Читать книгу Тени звезд - Питер Олдридж - Страница 17

18 октября 1864

Ночь протекала в своем обыкновенном безмолвии, и до последнего предрассветного часа Джеймс изо всех сил пытался не уснуть, зная, какие страдания придется испытать его душе и телу, стоит ему только сомкнуть веки. Однако, лишь только ночь подошла к своему завершению, сон взял над ним власть, и он рухнул в постель, совершенно обессилев, и подумал о том, что сейчас, должно быть, наступит, наконец, его смерть.

Тело его неподвижно застыло, вмиг парализованное болью, и душа его вернулась в свои оковы, в темницу, где ее отчаянно пытали демоны. Перед нею разверзлась пропасть в глубинах планеты, в ее чудовищных пустотах; огнедышащая бездна, которая поглощала тонущего в ней человека, прикованного цепями к клетке.

Демоны глядела на человеческое тело, прекрасное, как мраморное изваяние, глядели на его мучения, на его боль, и смеялись, сгорая в неумолчном пламени, и дымились, и плавились. И пламя охватывало Джеймса целиком, доставляя невообразимую боль, но не убивало, лишь лизало его кровь, его кожу, подбиралось к перьям волос, к зеленым глазам, отражалось в зрачках. И тело его разрывали хлыстами, и кровь вырывалась из ран и пенилась, соприкасаясь с огненными языками.

Джеймс с криком, в холодном поту распахнул глаза. Он застал себя лежащим на кровати в луже крови, и даже с потолка ему на лицо обрушивались алые капли. Мучения его стояли теперь на грани реальности, но смерти от них он боялся меньше всего. Джеймс закрыл лицо руками в мучительном бессилии, вдыхая запах крови и ощущая, как струи ее заливают глаза. Единственное, чего он сейчас желал – более никогда не спать.

Стоило ему только встать с постели, как кровь растворилась дымом в воздухе, и не единой ее капли не осталось ни на бледной ткани одеяла, ни на гладкой поверхности потолка. Джеймс умылся и быстро оделся, желая как можно скорее выбраться из комнаты, где каждая деталь напоминала ему о кошмаре и боли, чтобы холодный воздух улиц, дремавших в утренней полутьме, смог коснуться его горячей кожи, остужая ее жар.

Джеймс выбрался на улицу, вдыхая свежий аромат, и мысли его очистились на мгновение, и мрачные тени в его голове уступили место прохладной чистоте. Он закрыл глаза на секунду, погружаясь в прозрачную тишину, ощущая на коже мягкие дуновения ветра, и сердце его замерло от внезапной вспышки восторга.

Час был предрассветный, изъязвленный мрачной холодностью и подернутый туманом. В эти часы призраки срывали ночные маски, завершали охоту, запирались в своих гробах и засыпали, но были и те, кто оставался и ждал свою последнюю добычу. Джеймс был знаком с ними, ровно, как и с этим часом почивших душ, но страх его давно прошел, слишком давно, чтобы даже и помнить о нем. Но в это утро, по мере того, как он удалялся от города, его охватывала непонятная ему самому тревога, подобная ночному, терзавшему его предчувствию. Быть может (и он был почти уверен в этом) это его сновидение – если можно было так назвать те мгновения боли – пробудило в его душе опасения, но в некоторые минуты, когда он шел по пустой дороге в сторону леса, ему начинало казаться, что его страх реальней убийцы, и он следует за ним по пятам, скрывая в тумане свое осязаемое обличье.

Джеймс, дрожа от холода и удерживая наготове пистолет, пробирался крадучись, подобно вору, до самой опушки леса.

Едва ли он понимал, что, кроме ужасного ощущения боли и желания вдохнуть чистого воздуха, заставило его покинуть свою комнату и броситься прочь из города под своды темного леса, где туман собирался в корнях и стелился ковром по земле, расползаясь под ногами дымными волнами, где только олени и косули бродили между кустарниками, и ночные птицы еще не завершили свою охоту. Он не знал, что за странное предчувствие заставляло его идти вперёд, и отчего он судорожно сжимал в руках пистолет, не снимая пальца со спускового крючка.

– Что я делаю… – прошептал он, опуская пистолет и оглядываясь по сторонам.

