Читать книгу Четвертая дверь - Поль Альтер - Страница 4

Артур Уайт не справился с управлением, возвращаясь из Лондона в третьем часу, и машина перевернулась. Около двадцати минут груда железа почти в тонну весом лежала на спине писателя, пока компания прохожих с неимоверным трудом не вытащила его. Другого в подобных обстоятельствах парализовало бы на всю жизнь, но Артур благодаря незаурядным физическим данным выбрался невредимым. К сожалению, травмы его супруги оказались несовместимыми с жизнью. Она умерла около пятнадцати минут четвертого.

Уайты познакомились еще в ту пору, когда Артур надеялся добиться успеха на медицинском поприще. Луиза работала старшей сестрой при одной из его юных пациенток с неизлечимой болезнью. Хотя оба круглосуточно дежурили у кровати девочки, спасти ее не удалось – она скончалась у них на руках, когда влюбленные уже готовились оформить свои отношения. Они поженились тайно, никого не оповещая.

Я видел фотографии с их свадьбы. Уайты и в самом деле были красивой парой. Темноволосый, высокий, сильный Артур и его стройная, изящная белокурая жена прекрасно дополняли друг друга. Добрая и искренняя улыбка Луизы дарила тепло каждому встречному. Эта женщина не умела печалиться. Ее обожали все, особенно дети. Я частенько придумывал самые идиотские предлоги, чтобы заскочить к Генри, ведь в их доме меня всегда ожидал радушный прием.

Артур каждый день занимался гимнастикой у себя в гостиной, а затем уходил на часовую прогулку, которую никогда не пропускал, даже при самой плохой погоде. В это время мы тоже прокрадывались к нему потренироваться. Миссис Уайт отлично знала, как любят куролесить мальчишки, но просила лишь об одном – ставить вещи на место до прихода мужа. А за хорошее поведение она вознаграждала нас маленькими гостинцами – я до сих пор помню ее горячие булочки с домашним джемом. Ничего вкуснее не пробовал.

Жизнь в деревне, где каждый любил Луизу, буквально остановилась после известия о ее гибели. Безутешный Артур винил в этой катастрофе себя. Генри и вовсе зачах. Он боготворил семью, особенно мать, и страшный удар серьезно подкосил его. После того рокового вечера мой друг окончательно замкнулся.

Похороны миссис Уайт прошли в непривычной атмосфере. Только Виктор Дарнли сохранял хладнокровие. В его глазах читались жалость, сочувствие к друзьям, но я до сих пор помню те потрясшие нас слова во время соболезнований: «Не угнетай себя, Артур, будь счастлив ради нее. Смерть – еще не конец. Боль, которую ты чувствуешь сегодня, я уже испытывал. Не думай, что твоя потеря невосполнима. Прими ее, и Луиза еще к тебе вернется. Поверь, старина, вы обязательно встретитесь».

– Бедный Генри, ему непременно надо помочь. Нельзя оставлять человека в таком состоянии. Я уже пытался поговорить с ним, но он ничего не желает слышать.

Эти слова произнес другой наш приятель, Джон Дарнли. Большой рыжеволосый парень, очень добродушный, всегда готовый прийти на выручку любому.

Мы втроем – я, Генри и Джон – каждую субботу по вечерам захаживали в паб – старейшее здание в деревне. Нынешняя неделя исключением не стала, но Генри посидел с нами совсем недолго, да и то почти не раскрывал рта.

Часы показывали около девяти. Стул, который обычно занимал Генри, пустовал, все прочее оставалось по-старому. Мы любили наш паб, его большой зал с низкими потолками и огромными балками, прокопченными целыми поколениями курильщиков, его дубовые панели и древний бар, где подавали лучшее бочковое пиво в графстве. За стойкой, как обычно, торчал Грозный Фред – неисправимый балагур, душа любой компании. Он наполнял стаканы пенистой жидкостью – коричневой или янтарной – под незатихающий гвалт собравшихся. Пелена сигаретного дыма стала такой густой, что тусклое сияние настенных светильников практически не могло ее разогнать. Ночь почти вступила в свои права, но мы ничего не замечали. Все наши мысли и заботы читались в глазах Джона.

– Джеймс, ты не считаешь, что ему могла бы помочь Элизабет? Нужно всего лишь одно твое слово.

Не знаю, с каким трудом он решился высказать это предложение, но оно в полной мере отражало его благородную душу. Я понимал, что Джон сходил с ума по моей сестре и мог таким образом навсегда ее потерять.

