороны происходящее казалось игрой любовников, между которыми было все. Это было не так, оттого будоражило нервы и заставляло пульс скакать бешеным кенгуру. Волоски у меня на ногах периодически вставали дыбом. По телу пробегала дрожь.

Мадина взяла флакон с пеной, и процесс пошел.

Раньше я там не брился. Теперь, с выяснением наслаждения от того, как это тебе делают другие, иногда буду просить повторить процесс. Кого-нибудь. Надеюсь, у меня еще будет, кого попросить.

Мадина почти приникла носом к рабочей поверхности, помазок и бритва в ее руках порхали крыльями мотылька, взмахи были легкими, быстрыми, бережными. Приподнятую драгоценность присвоила и поддерживала на весу ласковая ладонь, пока вторая ладонь пронырливо втирала невесомо-воздушную пену в складки и окучивала основание. Восходящую дорожку волосков накрывали и разглаживали то нежные щеки, не боявшиеся испачкаться, то пальцы, разрисовывая дивными снежными узорами. Лезвие аккуратно и волнующе-трепетно снимало пенный покров со стыдливо краснеющей от повышенного к себе внимания потеюще-голенькой кожи.

Через десять минут мой пах блестел свежей красотой и лоснился, как кот, объевшийся сметаны, натянутыми частями отражая лучи света и привораживая обманчивой новизной. Интимную прическу мне сделали в стиле «полубокс» – с коротким чубчиком. Мне понравилось. Я думал, что бритье будет полным, и результат порадовал. Теперь обрадованный результат глядел на мастерицу – беззащитный, восторженно-удивленный, нос к носу.

Мадина ответно полюбовалась результатом, довольно улыбнулась и чмокнула прекрасно сделанную работу в зеркально-гладкий бочок.

Улики я собрал и спустил в унитаз.

Мадина стояла в ванне с задумчивым видом.

– У меня созрело еще одно желание. Можно?

До сих пор ее желания мне нравились. Я с удовольствием кивнул:

– Конечно, а я пока подумаю, что пожелать в ответ. «Желание дамы – закон» – хорошее правило, но не единственное.

– Если желание блеснуть мужским превосходством у тебя нестерпимо, можешь меня отшлепать. Убьем трех зайцев. Будет использовано любимое тобой право сильного, ты получишь моральное и физическое удовольствие, я получу интересный опыт.

– Говорят, женщинам это тоже нравится.

– В кино и на видео женщины от шлепков просто в восторге. Осталось понять, почему. Попробуем выяснить.

– Наказание подразумевает проступок, иначе сводится к профанации, и вместо осмысленного действия получится его изображение.

Вспомнилось, как во сне я наказывал Машку. Эмоциям требовался выход, но если бы не жуткая вина, моя рука ни за что не поднялась бы на сестру.

Мадина торжественно объявила:

– Хочу, чтобы ты сейчас же наказал меня за то, что я предложу после! Поверь, повод достаточный.

Она развернулась ко мне тылом и уперлась руками в стенку.

Хотелось ли мне ее отшлепать, вопрос не стоял. Мечталось. Просто чтобы ощутить упругую пышность и отведать очередного запретного плода. Сегодня у меня шведский стол по таким плодам, один плодее другого.

Готовое произойти развлечение, новое для нас обоих, вызвало прилив странного возбуждения. С наказанием Машки, когда я распускал руки во сне, – ничего общего. Там действие было воспитанием, здесь – игрой. Но в мозгу сработал защитный клапан, проскользнула крамольная мысль: а если мне просто нравится бить женщин? Это из ряда «Никогда такого не было, и вот опять».

Хватит гадать. Сейчас узнаем, в чем здесь и какая собака зарыта.

Я ласково приложился пятерней к звонкой мякоти.

– Не так. – Мадина взбрыкнула задом. – Сильнее.

Я повторил с большей силой. Звук вышел четче, даже эхо раздалось.

– Так?

– Наверное. Откуда мне знать?

– Но в первый раз ты сказала, что надо сильнее, значит знала или чувствовала.

– Давай еще раз.

– Как?

– На свое усмотрение.

Мне было приятнее не бить, а гладить и тискать, но если женщина просит…

Со звоном впечатавшаяся ладонь впилась всеми пальцами и жадно помяла добычу.

Мадина медленно выпрямилась.

– Не понимаю. Наверное, это не мое. Никаких эмоций из тех, что показывают в кино и в сети.

– Или я делаю что-то не так.

– Или это ощущения другого уровня, к которым надо подняться по некой лестнице.

– Или опуститься.

Мадина кивнула:

– Или так.

– Еще вариант: это нужно делать совместно с другим действием, более привычным между мужчиной и женщиной.

– У тебя такое было?

– В интимных делах я традиционалист.

– Признаешь только миссионерскую позу?

– Я не экспериментирую там, где экспериментировать не нужно.

– Откуда же знаешь, что не нужно, если не экспериментируешь?

– Хороший вопрос. Обещаю подумать.

Я видел, что неудача расстроила Мадину, вместо феерии вышел нелепый пшик. Мне тоже стало некомфортно. Ожидания, навеянные виденным в сети, не просто не оправдались, они жирно перечеркнулись.

Сейчас хорошо бы сказать что-то ободряющее. Слова, так необходимые незваной гостье, при этом обещающие чудесную жизнь мне самому, полились из меня, словно только того и ждали:

– Ты шла ко мне с желанием испытать и попробовать все, что доступно, чтобы было, что вспомнить и чего стыдиться. Я правильно запомнил?

– У меня столько же прав на свою жизнь, как у моего будущего супруга, и никто не запретит мне тоже иметь приятное прошлое!

