Читать книгу Потерянная Афродита - Полина Ма - Страница 2

Большой кусок сыра описал в небе впечатляющую дугу и с грохотом упал в мусорный бак. Двор содрогнулся. Луна в эту ночь вела себя как-то странно.

Так я оказалась на приеме у психотерапевта. Фамилия у нее странная, собачья какая-то – Питбуль. Месяца два хожу в это унылое заведение с маленькими серыми клетушками-кабинетами, безликой советской мебелью и спёртым больничным воздухом. Обстановка не радует, но от процесса я в восторге: там я впервые обнаружила, что в природе водятся разные мужчины, то есть они бывают не только высокие и красивые. Существует и множество других сортов, имеющих право на жизнь. Первым мужчиной такого рода был некий врач, по всей видимости, начальник, о чём сообщало его большое кресло. Диван, где я всегда ожидала приема, находился как раз напротив его кабинета, дверь которого он держал открытой.

«А он ничего», – подумала я, сев на диван в первый раз и увидев достаточно молодого доктора. Он медленно перевел взгляд от рабочих бумаг на меня. «Интересно, что она здесь делает?» – прочитала я в его глазах, которые вдруг вспыхнули, а на лице на мгновение поселилось любопытство, которое он быстро упрятал подальше.

– Девушка, а вы к кому? – Спросил он с медицинским равнодушием и спокойствием египетской мумии.

– Я к Тамаре Борисовне.

– А можете мне сказать ее телефон? – мумия оживилась, изображая заинтересованность.

Я назвала телефон, услышанные цифры как будто разочаровали его. Он их не записал, и звонить не стал, а быстро накинул плащ и вышел.

«Как странно», – думала я, гипнотизируя пустое место, где только что был мужчина. «Курение – это попытка заполнить внутреннюю пустоту хотя бы дымом», – только и успела прочитать я надпись на стене, как врач вернулся.

– Девушка, уберите свой мерседес с дороги, – скомандовал он.

– Хорошо, – фыркнула я и поплелась на улицу.

С тех пор я регулярно сталкивалась с Лёшей, так его звали, и при встрече старалась его рассмотреть, так как он мне скорее нравился, хотя в нём не было ничего, что меня обычно привлекало в мужчинах, кроме, пожалуй, роста. Он был высок, но худ как жердь или почему-то казался худым. «Я видел в этой жизни всё – смерть, страдание, одержимость, и нет ничего, что может меня удивить», – говорил его рыбий безразличный взгляд.

Мне нравился его белый халат, в детстве я любила играть в больницу, особенно с мальчиками, и была уверена, что в его кармане лежит волшебная таблетка от всех страданий. У него была большая голова. «Умный, – подумала я. – И густые волосы, значит, здоров». Он двигался плавно и медленно как морское животное. Я смотрела на Лёшу и мысленно играла с ним «в куклы», где куклой был он.

Я примеряла на него разную одежду и помещала в разные места воображаемого дома. Сначала я нарядила его в шёлковый домашний халат, дала в руки газету и положила на диван, потом посадила за обеденный стол и налила кофе, затем уложила на белые простыни широкой кровати. Я видела, что для игры в семью Лёша подходит. Ещё он оказался занудой. Важно расхаживал по коридору, приставал к подчинённым и с маниакальной настойчивостью что-то от них требовал. Ему нравилось дёргать их за ниточки. Подчинённые, в том числе и Тамара Борисовна, это понимали и их ниточки всегда были в его распоряжении.

Так продолжалось несколько месяцев. Я приходила в клинику, «играла» с Лёшей, потом заходила в обшарпанную дверь с надписью: «ПИТУБЛЬ Т.Б. – психотерапевт».

Тамара Борисовна любила собак, и сама была настоящая собака. Из её большого тела торчали короткие руки и ноги, мощная грудь гордо вздымалась вверх. Венчала конструкцию маленькая голова с приплюснутой мордой, по бокам которой стекали жидкие волосы не первой свежести. «Какая ты красивая», – она часто делала мне комплименты.

Сегодня я, как всегда, легла на кушетку и протянула ей рисунок синей женщины, который сделала накануне ночью. Не знаю, что на меня нашло. То ли это влияние Академии художеств, то ли тонкая долька Луны, висевшая на дереве. Я смутно помню, с чего всё началось, и творческих мыслей у меня особых не было. Просто было страшно, что мой сын умрёт. Или вся эта история станет кому-то известна. И тогда – конец, я никогда не смогу отмыться. От страха я впала в транс, дико возбудилась, схватила синий акварельный карандаш, и моя рука начала выводить какие-то линии. Вскоре выяснилось, что рисует она женское тело: живот, грудь, раздвинутые бедра, тщательно прорисовывает влагалище, похожее на розовую орхидею, в сердцевине которой горит язычок пламени. Тело получилось плавное, гибкое, мягкое, но какое-то сухое. Тогда я засунула в себя палец и увлажнила его. Потом я полночи гипнотизировала свое творение взглядом, синяя женщина вызывала у меня дикий восторг. Не знаю, была ли я первым человеком с рисующим влагалищем, но чувствовала я себя первопроходцем, примитивным существом и пришельцем из космоса, человеком времён палеолита и одновременно гостем из будущего с встроенным чипом вместо мозгов.

