Читать книгу Потерянная Афродита - Полина Ма - Страница 4

Осень

Я родилась, потому что это было кому-то нужно. Случайностей нет, все происходит не просто так, во всем есть смысл. Моя жизнь на кончике пениса, пенис в штанах, штаны на мужчине, мужчина неизвестно где. Власть секса над человеком. Я человек, и я сплю. Мои сны связаны с ощущениями, их действие происходит на кровати. Мое влагалище – вечный двигатель, оно превращает мой сон реальность. Влагалище – третий глаз, им я вижу, проникая в себя и других. Я смотрю на мир через подзорную трубу своего влагалища.

Сенсацией этой осени стал развод французского Президента Николя Саркози. Я в Москве и провожу на белом листе жирную красную линию, чтобы расчертить свою жизнь на две половины. Я оборачиваюсь назад. Безликий спальный район, дома-коробки, окна с серыми дождевыми подтеками, деревья, похожие на вытянутых ежей, грязные отпечатки пальцев на листе. Мама, не умеющая жить для себя. Отец, вызывающий страх даже у собаки. Я, девочка-уродина и мой старший брат-заика. Вполне благополучная советская семья – все сыты, одеты, ходят в школу и на работу. Ранняя беременность, муж-алкоголик с раком крови.

Мне тридцать три и меня как женщины больше нет. Я разрушена и делаю шаг в другую жизнь. Москва – мое убежище. Я приехала сюда работать, но на самом деле просто сбежала в этот город-праздник. Здесь нет смерти и вообще не принято горевать. Здесь все мыслят позитивно, а черный – это маленькое платье, смокинг или мерседес. Здесь на вас отовсюду льется музыка, холодная как космос и равнодушная как вселенная. Музыка ночного мегаполиса, музыка бара хай-тек, в котором сидят люди-иллюзии, люди рафинированной красоты, держащие в руках дорогие коктейли. Она звучит! Сложна, умна и красива, но смешивается за пару минут рукой профессионала. Употребляется немедленно. Без чувств. Без страсти. С загадочным и многозначительным выражением лица.

Мы с Юлей ищем философский смысл брака. Сегодня она увидела свою жизнь по-другому, осознав тлетворное влияние на нее Сатурна. Она говорит, что тридцать лет и три года чтила трудовой договор и отца, всегда отдавая свое место кому-то другому. Она изнасиловала свою душу и продолжает насиловать ее сейчас, так как боится творческих поступков, непрописанных и неустановленных никем.

Она говорит, что я Уранистка, что я не боюсь и что я молодец. Вот если бы она хоть раз бросила работу, завела любовника и вообще пошла куда хотела, она бы тоже была Уранисткой, а так она дура и трусливая неудачница, которая пропускает всех вперед. И все ее мучения проистекают от того, что Сатурн, встав в конфликт с Луной, сломал ей жизнь. Это касается всего и работы, и мужчин. Сейчас ей стало ясно как день, что человек час за часом, делая выбор, сам формирует свою судьбу, если, конечно, не сидит дома, как она. Будучи на втором курсе, она сделала аборт, потому что папашка зародыша плакал как ребенок и дрожал от страха, а сама она была настолько агрессивной Сатурнианкой, что рожать в ВУЗе, с ее точки зрения, просто тупо. Сейчас она считает, что, если бы она тогда родила, ее жизнь пошла бы по Урану и, она была бы замужем и стала психологом, так как несостоявшаяся свекровь – декан на психологии. А так она экономист и полная дура, что не слушала меня и все себе сломала, ведь говорила я ей бросать работу, ехать к Феде на разогрев в постель, а потом с Лешей крутить роман. Ведь если бы она это сделала, то все пошло бы как надо. И только сейчас она осознала свой Уран, но он ограничивается только постоянной сменой работы, а Сатурн все равно не дает ей заниматься сексом. И она задолбалась, но как выйти из этого и подружить Уран с Сатурном, не знает. В общем, мой Уран и ее Сатурн связались в один узел.