Он набрал в легкие прозрачного воздуха и остановился посреди леса, поднимая глаза вверх, туда, где кроны деревьев переплетались, соединяясь плотной сетью. Он прислушивался к звукам, и ощущал, как с каждым мгновением, по мере того, как светлеет воздух, лес пробуждается и наполняется жизнью. Он различил неподалеку оленя, осторожно пробирающегося между деревьями, и последовал за ним, ступая по лесному, источенному дождями и насекомыми, ковру.

Куда вела его чувствительность сердца, он не знал, пока не различил впереди глянцевую поверхность озера. Блеск, просачивающийся сквозь корявые ветви, слепил глаза, и что-то зловещее нависало над водой подобно черному рою призраков, тянущих свои полупрозрачные тела к небу. Он в какой-то момент ощутил странный прилив необъяснимого страха к сердцу – ему захотелось бежать. Но прошло мгновение, и страх исчез, и сердце забилось спокойно, поддаваясь умеренным ритмам леса.

Джеймс продолжал идти, и, миновав последние заросли, оказался на берегу, где в мерцающей тени рассвета, прогоняющего последние отголоски сумерек, обозначался женский силуэт.

Девушка стояла спиной к Джеймсу, и первые лучи восходящего солнца подсвечивали тонкие изгибы ее тела, и проходили сквозь тончайший шелк платья и пронзали бронзовым сиянием ее светлые локоны, опавшие под тяжестью воды. Небесно-голубое платье с вплетенными в узор серебряными нитями сверкало и переливалось, когда слабые, едва пробивающиеся сквозь полог леса, лучи касались его гладкой влажной поверхности.

Держа наготове пистолет, Джеймс медленно приблизился к девушке. Он потянулся, чтобы коснуться ее плеча, но она обернулась первой, отчего рука Джеймса дрогнула, и раздался выстрел, и пуля угодила в землю. Девушка, однако, не дрогнула, и, стоило Джеймсу поднять глаза, оторвавшись от своего замешательства, как волна ужаса окатила его при виде ее истерзанного, распухшего от воды лица. Ее закатившиеся глаза налились кровью, и она с быстротой одержимой кинулась на Джеймса, вгрызаясь в него зубами и разрывая ногтями его одежду и кожу. С трудом оторвав ее от себя, Джеймс выстрелил еще два раза.

Утопленница рухнула на землю. Демоническая сеть сошла с ее лица, и внезапно тело ее распалось на части, кожа сползла с конечностей, и все, что от него осталось, изогнулось в чудовищных муках, превращаясь в некое подобие цветка. Но стоило Джеймсу моргнуть, как видение исчезло, и лишь только посреди озера теперь белело нечто, легко раскачиваемое волнами.

Джеймс приблизился к самой кромке воды, где тихий прилив начинал лизать подошву ботинок, и остановился там, напрягая зрение. Вскоре у него не осталось сомнений в том, что фигура из его видения сейчас бледным пятном возвышаясь на плоту. Он огляделся в надежде обнаружить то, чего не заметил ранее, но на этот раз истина казалась очевидной. Он опустил взгляд на зеркальную поверхность озера, разглядывая в воде собственное отражение.

Не тратя время на долгие размышления, Джеймс сбросил верхнюю одежду и погрузился в воду в надежде доплыть до плота, но, оказавшись уже достаточно далеко от берега, ощутил, как конечности его сводит судорогой, и, онемев от холода, не в силах пошевелиться, он медленно с головой погрузился под воду.

Джеймс открыл глаза, и муть заполнила их. Конечности его онемели, губы разомкнулись, и легкие наполнились жидкостью. Джеймс успел заметить черные полосы, пересекающиеся на дне в древней рунической вязи, и тогда, когда тьма стала подползать к нему со всех сторон, осознал вдруг, что не имеет сил вырваться из-под водной толщи.

Джеймс почувствовал, как чьи-то черные скользкие лапы тянут его вниз, все ниже и ниже, все сильнее впиваются в кожу, и что неведомые существа, сотканные из чернильного эфира, кружат вокруг него, застилают черной горькой пеленой глаза, ухмыляются, отправляя живую часть его души в бушующие пламенные пустоты планеты.