Короткие пальцы Тамары Борисовны, выглядевшие еще толще от крючковатого фиолетового маникюра, впились в уголок белого листа, а маленькие колкие глаза забегали по наброску. В воздухе поселилось чувство сильной неловкости. В этом кабинете такое случалось. Мое тело застыло, а над головой появились голубые, розовые и жёлтые облака. Большие и пушистые, с запахом ванили и мускуса.

Тамара Борисовна смотрела на рисунок минуты три. Увиденное ее явно завлекло, было очевидно, что она узрела в нем какие-то знаки или даже диагноз. Решив немедленно согласовать его со своим начальником, она резво встала из-за стола, гордо держа перед собой рисунок с синими бедрами.

– Лёша-а-а-а-а, Лёша-а-а-а-а! Посмотри! – она зазывно кричала и решительно шла по направлению к коридору.

– А, может, не надо? – мне очень хотелось стать невидимой, мое тело стало нагреваться и таять, руки и ноги не слушались, но я все же сделала усилие, чтобы задержать разоблачительницу, которая без труда пресекла эти попытки и решительно вышла в коридор. Моя голова оставалась холодной и судорожно соображала, что делать. В итоге я решила использовать самое верное средство – шкаф! Сейчас он казался единственной защитой. Моё тело, испуганное и размякшее, поднялось с кушетки и прилипло к его широкой боковой стенке.

«Лёша-а-а! Лёша-а-а! Что скажешь?» – голосила обладательница рисунка.

Лёша от её крика был уже в коридоре. Тамара Борисовна нетерпеливо тыкала в него рукой и трясла листом бумаги так сильно, что нарисованное тело – обнажённое, вибрирующее, ярко синее, без рук и головы, вдруг ожило, отделилось от белого листа, взлетело вверх и распласталось в воздухе, демонстрируя себя. Оно раскинуло ноги, словно крылья, и заняло собой все пространство под потолком, озарив его своей яркой синевой. Душный коридор наполнился свежим воздухом настоящей жизни. Тамара Борисовна вопросительно смотрела на Лёшу, который безразлично смотрел на глянцевые округлые бока так, как врачи смотрят в медицинскую карту.

– А можно мне тоже посмотреть? – робко поинтересовался случайный посетитель клиники. Он зажмурился, не осмеливаясь смотреть без разрешения.

– Нет, тебе нельзя, – рявкнула психотерапевт, – это только для Лёши!

– Да здесь можно много чего сказать, – Лёша достал из кармана увеличительное зеркало и холодно, но с любопытством осмотрел синее. Оно извивалось от удовольствия, а Лёша как воды в рот набрал.

– Ну, так скажи, скажи!!! – возбужденная Тамара Борисовна не собиралась это терпеть и дёрнула его за рукав так сильно, что слова, на время осмотра застрявшие в Лёшиной гортани, сразу выскочили наружу.

– Пятна Роршаха…Мания… – Лёша исподлобья посмотрел на коллегу и пробубнил еще что-то медицинско-невнятное.

– Да! Да! Я именно так и подумала! – собеседница, услышав ровно то, что ожидала, радостно закивала в ответ.

В это время в кабинете за стеной моя голова выпучила глаза и испугалась. Она опознала из услышанного только слово «мания» и это в её понимании не предвещало ничего хорошего.

«Какая ещё к черту мания? Лёша, да ты рехнулся?!» – Думала моя голова, а тело плавилось, желая одного – слиться со шкафом и стать невидимым. Было очевидно, нарисованная безголовая женщина ожила и ведёт себя просто возмутительно. «О, Боже! Что она творит?» – сидя за шкафом у меня оставалась надежда, что Лёша не узнает кто её автор, но природная любознательность не позволила отсидеться тихо.

– Спросите у него, что он имеет в виду! – крикнула любопытная голова из кабинета, – Пусть скажет простым русским языком!

– Это значит, что Пушкин в таком состоянии написал «Онегина», – Отозвался Лёша, переведя свой медицинский бред на человеческий.

Услышав это, летающее тело сделало очередной взмах синими бедрами, раскинув их еще шире, увлажнилось и перевернулось на живот. «Он точно псих, – недоумевала я. – При чём здесь Пушкин?»