Я не понимаю, что значит «быть уранисткой». У Северовой нереальные мозги, я ее часто не понимаю. Она говорит: «Надо жить символами!» Что она имеет в виду? Неважно! Главное, я здесь, в этом сказочном городе, а Юля осталась там, в районной пятиэтажке, где водят дружбу крысы и барабашки. Мы выносим друг другу мозг по электронной почте. Получается, мы с разных планет, но нас многое объединяет. У нас нет ни денег, ни мужчин, ни квартир, ни бриллиантов. У Юли нет еще и работы. Всем на нас наплевать. Обо мне заботится только человек из моего сна.

Я меняю работы и мужчин. Мужчина хочет понять сущность любви и счастья. Он насилует и убивает, он хочет только Луну с неба. Ее нет, а значит, эмоциональная сторона мира ему не доступна. Это только одна мысль – про любовь. А вот про счастье: ему противна мысль о таком счастье, когда все благополучно лишь внешне, а на самом деле всех тошнит от взаимной фальши. Насильник и убийца осуждает добропорядочного человека за фальшь в отношениях. Это для него страшнее, чем убивать. Здесь снова можно сказать, что счастье в любви настоящей.

Я люблю театр, который вызывает много вопросов. Женщина имеет такую странную особенность – считать себя причиной всего произошедшего и взваливать на себя все следствия. Иногда их накапливается целый картофельный мешок, в котором полно гнилья. Женщина знает, что именно она причина случившегося, а значит должна нести. Часто она оказывается не в состоянии ни разобрать картошку, ни бросить мешок. И она просто несет его, несет всю жизнь. Если вы спросите эту женщину: «Что ты хочешь?». Она ответит: «Я хочу, чтобы у моей семьи было все хорошо». Если вы будете настойчивы и вознамеритесь узнать ее личные желания и уточните: «А ты? Что хочешь ты?» Она, удивится и вообще не поймет вас. Она не умеет хотеть для себя. В России это называется любовью. От такой любви у моей матери вырос горб. Это была сцена первая: «Женщина и Мешок на ее спине». Занавес!

Сцена вторая «Муж и его закулисье. Из мешка доносятся крики. «Я – супер-герой! Я никогда не плачу!», – он исправно играет свою роль. Когда смолкают аплодисменты, он тихонечко, тайком от всех складывает за кулисы свои поражения, страхи, боль, слабости. В закулисье он сам не заглядывал и другим не позволял, иначе роль не сыграть. Зачал мужчина годам к тридцати и, словно случайно забеременевшая девочка-подросток, тоже думал, что все как-нибудь рассосется. Но живот рос. К пятидесяти ему впору было ложиться на операционный стол, но он упорно отрицал наличие в себе плода. «Мать, ужин готов?» или так «Мамочка, а где мои носки?» или так «Мамуля, чтобы я делал без тебя?» – и еще сотни других криков из мешка.

Сцена третья «Двадцать лет спустя». Мужчина – мать страхов своего закулисья, он тайно мечтает разродиться. «Сама ты во всем виновата! А я что? Я ничего!» – просидев в мешке лет двадцать, он выпрыгивает из него и бегом бежать от горбатой женщины. Он уходит, если что-то угрожает его спокойному сидению в мешке или его живот лопнет от страха и обид и тогда тоже надо бежать, уже от разоблачения. Роль провалилась.

Конечно, бывает и по-другому, когда мужчина и женщина идут вместе рука об руку, преодолевая трудности, а потом умирают в один день.

В моем мешке муж-алкоголик. Конечно, он не из тех, что валяются под забором. Он держит лицо и соблюдает приличия. И мой отец был алкоголиком, и мой дедушка по отцу тоже. Такими же были отец и дедушка мужа, и все родственники матери – братья и сестры. Только отец матери был другим. Он писал стихи и рассказы, отправлял их в Москву, а ему отвечали, что надо учиться. Возможно, поэтому я и погрязла в образованиях.

