Читать книгу Тени звезд - Питер Олдридж - Страница 18

18 октября 1864

Едва мерцающий полусвет превратился в монотонную серую массу холодного воздуха, и дождевая тяжесть утреннего неба, ненадолго уступившая место солнцу, вновь зависла над городом. Улицы еще были пусты, темны окна, и неприветливо, уныло трещали и скрипели ставни и распылялась крошка опавшей, примятой к земле листвы.

Двое путников шли по пустым переулкам, и город сжимал их со всех сторон своими тяжелыми стенами, и ветер свистел, покачивая ставни, и заползал сквозь щели в темные, затопленные сновидениями, комнаты.

Сердце города участило свой бой: чем выше поднималось за тенью туч солнце, тем сильнее ощущалось дыхание жизни, пробуждающейся за непроницаемыми стенами домов. И Джина ненавидела эту жизнь так же сильно, как и любила ее. Она прислушивалась к ней, к каждому ее движению, но ей казалась странной сама возможность существования, ей казалось непостижимым то, как в течение времени каждое существующее тело менялось и развивалось, и увядало, проходя с каждой новой секундой сотни стадий метаморфоза и, вкупе со сложным своим сознанием, создавало неповторимый осколок вселенной. Во всех своих гранях существование представлялось Джине ошибкой и величайшей абсурдностью, и каждая жизнь, какой бы она ни была – бессмысленной шуткой, неостановимым процессом поглощения, содержимым времени, которое, однако, единственно определяло саму его суть.

Джеймс дрожал, и холод стальным обручем сковывал его голову, и мокрые волосы прилипали к лицу. Он вел Джину тем же путем, какой вот уже который раз избирал для своих прогулок. Напрягая память, он пытался воссоздать в памяти смутные очертания бледного силуэта на плоту, и каждый раз возвращался к своему видению, и на душе его было неспокойно, и все его существо жаждало вернуться к озеру, чтобы закончить то, что он начал.

– Моя гостиница. – объявил Джеймс, когда путники остановились у здания старого пансионата. – Я даже и не знаю, как мне тебя благодарить. – он протянул Джине дрожащую руку, и та крепко пожала ее, обжигая теплом его ледяные пальцы.

– У тебя будет шанс меня отблагодарить, если до того момента ты не сочтешь эту благодарность лишней. – Джина заглянула в его глаза в попытке прочитать те мысли, что в единственное мгновение пронеслись в его голове. Дрожь пробежала по спине Джеймса, и он отступил на шаг, сдаваясь под ее взглядом.

– Ты вытянула меня из мрака, подобно альву, протянувшему руку оступившемуся. – произнес он тихо.

– Альву? – Джина странно посмотрела на него, и во взгляде ее он почувствовал осуждение и насмешку. – Чем же я тебе напоминаю осколок льда?

– Ты знаешь, я имел в виду не это. – холод пробирал Джеймса до костей, и оттого тело его содрогалось, придавая болезненность его и без того жалкому виду.

– Сердца альвов не принадлежат ни этой планете, ни этим людям. – Джина рассматривала лицо Джеймса в попытке проникнуть взглядом под его кожу, так, словно искала внутри него то, чего никак не могла уловить на поверхности. – Единственное, к чему они стремятся – это возвращение домой. Они – не более, чем бледный и матовый лед, тонкая пленка чистоты, скрывающая под собой пустоты.

– Значит, моей единственной надеждой все это время был лед? – Джеймс опустил глаза, и боль разлилась по его замерзшему телу.

– Когда наступают холода, ты можешь по нему идти. Только не пытайся растопить его теплом своего тела, иначе он поглотит тебя, и ты уйдешь под воду. – Джина прикоснулась кончиками пальцев к груди Джеймса, ощущая биение его сердца под тонкой оболочкой плоти.

– Я хочу знать, кто ты. – прошептала она. – Но не могу дотянуться до истины. Нити правды ускользают из моих рук.

– И что ты видишь? Что-то ведь ты видишь во мне?

– Да. – Джина отстранилась, отодвигаясь в тень. – Но я боюсь, что ошибаюсь.

– Не уходи. – Джеймс протянул руку вслед за тенью, и пальцы его скрылись в пласте полумрака. – Мы встретимся еще, ведь так? – спросил он, наблюдая за тем, как Джина медленно уходит прочь.

– Я сама тебя найду. – ответила она и скрылась в бесконечных каменных гранях переулка.

Джеймс, содрогаясь от холода, вернулся в свой номер и закутался в одеяло с головой, отчаянно пытаясь согреться, и тело его источало болезненный жар, и в какой-то момент он осознал, что бредит. Слабость разлилась по его конечностям вместе с ощущением тепла, вплетенным в одно полотно с горечью. Он глядел в потолок, и губы его шевелились, но он не слышал собственных слов. Ледяная вода снова и снова смыкалась над его головой и призраки тьмы кружили над ним, и он различал, как они шепчут ему на ухо его имя, и новая волна боли парализовала его конечности.

Не в силах более принимать свою жизнь, Джеймс с содроганием подумал о смерти: он знал, что, как только сердце его остановится, его тут же затащат в самые глубокие подземелья и будут до бесконечности рвать на части, доставляя боль, едва ли с чем-либо сравнимую. Он чем-то мешал им, тем белокожим призракам, прекрасным демонам и странным и грозным древним существам, о которых так часто вели разговоры его тюремщики. Они точили его кости, обжигали его плоть и упивались кровью, беспощадно рвали кожу и пронзали насквозь каждую частицу его истерзанного тела. И Джина знала об их существовании, но скрывалась ли она от них или же вела охоту – это оставалось пока не ясным, но сомнений в том, что это были и ее враги, у Джеймса не оставалось.

Он явно ощущал незримую связь с Джиной, такую, словно бесконечные века соединяли их, но необозримая пропасть длиной в тысячелетия разорвала однажды цепи, которыми они были друг к другу прикованы. Он ощущал ее как нечто близкое его душе, как часть собственных запертых воспоминаний, как часть его ушедшей в небытие жизни. И если она ощущает его так же, как он ощущает ее, то здесь не может быть ошибки.

В попытке на время выкинуть из головы образ Джины, Джеймс закрывал глаза и обращался с мольбой к далеким и недоступным звездам, и мерцание их отвечало ему тихо на древнем языке, и порой казалось ему, будто словам его внимают с сожалением, с сочувствием, и кто-то простирает к нему руки и снимает прикосновением света его извечную боль. Но он был не в их власти. Силы, что скрывались в недрах земли, были ближе к нему, чем спасение, и только они и могли управлять им. И, покорно склонившись перед властью извечной боли, он оставлял борьбу, не в силах сопротивляться. И если для него сейчас существовало спасение, то скрывалось оно в глазах спасшего его от чернильных призраков демона.