Джеймс уже почувствовал обжигающий его кожу жар, уже увидел, как разверзлась рядом с ним пылающая бездна, и потерял всякую надежду на спасение. Он опустил руки, сделал вдох, ибо, как казалось ему, только забытье позволит на время избежать мучений, но вдруг почувствовал, как черные тени отступают и чьи-то нечеловеческие усилия вытягивают его на поверхность. Чернота от удушья подернула его взгляд, но, когда он очнулся, то обнаружил себя в луже чернильной проклятой воды, которая вырывалась из его легких и желудка. Сам он стоял на коленях, и чья-то рука легла ему на спину, сдерживая дрожь его тела. Он с трудом поднял глаза, угадывая мутный силуэт девушки, склонившейся над ним.

– Спасибо… – прохрипел Джеймс, оправившись. Он смог сесть, и на плечи его тут же было накинуто пальто, не позволяющее пронзительному ветру холодом обдавать его кожу.

Девушка села рядом и поглядела на него большими, томно прикрытыми, ясными, как весна, глазами. Перед мутным взглядом Джеймса чуть шевелились ее легкие волосы, чуть трепетали длинные ресницы и фарфором белели руки и тонкая кожа мягко очерченного лица.

Она наклонилась к нему, чтобы проверить пульс, и он с жадностью вдохнул свежий аромат ее волос и кожи. Она пахла розами и жасмином – аромат этот был магическим, утомляющим, лишающим его последних сил, погружающим его в сладкое забытье. Он падал в пропасть, засыпал, видел и ощущал языки пламени, подбирающиеся к нему, и чувствовал, как от удара бичом его кожа треснула, и брызнула кровь.

Он подался вперед, задевая секущимися кончиками мокрых волос ее шею, но девушка быстро отстранилась, протягивая руку к его лицу и прикасаясь ладонью ко лбу.

– Ты весь горишь. У тебя жар. – произнесла она холодно.

– Все пройдет совсем скоро… Но…

– Как твое имя? – Джеймс помутившимся взглядом заглянул в ее глаза.

– Джина. – услышал он в ответ. Руки ее натянули ему на плечи спавшее пальто и коснулись пореза на бледной щеке.

– Я Джеймс… Уильямс. – представился он, не чувствуя боли.

Он поднял глаза, чтобы рассмотреть своего спасителя. И он увидел – увидел словно фарфоровую статуэтку, существо с лицом не то, чтобы совершенным, но необъяснимо прекрасным со всеми его изъянами; восковая статуя с глазами демона, с терпким ядом в зрачках. Взгляд ее был подобен ласке весенней природы, но в нем ощущалась ледяная тоска, какая присуща одним лишь бессмертным странникам. Иглы золота скрещивались в ее глазах и пронзали рубиновые капли боли, поднимавшие на поверхность с глубины души, и растекалась акварель по изумрудному кристаллу радужки, и словно призраки сквозили в ее ресницах и просачивались в беспросветную даль ее зрачков, черных, как оникс, и ореолом тьмы окутывали ее беззащитное тело, перебирали пряди ее волос, растекались по ее капиллярам, по стенкам ее вен.

Джеймс не знал, кто она есть, но чувствовал ее кровь своим сердцем и слышал биение пульса в ее венах и биение сердца, отличного от человеческого, забывшего любую боль слабой его природы.

Джина глядела на Джеймса, в его нежные печальные глаза, читая все прожитые им века в стрелках чуть видимых морщин под ними и в узоре ободка его радужки, в кристаллах влажных зрачков и в изогнутых веках, в тонких уголках его бровей, в волнах мокрых волос, в ямочках на щеках и во впадине на его подбородке. Она переводила свой взгляд с кончика его носа на коричневые ресницы, с бледной шеи на широкий лоб, с мочки уха на обнаженную ключицу, с пальцев рук на запястья, но непременно возвращалась к глазам. Хрустальная чистота этих глаз открыла ей его сердце. Незапятнанное ничьей кровью, не знавшее убийства, сейчас оно горело в его груди, словно обезумевшее.

Но Джина осталась холодна, не открывая своего восхищения, не позволяя этому потерянному страннику коснуться ее мыслей.

– Можешь стоять на ногах? – тихо спросила она Джеймса, нервно потирая руки, еще недавно касавшиеся его горячей кожи.