Еще в моей семье у всех «виноградные» ноги, переходящие по наследству из поколения в поколение. Бабушка передала их маме, мама – брату, а я просто еще маленькая. Мама предлагала не сомневаться, что после двадцати и у меня будут вместо ног фиолетовые столбы, обвитые «изабеллой». Ноги-виноградины. Я ненавидела их, но со смирением ждала своей участи. Как-то раз передо мной забрезжил лучик надежды. Он светил с бабушкиной тахты, на которой лежали ноги тети Люды, вальяжные, совершенно голые, загорелые и абсолютно гладкие. «Этого не может быть», – я рассматривала их из своего угла и пыталась найти хоть какой-то изъян. Бугорок, прыщик, складочку, синячок, волосинку. Нет! Ничего такого! Ни единого дефекта… Было лето, но я все равно зажмурила глаза и загадала желание, чтобы и у меня были такие. Не знаю, что случилось. То ли я была в своей семье подкидышем, то ли Дед Мороз услышал мое желание, но виноградины не появлялись. Мне исполнилось пятнадцать, потом двадцать, потом двадцать пять, потом бойфренд моей подруги случайно коснулся моей ноги, и это прикосновение поразило его. Друзья поженились. У них родилась девочка, потом мальчик, потом они купили машину, телевизор и холодильник, но он никак не может забыть случайного столкновения с моей ногой.

В общем, мы были обычной, вполне благополучной советской семьей, где все одновременно любили и ненавидели друг друга. Жили мы жили, и вдруг на неожиданно поперли наружу мои первые творческие способности. Когда врачи ахали вокруг меня «как можно рожать в пятнадцать лет», я вообще не понимала, чего они парятся – для меня это было дело понятное и вообще пара пустяков.

Зима

В тридцать три я поняла, что с нашей семьей что-то не так. После трехлетнего расставания мой бывший муж-алкоголик в очередной раз заявился к нам с намерением поселиться в нашей квартире. Он, я и моя мать сидим на диване. Он говорит, что любит, я отвечаю, что сыта по горло. «Да что ты ее слушаешь, приходи и живи!» – говорит моя мать, обнимая его за плечи. «А как же я? – прошептала я. – Мое мнение здесь кого-то интересует?» Это никого не интересовало. Они смялись, словно так и надо, а я поняла, что надо бежать. Но просто так не убежишь. Для отъезда нужен серьезный аргумент, и я поехала в Москву работать.

Живу на Академической. Крошечная квартирка, в которой все совмещено: кухня и прихожей, туалет с ванной, спальня с гостиной. Но зато потолок до неба, французское окно, синие обои со звездами, ночник в виде желтого месяца и детская подвесная кровать. Мне нравится спать под потолком. Рядом шумит Ленинский, у меня утренние и вечерние пробежки на Воробьевы Горы. Красота! Обожаю Московские проспекты, есть в них что-то грандиозное. Выходя на него ранним утром, когда вокруг разливаются желтые солнечные лучи, в лицо дует ветер, и в твоей руке стаканчик кофе, когда все вокруг очень деловые спешат на работу, и я часть этой жизни, чувствую себя красавицей.

У меня есть работа, я в поисках своей второй половины, потому что без нее я ненастоящий человек, не доделанный какой-то, а может быть ребро. Я очень люблю работу и мужчин. И все должно быть красиво: работа – интеллектуальная, мужчина – высокий, стройный и широкоплечий. Юля говорит, что мы с ней обе дуры, так как любим самих мужчин, а не то, что они могут нам дать – квартиры, машины, бриллианты.

С мужчинами и работами у меня одна и та же история. Я люблю их так сильно, что прилипаю как жвачка к мохеровому джемперу, выглядит нелепо и отодрать невозможно. Приходится выстригать ножницами или вырывать с «мясом». Это больно.

Сегодня удалила из себя сто сорок пятую влюбленность. Я поняла, как же он примитивен – заснул на моем любимом спектакле. Нам больше не о чем говорить. Я испытала облегчение. Он меня больше не интересует, даже сексуально, что странно. Он человек из чуждого мне измерения, измерения фальшивого счастья, прикованного наручником к батарее. Его попытки вырваться такие робкие, что не дают шансов на освобождение и не вызывают ничего, кроме жалости.

Прощай, Вовочка №1! Спасибо за эмоции! Очень надеюсь, что ты не посвятишь свою дальнейшую жизнь взламыванию моей электронной почты, в надежде узнать с кем я сплю. Надеюсь, ты справишься с чувствами, ведь они у тебя еще остались. А я возьму за правило каждую неделю менять пароли.