Я покачал головой.

– Элизабет, которая без малейшего повода льет слезы ведрами? Не считаю. Те, кого она пытается утешить, обычно заканчивают еще большими рыданиями. – И, немного помолчав, я уверенно продолжил: – Генри придет в себя. Время лечит любые раны, даже такие. Иначе люди никогда бы не выжили.

Я осекся, поняв, насколько бестактно это прозвучало по отношению к Джону.

– Время лечит любые раны, – задумчиво повторил тот, глядя куда-то в стену. – Ну, может быть, отчасти. Скажем так, оно позволяет шрамам зарубцеваться.

Мне захотелось дать себе пинка. Вот ведь сморозил! Но проклятые слова уже вырвались, и Джон стал вспоминать ту ужасную ночь.

– В тот вечер я играл с Билли. За мной зашел встревоженный отец. Он искал меня, но сообщил, что пропала и мама. Мы вернулись домой и, хотя все там перерыли, найти ее нигде не могли. А потом папа ушел на чердак, и через минуту оттуда раздался такой крик, какого я никогда в жизни не слышал. Я тоже побежал наверх. Дверь в конце, четвертая дверь, была открыта, из проема брезжил свет. Там, в комнате, я увидел отца. Он стоял на коленях перед лежащей на полу мамой.

– Прости меня, Джон, – пробормотал я. Но он словно не слышал:

– Папа с тех пор стал другим и не оправился по сей день. Мы потеряли буквально все. Мне, пятнадцатилетнему мальчишке, пришлось бросить учебу и пойти работать, чтобы нас прокормить. – Он посмотрел на свои огрубевшие руки. – Впрочем, даже нужда не страшнее смерти. Если бы с мамой произошел несчастный случай – это одно. Но самоубийство – совсем другой разговор, да какое самоубийство! Она обезумела за несколько часов. Видел бы ты ее – такое в самом страшном сне не привидится. Одно время ходили слухи, что где-то по соседству завелся маньяк, но комнату изначально заперли изнутри. Сколько раз я просыпался среди ночи, задавая себе вопрос: почему мама так поступила? Почему? Ты знаешь, я никогда не рассматривал всерьез версию о сумасшествии. И тем не менее… – Джон вздохнул, – ты прав, Джеймс, время лечит все. В любом случае…

Он сглотнул, не в силах продолжать.

Я крыл себя последними словами. Ну какой черт тянул меня за язык? Единственное, что теперь я мог сделать – лишь угостить друга сигаретой в качестве хотя бы малейшего утешения. Спасибо, Джеймс, ты полный идиот.

Джон, видимо, прочитал мои мысли, потому что, когда он заговорил вновь, голос стал звучать спокойнее:

– Ты не виноват, дружище. Это неизбежность. Генри лишился матери десять дней назад, а я – десять лет. Два соседа, два осиротевших друга. Тут сложно не уловить связи.

Его нарочито беззаботный тон не изменил моего мнения о себе как о человеке, не способном пользоваться мозгами.

Джон бодро хлопнул меня по спине.

– Не мучай себя, Джеймс, что было – то прошло. Сейчас лучше подумать о Генри!

Он подал знак Фреду, и тот поставил перед нами две кружки с пенящимся пивом.

– Моя очередь угощать, парни, – пробасил он с дружеской улыбкой. Его речь и жесты не поддавались описанию. Несмотря на непрекращающийся гомон, каждый зашедший в этот бар быстро понимал, кто здесь главный.

Фред посерьезнел. Он приобнял нас за плечи и быстро заговорил:

– Вы не должны позволить Генри замкнуться. Его обязательно нужно растормошить! Я понимаю, что он пережил, но…

Кто-то зашумел, требуя выпивки.

– Должен покинуть вас, парни, – кивнул Фред и зарычал куда-то вглубь: – Иду! Иду!

– Прошлой ночью приехали Латимеры, – сообщил Джон после нескольких глотков пива.

Смерть миссис Уайт заставила меня забыть о новых жильцах особняка Дарнли. Я уже видел их издали, но толком не разглядел.

– И кто они? Чем занимаются?

– Ему около сорока, светловолосый, по виду – страховой агент. Она – настоящая красавица: жгучая брюнетка с неотразимой улыбкой. По прикидкам, ей где-то под тридцать пять. Жалко, что замужем! – подмигнул Джон.

– А в общении?