– Я не чувствую ног. – прошептал тот в ответ, не отрывая от нее взгляда. Холод сковал его, и он не имел сил пошевелиться.

Джина помогла ему подняться на ноги, и он поразился тому, с какой легкостью она выдерживала тяжесть его тела, превосходящего ее в размерах чуть более, чем значительно.

– Удивляюсь тому, как ты смогла вытащить меня из воды. – произнес Джеймс, потирая запястья и ощущая почву под своими ступнями.

– Мой народ в былые времена превосходил силой многих. – вздохнула Джина. – Но те времена прошли, и последние из моего рода доживают свой век в иных обличьях: мало кто сумел сохранить свой первозданный облик. Но сумела я. – Джеймс вопросительно поглядел на нее, ощущая, как тонкие нити сплетают воедино их души.

– Но я всегда была слабой. Самой беззащитной. Быть может, именно это меня и спасло. Сильные погибают, когда слабые остаются живы в своей неприкосновенности. – она на секунду закрыла глаза, и воспоминание пронеслось мимо нее ослепительной искрой, и она словно бы снова ощутила могучие руки, хватающие ее уносящие прочь от пламени и проклятья.

– Я не вижу в тебе слабости. – произнес Джеймс. – Я чувствую твою силу, и она, она похожа на дыхание, она похожа на пульс. Я чувствую ее, когда прикасаюсь к тебе. – и он протянул к ней руку, и легкие вибрации воздуха коснулись его пальцев. Ему показалось на мгновение, что он пересек некую грань, словно бы переступил черту между мирами, словно бы очутился на мгновение там, где Джина хранила свои мысли. Он ощутил себя причастным к ее судьбе, внезапно и ясно. И в это мгновение он ощутил слияние, он словно бы стал ей; словно бы из глубины веков воспоминания и силы коснулись его разума, и вот теперь он и она – единое целое.

Джина решилась проводить Джеймса до его гостиницы, и он не сумел отказаться. Она повела его за собой по едва заметным тропам, пролегающим через лесные чертоги, оставляя позади покинутый памятью Джеймса, покачивающийся посреди озера труп.

– Что ты делала здесь в такую рань? – решил спросить Джеймс спустя несколько минут молчаливой ходьбы.

– Ты задаешь мне вопрос, который мог бы задать человеку. – Джина шла, глядя себе под ноги, и голос ее сливался с дыханием леса. – Я похожа на человека?

– Я не знаю, кто ты. – Джеймс ощущал, как что-то, похожее на страх трепещет под его кожей. – Но что-то в тебе кажется мне знакомым. Этот голос, эти глаза… Я чувствовал тебя раньше. – но Джина молчала, продолжая идти вперед.

– Нас могут услышать. – произнесла она спустя некоторое время. – Не нужно более говорить об этом, я знаю то же, что и ты.

– Кто нас может услышать?

– Они повсюду, прячутся от материального мира, обитают тут, совсем рядом, но струны наших миров не пересекаются. Но я чувствую их молчаливую погоню, их голоса не покидают меня даже наяву. Они слушают. Ты их интересуешь. Что ты такое? Почему они пытаются тобой завладеть?

– Они и так владеют мной.

– О, нет, нет. Ты выше их власти. Боль, которую они тебе причиняют, плен, в котором тебя держат – лишь иллюзия. Они убеждают тебя в том, что твоя сила заперта. Но кто ты? Они ведь не открывают правды.

– И ты скажешь мне, кто я? – спросил Джеймс, остановившись.

– Если бы я только знала. – ответила Джина, с тоской глядя в его светлые глаза. – Но не все в этом мире открыто мне.

– Быть может, мое спасение было ошибкой. – прошептал Джеймс. – Я всего лишь сломленный, искалеченный странник, не знающий покоя. Смерть могла стать моим спасением.

– Ты сломленный и искалеченный призрак, не ведающий кто ты на самом деле. Было бы ошибкой отдавать тебя тем, от кого сама я прячусь. Открой глаза. Проснись.

– Я здесь не за этим. – Джеймс тряхнул головой, и мокрые волосы упали ему на лоб.

– Нет, именно за этим. Оставь свою рабскую службу, ослушайся. Не ищи убийцы, ищи себя.

– Чтобы смерть забрала меня?

– Чтобы смерть от тебя отступила.