Здравствуй, Вовочка №2! Ты скрипач и золотой медалист, в твоей жизни все хорошо. В двадцать с хвостиком у тебя есть все, квартира, машина, работа и даже жена. Ума не приложу, почему ты ко мне прилип. У меня нет ничего кроме тела, к тому же я на девять лет тебя старше. Тебе надоело соблюдать правила. Мой запах льется на тебя через монитор. Начитавшись Уайльда, мы делаем жертвоприношения на алтарь приличий. И никакая информационная безопасность тебя не спасет.

Сегодня за обедом я всех насмешила. Сделала заказ и решила выкурить сигарету. Глубоко затянулась, выпустила в лица коллег серое облачко и подумала: «Вот на хрена я курю?» Ответа, конечно, не нашла. Вдруг, вижу, заходят два принца, хотят присесть, но фыркают, что накурено и уходят. «Черт, зачем я курю, ведь не хочу же? – думаю я. А вслух говорю: «И почему пост не запрещает курение?». Коллеги мне хором: «Запрещает, дорогая!» Я такая: «Да? Все!!! Больше не курю!» И целую сигарету затушила. Все грохнули от смеха. Мораль – мне может запретить что-либо только Бог, ну и Мужчина. Хотя Мужчина – это и есть Бог.

О Вове я думаю каждую секунду. У нас закрутился самый настоящий виртуальный роман, он не дается мне в руки и это сводит меня с ума. Я пока не знаю, что он женат. Я пускаю в ход все свое красноречие. Фильмы, книги, изящные фразы, шутки. Я цитирую Уайльда, Бодлера, Ницше и Камасутру. И вот я своего добилась. Жду его в «Пекинской утке». Он пришел, опоздав на полтора часа. В ресторане мы соблюдаем приличия, сразу после ужина делаем жертвоприношения. На улице он набросился на меня с поцелуями и чуть не разорвал на куски. В его квартире я вижу свадебное фото, но уже поздно. Я теряю власть над собой. Об этой ночи у меня сохранилось два воспоминания. Его член был с наклоном влево, и утром он не мог смотреть мне в глаза. Мое влагалище сильно напачкало в его идеальной жизни, мне надо было срочно убираться.

Слишком красивое – не красиво. Вот стоит женщина невероятной красоты: глаза-не глаза, ноги не ноги. Фарфоровая кукла. Ей бы шрамик на ноге, ну или ушко оттопыренное – была бы исключительно неотразима. Мне всегда не нравилось мое влагалище. С ним у меня особые отношения – я его ненавижу со второго класса, когда начались месячные и я подумала, что умираю. Потом рассказ мамы про хэндмэйд-аборт. Она тыкала в себя какой-то проволокой, залила кровью всю ванну и ее увезли в неотложку. Папа пришел её навестить, принёс нарезной батон и пачку маргарина. Мама, увидев это долго плакала. Из-за аборта мне не было страшно, но из-за батона я очень разозлилась.

В отличие от меня влагалище относилось ко мне хорошо. Оно пыталось исправить ситуацию, доставляя мне удовольствие. Наверное, оно хотело сказать, что не такое уж и плохое.

Детство – сумерки. Почти ничего не помню. Только два сюжета – про платья и оргазм. Мне года четыре, сосед Миша на пару лет старше. Я пять раз в день меняю платья, потом мы играем с больницу в темной комнате. Когда он дотрагивается до меня, я попадаю в облако наслаждения, которое увеличивается до размеров земного шара. Я не понимаю, что было до и что было после. Я не помню ничего, ни Мишу, ни что он делает со мной. Вокруг только я и облако.

В четырнадцать ничего не изменилось, одноклассник Миша на пару лет старше. Мы влюблены, сидим на диване в тёмной комнате. Он дотрагивается до меня и всё исчезает. Нет ни комнаты, ни Миши, я захожу в белое облако. Время и мысли остановились, и мою память кто-то стёр ластиком как слабые линии простого карандаша. Назад я вернулась беременной. Это было непорочное зачатие. Через три месяца его случайно обнаружила гинеколог, приняв за опухоль.