«Лёша, Лёша! Так ты иди сюда, посмотри на художницу, она же у меня здесь!» – не унималась Тамара Борисовна. Она схватила его под руку и потащила в кабинет. Синяя женщина следовала за ними, паря по воздуху. Ей то стесняться было нечего, она была прекрасна и ее просто распирала надежда на новую жизнь. Перед открытой дверью она накренилась, сделала спокойный и чистый разворот на сто восемьдесят градусов и свободно залетела в кабинет, где пряталась моя голова, и запорхала там, такая же довольная и бесцеремонная.

Голова выглядывала и смотрела на нее из-за шкафа, а она как ни в чем не бывало размахивала пышными синими бёдрами и вибрировала животом. «Хорошо, что у нее нет рук», – подумала голова, смотря на ожившее творение рук своих с некоторым облегчением. В этот момент она поняла, что у нее нет шансов избежать встречи с Лёшей. Он уже просунул свою голову в дверной проем и смотрел на происходящее теми же безразличными глазами. Мне ничего не оставалось, как высунуться из-за шкафа.

– Здрасьте! – сказала Лёшина голова.

– Здрасьте! – сказала моя в ответ.

Потом что-то щелкнуло, мои глаза закрылись, дверь захлопнулась, Лёшина голова исчезла. Тамара Борисовна подошла ко мне и приподняла левое веко.

– Спит, – сказала она.

Летающая Синяя женщина упала на пол. Она изогнула стан, чуть приподняла одно плечо, слегка опустила другое и замерла. Бездвижная она походила на статую, утратившую не только руки, но и голову. Запах розовых облаков струйкой потянулся в коридор. Тамара Борисовна принюхалась. Моментально в кабинете появился огромный мопс. Он был человеческого роста и вошел как человек. В правой лапе он держал палку сырокопченой колбасы, левой – поправлял на толстом боку кожаную портупею с мобильным телефоном. На его голове была твидовая кепка-восьмиклинка шоколадного цвета в красно-синюю клетку. Он обожал произносить своё имя. «Глотон!» – с ударением на последнем слоге и французским прононсом.

– Кто это? – он указал колбасой на синюю женщину.

– Не твое собачье дело! – ответила Питбуль.

– Почему она без головы? И где её руки? – Глотон встал на четыре лапы и обнюхал синие бедра.

– Не трогай её! – Тамара Борисовна наехала на пса мощной грудью. – И убери свою дурацкую колбасу! Испачкаешь!

– Она спит? Или вы её того? – Глотон посмотрел на Тамару Борисовну с опаской.

– Ты за кого меня принимаешь? – психотерапевт бросила на пса недовольный взгляд. – Зачем ей голова, тупая псина, когда у нее есть это! – она ткнула в спящую пальцем и сунула ему под нос.

Пес потёрся о ладонь и одобрительно закивал.

– Спрячь её где-нибудь! – Тамара Борисовна пошлёпала ладонью по синему животу.

– А если она проснётся? – пёс вскинул лапы вверх.

– Не проснётся! – психотерапевт наклонилась над спящим рисунком и откинула левую ногу в сторону. Нога подчинилась.

– Ох! – пёс прикрыл пасть лапой и встал на цыпочки. Его короткая шея вытянулась как трансформер. Прошло три минуты, Питбуль очнулась.

– Всё! Хватит глазеть! Делай, что тебе говорят!

Глотон подцепил синюю женщину за талию открытой пастью и встал на задние лапы. Ее гуттаперчевое тело обвисло как огромные синие усы, выстриженные по неведомой ассиметричной моде. С одной стороны, они были длинными и свисали почти до пола. С другой – на собачью грудь опустились две пышные округлости. Пёс аккуратно потрогал их.

«Вот тупица, – Тамара Борисовна скривила рот. Эта гримаса означала, что всё на свете приходится делать самой. – Ты хочешь, чтобы за тобой увязалась толпа зевак? Переверни её!»

Глотон открыл пасть, тело мягко опустилась в его лапы. Он перекинул его через плечо, словно длинный синий шарф, надвинул кепку на лоб и вышел.

Он пересёк двор и оказался на Малом Могильцевском. Оглянулся. Никого. Только ветер виден от пушистого снега. Пёс свернул налево и прибавил шаг. Длинный синий шарф за его спиной рисовал на заснеженном тротуаре тонкую извилистую дорожку.

Я открыла глаза и оказалась лицом к лицу с Тамарой Борисовой.

– Где она? – я приподнялась на кушетке и оглянулась.

– Кто? – брови Тамары Борисовны совершили резкий манёвр вверх.

– Женщина… Синего цвета, раскрытая словно книга, – я прикоснулась пальцами к вискам, а Тамара Борисовна заботливо провела рукой по моим волосам.

– Дорогая моя, даже не знаю, что сказать, – она сладко улыбнулась. – Здесь никого не было. Только вы и я.