Читать книгу Четвертая дверь - Поль Альтер - Страница 3

Я взял с собой ключ на случай, если вернусь очень поздно, но уже за порогом меня охватило тревожное предчувствие. Оно появилось неожиданно и беспричинно, и, хотя я быстро взял себя в руки, полностью избавиться от него не удалось. Сгущающийся туман еще сильнее снижал видимость, а слабое сияние уличного фонаря только резче подчеркивало зловещие контуры особняка Дарнли. Я вгляделся в этот призрачный дом, стараясь найти хотя бы слабое мерцание, но тщетно. Кругом царила тьма.

Я выдохнул, толкнул калитку и вышел на грязную тропу, пытаясь собраться с мыслями. Самые простые объяснения часто оказываются истинными. Что ж, прикинем. После того как миссис Дарнли покончила с собой, ее муж потерял вкус к жизни. Затем с чердака начал доноситься шум и стали появляться огни. Я уже слышал про них от Генри, еще до разговора с Элизабет. Мой друг даже расспросил Джона, но тот лишь озадаченно пожал плечами. Насколько он знал, с момента смерти матери наверху никто не появлялся.

Что из этого следует? Разгадка вызывающе очевидна: под покровом ночи Виктор поднимается в роковую комнату в надежде встретить там призрак жены, с чьей смертью он до сих пор не смирился. Уже хорошо.

Так, предаваясь рассуждениям, я прошел около сотни ярдов, разделяющих наши с Уайтами жилища. А затем в соответствии с вековыми традициями три раза постучал в дверь.

Генри долго не отворял.

– Джеймс, ты вовремя. Я тут уже заскучал.

Несмотря на небольшой рост, Генри был более мускулистым, чем большинство сверстников, хотя со стороны и выглядел довольно плотным. Его широкая голова увенчивалась темной копной вьющихся волос, разделенных посередине пробором, а добрый взгляд излучал одновременно силу и теплоту.

Мы крепко пожали друг другу руки и прошли в гостиную.

– Буду с тобой честным, – сказал я самым обыденным тоном, – я тоже не знал, чем заняться вечером.

– Предлагаю выпить за совпадение! – дружески подмигнул Генри.

Я опустился в кресло с заговорщической улыбкой, немного смущенный своим враньем. Мой друг прошел к бару. Вскоре оттуда раздалось тихое ворчание.

– Предатель! – Это предназначалось Уайту-старшему. – Опять запер лучший виски в стол!

Генри загромыхал ручками ящиков.

– И впрямь закрыто! Ну как это называется? Никакого доверия! Но если ты думаешь, что меня остановит такая смехотворная защелка…

Он достал откуда-то обычную скрепку и быстрым движением руки открыл дверцу. Немногие замки могли противостоять его ловким пальцам. Мне вспомнились первые опыты Генри в искусстве взлома. Тогда он экспериментировал с буфетом, где мать хранила банки с вареньем.

– За грустные осенние вечера! – провозгласил мой друг, торжественно поднимая бутылку над головой.

– А если твои родители вернутся раньше? Не думаю, что мистер Уайт обрадуется, увидев налет на свой неприкосновенный запас.

– Ничего он не сделает. В его возрасте любое беспокойство вообще нежелательно. Значит, так. Я поищу сигары, а ты займись напитками.

– На один палец или на два? – с серьезным видом осведомился я.

– Наливай, не стесняйся. – Это означало «до краев».

Генри исчез. Я взял один из журналов, лежащих на столе, и опустился в кресло. На полях издания знакомым почерком было написано несколько строк.

– Генри, – спросил я его, когда тот вернулся, – зачем ты мараешь бумагу, комментируя новости?

– В смысле? Ты не знаешь?

– Не знаю чего?

– Читать без пометок – все равно что есть не жуя.

Он улыбнулся.

– Эту фразу любит повторять папа, хотя меня она уже порядком бесит. Могу клятвенно утверждать: жить в семье с творческим фанатиком нелегко. Иногда он с головой погружается в работу на два или три дня, иногда, пока отдыхает, трещит с нами на совершенно разные темы. Мама-то привыкла, но, откровенно говоря, у меня нервы не такие крепкие.