Свою жизнь я провожу в поисках оргазмов. Только так я чувствую себя живой. Моим вторым, после шестилетнего Миши, сексуальным партнером была статуя Венеры из «Приключений капитана Врунгеля». Я ждала этот мультфильм вечером, потом его повторения на следующий день, чтобы оказаться в белом тумане. Если не считать облаков, то мое детство как личное дело – совокупность документов и стандартных фотографий: в первом классе, в третьем классе, в выпускном классе, на паспорт. Эмоционально окрашенных сюжетов оно не содержит.

Весна

Продолжаю культурную программу. Фестиваль французского джаза в «Апельсине». Про джаз говорить не хочется, потому что звук дерьмовый, да и губную гармошку, которой было много до безумия, я просто не люблю. Джаз для меня это что-то камерное и чистое, а здесь грязь и отдельные любители джаза неприятно удивляют. Точнее опровергают мою гипотезу на счет мужчин. Ну, видимо, чтобы я их не слишком идеализировала.

Так вот, рядом с нами сидят двое мужчин, таких с виду интеллигентных, в галстуках, с портфелями и в очках. Они даже не особо вписываются в атмосферу клуба. Народу тьма. Один из интеллигентов отлучается к бару. И за это время его место занимает какая-то женщина. И что вы думаете, сделал наш джентльмен, когда вернулся? Правильно! Попросил женщину встать. Сидим, слушаем. Подходит мальчонка-фотограф лет двадцати с огромной трубой и тоже просит нас встать, так как ему снимать надо. Премилое зрелище!

А не почитать ли мне Шницлера? Даже обидно за него стало после театра «Эрмитаж». Чтобы реабилитировать автора смотрю «С широко закрытыми глазами». Фильм хороший, но Круз не тянет. Если выразить смысл в одном предложении: фильм о том, как в ячейке общества прихрамывает важнейшая из ее функций – сексуальное удовлетворение.

Читаю «Траум новелле». Может после нее я начала записывать сны? Скупаю собрание сочинений Ницше и Бодлера. Я Скорпион – непреодолимое желание перемен. Меня нельзя загнать в рамки заранее продуманного течения жизни. Ненавижу банальность и предсказуемость. Это скучно, хочется уйти или просто заснуть.

Во сне еду в автобусе. Безумно красивый азиат соблазняет меня. Я чувствую его прикосновение, одежда пропадает, и я лежу у его ног голая. Он кладет руку во внутренний карман, я понимаю, что он лезет туда за оружием. Он хочет меня убить, но мне вообще не страшно. Он достает из кармана очень-очень маленький, просто нереально маленький металлический пистолет, но я его отбираю. Тогда он достает очень-очень большой, просто нереально большой кинжал, но я его тоже отбираю. «Фиг тебе, убить меня захотел», – думаю я. Мы с азиатом выходим из автобуса и идем куда-то. Мне хорошо, потому что сны, приснившиеся одиннадцатого числа, сбываются в течение одиннадцати дней и ведут к радости.

Первый вещий сон был в июле две тысячи восьмого. Именно тогда я стала осознавать себя во сне, ничего более жуткого и представить не могу. Когда в теплой постели среди синих облаков и желтых звезд из пространства комнаты ко мне тянутся холодные руки. Их много, три или даже четыре пары. Они хватают меня. Я чувствую на своей коже их ледяные прикосновения и щипки. Я отбиваюсь, но никак не могу отбиться. Жуть такая! И так несколько раз, до тех пор, пока сон через неделю не сбылся.

Лето

Как обычно гуляю по Тверской, обожаю эту улицу, в ней столько жизни. Много людей и все слоняются от кафе к бару, от магазина к магазину. И я одна из них. Домой возвращаюсь не поздно, в районе одиннадцати. Поднимаюсь из метро, на Академической еще светло и людно. Лето, теплота, в животе булькают пузырьки шампанского, а с улицы Ульянова мне навстречу выруливает невероятно красивый и совершенно голый парень. Он идет спокойно, не торопясь, словно так и надо или будто он уверен, что его никто не видит. Люди не обращают на него никакого внимания. Я подстроилась под них и тоже делаю вид, что не удивлена парню, гуляющему голышом, а сама еле сдержалась от того, чтобы не развернуться и не пойти за ним, выследить его, узнать, кто он, откуда и куда идет.

