Читать книгу Иллюзия отражения - Петр Катериничев - Страница 11

Молчал я недолго. Кивнул и произнес:

– Значит, и нужно искать то, что превращает живой мир в ничто.

– И вы знаете, что именно?

– Наркотики. Тех, кто ей девушке предложил. Того, кто говорил с ней непосредственно перед гибелью.

– Это были вы.

– Чуть раньше прозвучал телефонный звонок. После короткого разговора ее несколько странное поведение сделалось совсем отрешенным. Моя вина в том, что я этого не заметил.

– Ей звонили в номер?

– Нет. На сотовый.

– Арбаева была наркоманкой? И что же она употребляла? Героин? ЛСД? Морфий? Кокаин? Стимуляторы? Что?

– Не знаю. При мне она приняла две таблетки. Положила под язык.

– И ее поведение и речь сразу изменились?

– Я бы не сказал, что сильно. По-видимому, она уже принимала подобное накануне.

– Итак, девушка была не в себе, а вы, как истый джентльмен, сидели, угощались чаем и слушали ту галиматью, что она несла?

– Да. Только...

– Что – только?

– Она не галиматью несла. Она – душу изливала.

– Ваше объяснение выглядит по-идиотски, вы не находите?

– Нет. Скорее вполне по-русски. Нам порой просто необходимо, чтобы нас кто-то выслушал.

– Вы не обращаетесь к психоаналитикам?

– Обходимся.

– Это тяжелая работа – слушать переживания других. У нас это хорошо понимают. И хорошо за это платят. У нее был психоаналитик?

– Не знаю.

– А я полагаю, что был. Она была дочерью весьма состоятельного родителя. Вы знаете, сколько стоит аренда этого пентхауса?

– Нет. Зачем мне?

– Вы нелюбопытны?

– Нет.

– А почему остались слушать наркотические бредни Арбаевой, а не откланялись и не ушли? Кажется, у вас вчера было утомительное дежурство. И день был жарким.

– Она попросила выслушать ее. Я остался.

– Только ради разговора? Или – девушка понравилась? Вы ведь гетеросексуал и не избегаете внимания прекрасного пола, не так ли?

– Да.

– Откуда вы привезли Арбаеву в отель?

– С шоссе.

– И как попали к ней в машину?

– Сидевший за рулем чуть не сбил меня, я в ярости запустил в заднее ветровое камень, водитель с приятелем вышли разобраться.

– Разобрались?

– Слегка. Потом я заглянул в салон, увидел там девушку, заметил, что она не в себе, – понять, наркотическое это опьянение или алкогольное, я не смог, поэтому решил доставить ее в отель.

– Почему она оказалась голой?

– Шалила.

– Шалила. Шла Саша по шоссе и сосала сушку... Кажется, в русском языке есть подобная считалочка?

– Есть.

– Будем считать, что версия заказного убийства остается как запасной вариант. Вы не кажетесь мне алчным до денег и убедительно рассуждали о «подводной лодке». – Данглар замолчал, намурлыкал знаменитый мотивчик «Yellow Submarine», продолжил: – Да и слишком мудрено. А мне мило то, что просто и конструктивно.

– В спецназе не служили, господин Данглар?

– Очень давно и совсем недолго. А вы, господин Дронов?

– Очень недолго и совсем давно.

– Вот видите. А с чего вы вспомнили?

– Там предпочитают простые и конструктивные решения.

– Правильно предпочитают, ибо в них – истина. Так вот, про вас мы, в сущности, ничего не знаем. А какая версия приходит на ум прежде всего, когда красивая свободная девушка приглашает в номер такого пляжного волка, как вы? Красивая девушка решила красиво и нескучно провести время. Не так?

– Может быть. Но я исключил такой вариант.

– Почему? Вам не понравилась девушка? Мне доложили – очень хороша... была. И то, что вы неравнодушны к прекрасному полу, – мне тоже доложили.

– Я не игрушка для девушек.

– Вот-вот. Избалованная, богатая... А вы – комплексующий интеллектуал. Уж поверьте, интеллект в вас я чувствую... Да еще, как выяснилось, служили в войсках специального назначения. Итак, что выходит?

– Что же?

– Предположим, Алина Арбаева вас оскорбила. А у вас был длинный трудный день, жаркое солнце, кругом богатые, да что богатые – избалованно-богатые детки, не привыкшие получать от прислуги отказ в чем бы то ни было... Ну, что вы бровью двинули? При-слу-га. Вот кто вы для них. Я, кстати, тоже относился бы к этой категории, если бы...

– О да, барон...

– В том числе. Я не богат, но родовит. Как ни странно, эта архивная пыль в таких вот местах порою еще в цене. Так вот, усталый, подогретый стычкой со странными ребятишками, «шалостями» Арбаевой, вы, получив нежданное и болезненное оскорбление, на миг – на мгновение – потеряли не рассудок даже – самоконтроль и одним движением швырнули девушку... от себя. Нет, не с крыши пентхауса – просто от себя подальше!

Помутнение прошло, и – что? Девушки нет. Она перелетела парапет и упала на мостовую. Тридцатью пятью этажами ниже. Неосторожное убийство. Бывает. Никакой европейский суд не даст вам больше нескольких месяцев тюрьмы.

Ален Данглар снова замурлыкал какую-то мелодию, и я с вящим удивлением узнал в ней знаменитую балладу о Стеньке Разине... «И за борт ее бросает в набежавшую волну...» Откуда ее знает барон? Бывал в России? Или еще в СССР?

Нет, я точно очень устал. Крепко. И «Стеньку», и «Коробочку» ежевечерне исполняют в двух из пяти русских ресторанов Саратоны.

– Я не убивал Арбаеву.

– А кто ее убил?

– Господин префект, я сообщил вам всю информацию, которой обладал. Не соблаговолите ли вы, в силу должности и полномочий, коими наделены волей, как я полагаю, богатейших и влиятельнейших финансовых кланов, или предъявить мне обвинение, или поступить иначе, в соответствии с законом, справедливостью и долгом?

– О. Хорошо сказано. Хотя и не без иронии. Но вы же взрослый человек, господин Дронов, и должны понимать: закон, справедливость и долг порой не только не дополняют, но – исключают друг друга.

Я задумался. Ну как ему объяснить?.. Мне и без того нелегко было подобрать английский эквивалент слова, хоть отдаленно напоминающего русское «справедливость». Слова же «совесть» в английском языке нет вовсе. Лишнее.

– Почему бы вам не поверить мне и не задуматься над версией о наркотиках?

– Вы так и не убедили меня, что это был наркотик, а не безобидные лепешки для свежести дыхания.

– Алина называла это «чако».

– «Чако»? Никогда о таком не слышал. – Лицо префекта сделалось каменно-непроницаемым, холодные голубые глаза превратились в два кусочка мутного льда, сквозь который не разглядеть было уже ничего.