Артур Уайт был известным писателем. Вообще-то, сначала он занимался различными медицинскими исследованиями, по результатам которых поступил в интернатуру под руководство известного врача с Харли-стрит[1], а затем решил завести и собственную практику. Пока уточнялись разные тонкости, Артур, дабы убить время, начал сочинять рассказы. К его удивлению, их напечатали в одном из самых популярных лондонских еженедельников, причем успех оказался оглушительным. Восхищенный издатель порекомендовал Артуру бросить медицину в пользу литературной карьеры, и тот внял этому благоразумному совету. Слава и известность пришли быстро. Кроме рассказов, которые новоиспеченный знаменитый прозаик припас для журнала, Артур писал детективы, приключенческие романы и научную фантастику, а также не гнушался довольно пикантными историческими новеллами. Он страстно желал, чтобы и сын пошел по его стопам, но увлечения Генри лежали в другой плоскости.

Мы молча потягивали виски маленькими глотками.

– Сегодня нас никто не потревожит, – сказал мой друг после небольшой паузы. – Отец пригласил маму в театр в Лондоне, а потом они поедут к друзьям. Вернутся не ранее двух, если не трех.

Я понимающе хмыкнул – до ночи бутылка еще успеет опустеть. Тут мне вспомнилась непосредственная цель визита, поэтому пришлось сосредоточиться на том, как перейти к деликатной теме. Задача оказалась не из легких, но Генри, к великому счастью, сам положил конец моим мучениям. Он заговорил с притворным равнодушием, но в понизившемся голосе все же чувствовалось волнение:

– Джеймс, есть небольшое дельце, которое мне хотелось бы с тобой обсудить. Оно касается… твоей сестры.

Я постарался разыграть удивление. Генри поднял бутылку и вопросительно вскинул бровь. После моего кивка он разлил напиток и опустился в кресло. Какое-то время мой друг задумчиво смотрел на стакан, а затем залпом осушил его. Он несколько раз набирал в грудь воздух, решаясь заговорить, но слова будто не могли вырваться наружу. Тщетно пытаясь скрыть смущение, Генри стал раскуривать сигару.

Я мягко подтолкнул его:

– Что она натворила на этот раз?

– Ничего, абсолютно ничего. На самом деле, здесь и кроется проблема. На днях я чуть не поцеловал ее, но в последний момент передумал.

– Почему? – вскрикнул я.

– Мне она очень нравится.

– Ну? И чего же ты тянул?

Увидев, что Генри опешил от такого вопроса, я прочистил горло и продолжил более спокойным тоном:

– В самом деле, к чему здесь скромности? Есть мужчина, есть женщина, которые нравятся друг другу. Такое бывает. Иногда они целуются. Это абсолютно нормально. Естественно. Все мы люди. Ты меня слушаешь, Генри? Нет? Тогда сначала: когда мужчина и женщина…

Я снова почувствовал, что перегибаю палку, поэтому резко осекся и как можно осторожнее продолжил:

– Генри, старина, ну почему же ты ее не поцеловал, раз неровно к ней дышишь? И не надо так на меня таращиться. Почему?

Мой друг, явно пораженный, оставался неподвижен. С трудом сглотнув несколько раз, он пролепетал:

– Это я и пытаюсь втолковать тебе, Джеймс. Слушай. С тобой все в порядке? Если ты не умеешь пить, лучше…

– Я? Не умею пить? Издеваешься?

Я схватил бутылку, вновь наполнил стакан под тревожным взглядом Генри и подал ему сигнал последовать моему примеру.

– Я уже хотел поцеловать ее, когда внезапно… – Слова давались ему с трудом. – Внезапно… Я засомневался.

– Вот как?

– Да, черт возьми. За-сом-не-вал-ся.

– Ладно, я не глухой, понимаю. Но какая муха тебя укусила?

Генри потер лоб и потупился.

– Я боялся, что Элизабет не испытывает таких же чувств ко мне, и нашел изящный способ все выяснить.