Ах, лучше бы я это сделала. Я сдержала порывы и пошла домой. Повернув на Ульянова, я удивилась, что она совершенно пуста – ни людей, ни машин, только мои каблуки случат по асфальту. Мимо проехал черный автомобиль с черными окнами и остановился передо мной метрах в десяти. Я, конечно, смотрю на него, ведь смотреть-то больше некуда. И него выпрыгивает плечистый брюнет и идет ко мне. На нем черные джинсы, черная футболка, в руке черный пистолет, на лице черная маска. Я думаю: «Что за херня? Кино что ли снимают?». Остановилась, как вкопанная, но не от страха, а от удивления. Происходящие «съемки» вызывают у меня жуткий интерес.

«Сумку или убью!» – скомандовал он. Я отвернулась, мол, не отдам сумку. Во-первых, это кино, а во-вторых, в ней вся моя жизнь – фотоаппарат, косметика, деньги на квартиру, толстая-толстая пачка мелкими купюрами и главное телефон, подарок он «нокия» за отличную работу. Не отдам!

«Сумку давай!» – он выстрелил в густой куст за моей спиной и протянул ко мне руку. Она была неестественно белой на фоне этой темной истории. Мне стало холодно. Я смотрела как черная фигура с моей сумкой под «мышкой» запрыгнула в черную машину и покатилась по черной дороге куда-то к Ленинскому.

Почему считается, что сон – это то, чего нет? Никто и никогда не заставит меня поверить в эту чушь. Во сне я получаю в наследство квартиру из двадцати комнат. Я захожу в нее, со мной пятилетний сын и мама. Она протягивает мне старое черно-белое фото, я смотрю на него и вижу себя подростком. Я оживаю на нем и ухожу. Я смотрю на себя, скользящую в прошлое – сначала сбоку, потом со спины. Вижу такую же, как сейчас стрижку, только волосы темные, как раньше и платье с широким поясом. «Какая у меня тонкая талия», – восхищаюсь я. Захожу внутрь, осматриваю квартиру. Высокий этаж, большая терраса, огромная полукруглая комната с множеством окон залита ярким солнечным светом, мебели нет. Мы с сыном выходим на террасу. Перед нами расстилается невероятной ширины, уходящий вдаль проспект, на котором совсем нет машин. Квартира без мебели. Моя квартира! Дорога без машин. Город без людей. Все это вместе невероятно прекрасно. «Посмотри, как здорово», – говорю я сыну, а сама радуюсь, и не могу поверить, что такое возможно.

С Вовой была еще пара встреч и километры виртуальных разговоров. Что побуждает людей жить в виртуальном мире? Несовершенство их реальности? Комплексы? Надежда, что здесь их смогут оценить по достоинству? Поиск новых эмоций? Единственный способ побыть собой? Бред какой-то. Что мешает им быть такими в реальности? Ненавижу заменители, ненавижу все ненастоящее. После этих двух встреч я отхожу полгода. Он был мужчиной, который разогрел, встряхнул и вскрыл меня как бутылку шампанского. Я выплеснулась как буря, как безумие. Как буря безумия. И нет той силы, что может его остановить.

Тело – единственное, что у меня есть. Я отдаю его тебе, потому что люблю. Я не лучшая половина человека. У меня внутри что-то сидит и рвется наружу. Мне нужно от него избавиться. Спасти меня можешь только ты. Я обрываю твой телефон, я ору на всю квартиру, если ты не отвечаешь, мне плевать, что меня услышат соседи. Я вою как зверь, потому что не могу выносить это чудовище в своем животе. Мне надо, чтобы ты вытолкнул его из меня. Вытолкнул или я умру! А я хочу жить! Я очень хочу жить! Мне надо на работу, у меня там проект. У меня Газпром, Росатом и МЧС. У меня театр. У меня билеты пропадают. Мне нужно очищение от самой себя. Мне нужна пустота. Мне нужно, чтобы ты входил в эту пустоту через все двери. В эти моменты я принадлежу тебе на триста восемьдесят градусов, потому что я люблю тебя!