– Тоже приятная, хотя мы не успели толком поговорить.

– А они ничего не упоминали о…

– Шуме по ночам? Таинственных огнях на чердаке? Других идиотских выдумках?

– Ну, Джон, только не притворяйся. Вряд ли все предыдущие жильцы были дураками. И тем не менее ни один из них не остался у вас именно из-за этого.

Джон покачал головой, на его губах появилась ироничная улыбка.

– Я прекрасно понимаю: у нашего дома зловещий вид и мама покончила с собой именно здесь. Да и отец ходит, будто помешанный, хотя он вовсе не такой псих, каким представляют его окружающие. Человек вообще любит дать волю воображению – оно создаст любой повод для испуга. Но давай по сути. Скрипит ступенька? Так они сделаны из дерева. Слышно именно в ночное время? Очевидно, все спят, и в деревне мертвая тишина. Ну а насчет шума и таинственных огней могу тебя уверить – лично я ни с чем подобным ни разу не сталкивался.

– Но твоя спальня на первом этаже, – заметил я. – Как ты можешь услышать то, что творится на чердаке, или увидеть оттуда свет?

– Согласен, – кивнул Джон. – Но туда ни одна душа вообще не ходит. Ну хорошо, пусть даже те истории небеспочвенны. В таком случае, кто там буйствовал? Кому в голову могла прийти мысль разыгрывать из себя привидение? Абсурд!

Я промолчал. Не имело смысла описывать ему мою теорию, хотя она и казалась мне единственно правдоподобной. Ту самую, в которой Дарнли-старший, надеясь, что его жена когда-нибудь появится, поднимался в кромешной тьме туда, где она оставила семью. Более того, при подобном ракурсе предельно ясным становилось и сказанное Артуру: «Луиза к тебе еще вернется. Вы обязательно встретитесь». Но как объяснить это Джону? Лишь одна тема – умственное расстройство мистера Дарнли – действительно могла ранить его, а моя версия событий основывалась именно на ней. Нет, уж лучше молчать. Я достаточно напортачил за один вечер.

Внезапно мои размышления прервал голос Джона:

– Вчера я помогал новым жильцам заселятся.

Я достал из пачки сигарету. Джон немного поколебался, а затем продолжил:

– Миссис Латимер заговорила с моим отцом…

– Так-так, – я чиркнул спичкой.

– Пока мы с мистером Латимером таскали вещи.

Я затянулся и выпустил кольцо дыма в потолок.

– Так вот, мы поднимались и спускались, а папа стоял в холле вместе с миссис Латимер.

Мои пальцы непроизвольно барабанили по столу.

– Мы внесли чемоданы на второй этаж.

Я глубоко вздохнул.

– А затем, оставив сумки в комнате, вновь спустились по лестнице. И тогда…

– И тогда… – эхом отозвался я, пытаясь скрыть волнение.

– Я случайно услышал обрывок разговора. Между папой и миссис Латимер, разумеется.

Потеряв терпение, я треснул кулаком по столу.

– Да о чем же они говорили?

– Я не слышал начала, но, думаю, отец рассказывал ей о том, почему предыдущие жильцы так быстро съезжали, – шумы, огни и так далее. На это миссис Латимер ответила – и ее слова показались мне очень странными, не знаю даже, как их понимать.

Я кашлянул и спросил самым спокойным тоном, на который был способен:

– Что же такого она сказала?

– Слово в слово: «Я не боюсь духов, наоборот…»

– «Наоборот»?

– Именно так: «наоборот». Тут она увидела нас и смутилась. Пожелала папе спокойной ночи и ушла к себе.

– Они ей нравятся.

– Прости?

– Она не боится духов, наоборот, ей нравится их присутствие.

– Что за нелепость! Кому могут нравиться подобные вещи? Дико как-то.

– А мы вообще живем в диком мире, – вздохнул я.

Мне вспомнилась ночь, проведенная в доме Генри неделю назад. Тогда мой друг внезапно пробудился от кошмара, причем во время сна он плакал и бормотал сквозь всхлипы: «Нет, только не это! Мама, не покидай нас, я тебя умоляю!» Как раз около пятнадцати минут четвертого, именно в тот самый момент, когда она погибла!

– Ты про аварию с Уайтами? – нахмурившись, спросил Джон.

– Да. В смысле, нет, – поправился я. – Нет, ничего. Я сам не понимаю, что несу. Слишком устал.

Джон предложил разойтись по домам. Я не возражал.