Изящный способ все выяснить? Я слушал, не веря своим ушам. Развязать веревку ногами – куда уж изящнее? Мне понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы не расхохотаться. Я стал мелкими глоточками прихлебывать виски, но это лишь вызвало приступ икоты. Пришлось отпить побольше.

– Генри, – вздохнул я, – могу ответственно заявить: чувство, которое испытывает к тебе Элизабет, называется как угодно, только не дружбой.

Я подождал, пока до Генри дойдет смысл моих слов. Тот не сразу обрел дар речи.

– Ты имеешь в виду, что…

– Да она влюблена в тебя, разве ты еще не понял?

– Влюблена? В меня? – пробормотал Генри, боясь осознать услышанное. – Джеймс, ты же говоришь это не просто ради… Ты точно знаешь?

– Все совершенно очевидно, хотя Элизабет и не приходила ко мне, дабы лично сказать… – Я лгал с легкостью, пугающей меня самого. – Она не выставляет чувства напоказ, но я не идиот. Все симптомы налицо.

– Джеймс, – оборвал меня Генри, – ты уверен, что твоя сестра любит именно меня? Почему не Джона, например? Она в последнее время так на него смотрит…

Что-то дикое и жестокое промелькнуло во взгляде моего друга – это рвалось на свободу заточенное где-то в глубине души свирепое чудовище по имени Ревность. Я даже боялся представить, что случилось бы, если б Генри когда-нибудь застал Элизабет в объятиях Джона.

Я успокаивающе поднял руку.

– Поверь, старик, все в порядке. Она любит именно тебя. Уж я-то прекрасно знаю, что творится в ее милой головке. Ну а с Джоном, – я пожал плечами, – они хорошие друзья, не более того.

Опьяненный счастьем Генри тут же предложил тост за неудачу Джона. Затем мы выпили за Элизабет, самую красивую девушку во всем Соединенном Королевстве. Наши головы кружились от восторга, и это чувство крепло все сильнее, пока тянулась ночь. Полностью обретший уверенность в себе Генри хвастливо начал расписывать свое будущее. Он станет самым лучшим акробатом и жонглером. Вселенная падет к его ногам. «Генри Уайт, Великий Такой-то, совершивший То-то». Чем дальше, тем больше. Сплошные «я, я, я» и ничего кроме. Его разглагольствования стали порядком меня раздражать.

Вообще старина Генри был порядочным и благопристойным парнем, но его одержимость находиться в центре внимания иногда откровенно бесила. Он показывал мне разные цирковые штучки, но, хотя его талант не подлежал сомнению, стремление ко всемирной славе явно воспринималось как нечто нереальное. И, несмотря на нашу крепкую дружбу, я не горел желанием лицезреть свадьбу родной сестры и фанатичного трюкача.

Мои опасения немного развеялись с осознанием того факта, что Генри пьян в стельку. Он не остался в долгу и отметил, насколько «хорош» я сам. Несколько секунд мы сердито смотрели друг на друга, а потом оба, словно по команде, расхохотались. Я с трудом поднялся на ноги, дабы предложить тост за королевскую семью. Генри в точности повторил мои телодвижения и шлепнулся назад в кресло. И хоть мы оба уже лыка не вязали, мой закадычный друг нашел в себе силы заглотить последнюю порцию виски за возлюбленную. Я вздрогнул, представив, как она открывает дверь и застает нас в таком состоянии. Интересное впечатление сложилось бы у нее об утонченном брате!

– Что ты делаешь? – пробормотал я. Генри подбрасывал в воздух небольшой резиновый предмет.

– Играю с мячиком.

После еще одного взрыва смеха он объяснил:

– Это для одного из моих особых трюков. Покажу на днях.

– Нет, давай прямо сейчас, – потребовал я.

– Тут нужно правильно сосредоточиться и…

Генри притих и тут же заснул. Я чертыхнулся и решил последовать его примеру. Бессознательное состояние поначалу казалось сущим блаженством.