И так повторяется снова и снова. Это повторение красивое, точное. Но если оно бесконечно наступает и бесконечно повторяется, то чувствуешь себя белкой в колесе, и хочется из него срочно выпрыгнуть и поскакать по разным деревьям, высоким и низким, с листьями, ягодами, иголками и шишками, прыгнуть в кусты, на траву и может полежать на ней, почесав за ушком. И это разнообразие невероятно интересно. А бегать по замкнутому кругу, даже если по пути можно есть бесконечно вкусные орешки – это надоедает, да и вспомнить в итоге нечего.

Осень

В свободное от работы время я не могу встать с постели. На моих плечах лежит любовь, которую я не в силах вынести. Я разрезана ей на две половинки. Я истекаю кровью и кричу, а он забирает одну себе. Или я сама ее оставила у него в квартире и теперь корчусь от боли, а он живет себе спокойно со своей женой. Или они вместе с ней питаются моей половиной, обгладывая её до костей. Может, Вовочки все одинаковы? Потому-что Вовочка №1 со своей жёнушкой взломали мой ящик и вдвоем читали мои письма. Натуральные извращенцы!

Юля Северова – мой единственный спаситель. Только она может меня понять. У нее длинные золотые волосы, белая кожа, длинные стройные ноги, два красных диплома, коричневый пояс по каратэ и мозги философа. Мы познакомились, когда её жизнь начала рушиться, она уволилась из-за любовника со своей высокооплачиваемой работы в западной компании, забеременела, а он её бросил, так как был женат.

Сегодня Вовочка №2 приехал к моему дому. Звонил, но я не сняла трубку. Он написал смс и попросил спуститься вниз, но это было выше моих сил. Начинаю выздоравливать. Учусь танцевать аргентинское танго, танец душевного надрыва и бесконечного одиночества.

В день своего рождения я, кажется, опять влюбилась. У него есть параплан и пленочный фотоаппарат. И он божественно красив. Господи, его красоту невозможно описать словами. У него тёмные волнистые волосы. Эти волосы заворожили меня, когда-то давно. Лет десять назад мне приснилось, что я родила девочку с тёмными мягкими кудряшками. Эти роскошные, шёлковые, густые и мягкие волосы врезались в мою память. У него были волосы девочки из моего сна, греческий нос и тело Бога. Я встретила его случайно у метро перед офисом. Я смотрела вслед незнакомому мужчине в сером и не могла оторваться от этих волос и необычного сочетания делового костюма и винтажного портфеля, похожего на саквояж.

Через пару недель какой-то мужик написал мне сообщение в одноклассниках. Мы какое-то время переписывались, а потом выяснилось, что он сидит со мной в одном офисе и что он тот самый Саквояж. Я предложила ему встретиться и вместе танцевать танго. Сегодня мы сходили на пробный урок. На обратном пути, в кофейне, я рассказала о своем дне рождения, а он ответил, что не будет меня поздравлять. Я изобразила безразличие, а дома долго плакала, и поняла, что люблю его. Я знала, откуда ноги растут, но это ничего не меняло.

Мне исполнилось десять лет. Отец как обычно лежал на диване, закинув одну ногу на спинку. Достав что-то из штанов, он подозвал меня к себе. Я испугалась. Я стояла посередине комнаты и не знала, как реагировать. Он говорил: «Ну, иди, иди», – и протягивал мне бумажный рубль. Я стояла как истукан. Он, не поднимаясь с дивана, тряс бумажкой. Кажется, я подошла и взяла ее. Это был его единственный подарок.

Многие мальчики в школе были в меня влюблены. Обычно они зажимали меня где-нибудь в раздевалке, но только один белокурый парень подарил мне подарок, карандаш для глаз. Я взяла его в руки, и он поразил меня до глубины души. Я такого никогда в жизни в руках не держала и даже не видела. На его глянцевом черном теле была выбита большая золотая роза, кончик закрыт таким же золотым колпачком. На моем лице отразился весь восторг мира. Я сняла колпачок – оголившийся карандашный носик был уже изрядно потерт. В моей голове промелькнула мысль о его возможной владелице, но я ее тут же отбросила подальше и приняла подарок. Я подошла к зеркалу и провела карандашом по веку, он казался похожим на масло, чем сразил меня наповал – так плавно и четко он скользил. Но мое счастье длилось недолго. Через пару дней большая грозная женщина притащила блондина за шкирку к нам домой. В качестве понятых были вызваны мои родители и драгоценный подарок изъят.