– Но ты не хочешь портить отношения с родственниками, а это, фактически, связывает тебя по рукам и ногам и накладывает много ограничений. – Мадина кивнула, и я досказал главное: – Я помогу тебе. Я оправдаю твое доверие. Гарантирую, что удержу себя в руках и не произойдет ничего из того, что ты не захочешь. Твое желание будет законом. Как сказочный джинн из бутылки, я буду вести себя по принципу «Слушаю и повинуюсь».

Мадина приникла ко мне, обняла и прижалась щекой к груди. Я чувствовал, как бьется ее сердце. Она чувствовала меня. Нам стало хорошо и спокойно.

Главное сказано, остались частности.

– Времени осталось мало, каждый день… даже каждый час на счету, – продолжил я, поглаживая ее по волосам и чудесной коже. – Предлагаю заключить пакт. Мы оба никому не рассказываем о наших отношениях. Собственно, отношений не будет, будут приключения двух… – хотелось выдать слово, которым называют ветреных женщин и которое в несуществующем мужском роде Мадина употребила в отношении гулящих мужиков, но она обидится. Поэтому я «вырулил» нейтрально-позитивно: – Жизнелюбцев. Соблюдаем строжайшую тайну, а если пойдут слухи, делаем большие глаза и отрицаем даже очевидное. После каждый пойдет своей дорогой, но эти дни мы проведем так, чтобы не было больно и обидно… как там дальше?

– Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!

В вырванном из контекста опошленном варианте говорится именно так, и сказанное устраивало меня полностью.

«И чтобы не жег позор за подленькое мелочное прошлое…» Нет, мы поставим точку там, где удобно и приятно обоим, наша жизнь – наши правила. Завтра будет завтра, а жить хочется сегодня.

Тишину опять взорвал телефон, мы оба вздрогнули. Мелодия подсказала, что звонит мама. Как же не вовремя.

Мадина заметила, что на этот раз мелодия другая и что я, скорее всего, узнал звонившего.

– Кто? – обеспокоилась она.

– Мама.

На Кавказе мама – самое святое, что есть в жизни. Мадина отстранилась.

Я не кавказец, но, кроя про себя последними словами случившиеся обстоятельства, отправился в комнату за телефоном. Просто так мама не отвлекает, за годы учебы я приучил. Наверное, что-то случилось. Не факт, что настолько срочное, чтобы звонок нельзя было отложить. Я бы, скорее всего, сбросил вызов и сам перезвонил позже, но поступить так после того, как признался, что звонок от мамы, это выглядеть в глазах Мадины моральным уродом. О дальнейшем общении (в интересующих меня смыслах) сразу можно забыть.

– Не разбудила? Время обеденное, но ты у нас человек взрослый и, может быть, всю ночь, скажем, за компьютером просидел…

– Я уже встал.

– Проследи, пожалуйста, чтобы вещи были качественными и обязательно дешевыми, иначе на все не хватит.

– М-ммм, ты о чем?

– О Машеньке, конечно. Она где-то рядом, сначала я позвонила ей, она уже нашла адрес по навигатору, скоро будет.

– О таком надо раньше сообщать.

Не люблю, когда ломают мои планы, даже чисто виртуальные. Неважно, что на вечер планов не было, а если бы были? И что делать с Мадиной? Конечно, вариантов, что с ней делать, фантазия накидала множество, но теперь всем придется подождать.

– Машенька должна была предупредить, она обещала. Забыла, негодница. У нее сумки с продуктами для тебя. Надо же такому случиться именно сегодня: в спешке я телефон дома забыла. Вернулась домой, а он разряжен, а я на работу опаздываю, меня всего на три часа отпустили. Звонила тебе с проходной, но ты предупредил, что на звонки с незнакомых номеров не отвечаешь, и, вот, дозвонилась только сейчас.

– То есть, Маша сейчас придет ко мне?

– Она поехала закупиться к новому учебному году, я сказала, что ты поможешь и чтобы без твоего согласия она деньги не тратила.

– Понял. Помогу.

Я отключился, и сразу раздался звонок в дверь.

– Это, должно быть, Маша, младшая сестра.

Мы бросились к своим вещам. Мадина, подхватив одежду и сумочку, выскочила из тесноты на простор комнаты, я натянул джинсы и футболку на сырое тело. В открытую дверь было видно, как извивавшаяся Мадина с трудом втискивалась в надеваемое через голову платье. Тратить время на нижнее белье она не стала.

Вновь затрезвонил телефон. Мелодия сообщала, что теперь звонит Маша. Может быть, в дверях не она, и торопиться некуда? Больше я никого не жду, для остальных меня нет дома.

– Привет, – сказал я в трубку. – Ты где?

– А ты? – донеслось возмущенно. – Я звоню-звоню, никто не открывает. Если ты не дома, я оставлю сумки у соседей и зайду позже, когда ты будешь.

Ага, вот на что она рассчитывала, когда, так сказать, «забыла» меня предупредить. Надеялась гулять по городу самостоятельно, без опеки старшего брата. С одной стороны – хорошо бы, тогда Мадина без проблем ушла бы, никем не замеченная…

Но мама знает, что я дома. Кто ж знал, что для спокойствия следовало соврать?

– Я дома, но меня могло не быть. Отдыхал. Сейчас открою.

Нижнее белье Мадина запихала в раздувшуюся до неприличных размеров дамскую сумочку. Правильно, время дороже, хотя вид получился чересчур откровенный. На груди явственно выпирали соски, и, если приглядеться, гладкость бедер кокетливо намекала на отсутствие трусиков. Нужно бы убедиться, что ко мне также, явочным порядком, не собрался Гарун. Если он увидит сестру в таком виде около моего дома…

Я быстро набрал Гаруна:

– Привет, есть несколько вопросов о поездке на свадьбу – когда, как, что брать…