Женщина толкает коляску, в которой плачет ребенок. Он немощно стонет, но что ему нужно, не понять. Детский плач становится громче, однако мать невозмутимо продолжает везти свою ношу. Стоны превращаются в крик. Младенец надрывается, охваченный неведомым горем. Он просит помощи, но никто не может его услышать. У ребенка странное лицо – таких лиц не бывает у новорожденных. Оно взрослое, его черты мне знакомы… хорошо знакомы… Это Генри!

Я проснулся в холодном поту. Комната находилась в кромешной тьме. Голова у меня жутко болела, а перед глазами все ходило ходуном, словно где-то внутри черепа бесконтрольно кружилась карусель, и это невыносимое мельтешение никак не получалось усмирить.

Адскую свистопляску успокоил внезапный стон, раздавшийся совсем рядом. Я прислушался. Ничего. Может, то ужасное видение еще не прекратилось? Мне с трудом удалось сощуриться. Кажется, в темноте виднелся чей-то силуэт, но где я вообще находился? Однозначно не у себя в постели. Я лихорадочно соображал, кончился ли сон.

Наконец мой разум ухватил нить ночных событий. Черт возьми, ну и похмелье! Я попытался вспомнить пригрезившийся кошмар, но очередной стон заставил меня содрогнуться. В комнате явно кто-то всхлипывал. Поскольку в доме находились только мы с Генри, значит… Он рыдал, совсем как в моем сне. Стоны превратились в бессвязные завывания. Бедный старина Генри, ему, наверное, тоже привиделась похожая жуть. Он в истерике начал бормотать: «Нет, только не это! Мама, не покидай нас, я тебя умоляю!» Неожиданно он встрепенулся и крикнул:

– Что случилось, Джеймс?

– Я здесь, Генри, успокойся. Ты просто еще не оправился от дурного сна. Все кончилось. Не двигайся, сейчас мы впустим сюда немного света.

Я с трудом дотянулся до лампы, едва не свалив ее на пол, и подошел к другу. Генри выглядел жутко: лицо его было белым, словно мел, глаза покраснели. Я положил руку ему на плечо и попытался утешить:

– Мне и самому приснился кошмар, – заставил я себя улыбнуться. – Мы явно сами напросились, как считаешь?

Казалось, он меня не слышит.

– Я видел что-то чудовищное, но хуже всего…

– Сны редко бывают смешными.

– Самое худшее – я не могу вспомнить…

– Тогда чего волнуешься? Сиди, я сделаю кофе. Увидишь, тебе сразу полегчает.

– Джеймс! – вскрикнул Генри, с ужасом глядя на часы.

Я тревожно посмотрел на него:

– Что такое?

– Уже почти полчетвертого!

– Ну и?

– Мои родители еще не вернулись!

– Ты же сам говорил, их до трех утра можно не ждать, – сказал я настолько сдержанно, насколько мог.

– Да-да, ты, конечно, прав, – признал Генри. – Тем более дорога длинная. Не знаю, что со мной творится.

– С тобой… или скорее с нами? – Я с улыбкой кивнул на пустую бутылку из-под виски и пошел готовить кофе.

После третьей чашки Генри немного пришел в себя.

– И вправду отпустило. Но я бы многое отдал за то, чтобы вспомнить тот сон. Никогда в жизни не чувствовал себя таким потрясенным, и…

От резкого телефонного звонка я подпрыгнул на месте.

Вжавшийся в кресло Генри с ужасом посмотрел на меня. Он поднялся, нерешительно прошел к аппарату и снял трубку. Затем, глубоко вздохнув, поднес ее к уху.

Мое недавнее гнетущее ощущение мгновенно усилилось. Подавив тошноту, я зажег сигарету и уставился на голубоватую струйку дыма.

Генри положил трубку. Он помолчал всего несколько секунд, показавшихся мне невыносимыми. Рука его все еще лежала на телефоне. Наконец, он как-то неестественно дернулся и повернул ко мне голову. Его усталое, бескровное лицо перекосилось, искаженное невыразимой болью. Мой лучший друг смотрел пустыми глазами куда-то сквозь меня. Его губы еле двигались.

– Мама погибла в аварии.