Читать книгу Потерянная Афродита - Полина Ма - Страница 3

Когда ты в заднице, психотерапевт становится самым главным человеком на земле. По масштабности фигуры это сравнимо только с родителем, который рожает тебя заново. Хотя нет. Рожаешь ты сам, а он помогает зачать, выносить и родить новую личность. Потому что старой точно больше нет.

Я сижу на обломках собственной личности.

Детство – сумерки. Ваш крик громко прозвучал в родильной палате. Врач поднимает вас вверх и держит в своих больших руках. Мама улыбается. Вы появились на свет, но это ничего не значит. Вы только засыпаете.

Юность – ночь. Маковое поле. На спокойной густой зелени большие красные цветы. Ты делаешь шаг, потом еще шаг. Цветы сгущаются и превращаются в кровавое зарево.

Взрослость – рассвет. Что может вас разбудить, если вы спите так крепко? Что-то очень тяжелое – развод с мужчиной, от которого вы полностью зависите, или страшное – смертельная болезнь близкого человека, или предательство – вы вдруг узнаёте, что всю жизнь были обмануты тем, кому больше всего доверяли. Возможно, это страсть, которой вы никогда не испытывали. Вы бутылка горячего шампанского. Вас встряхнули и выдернули пробку. Взрыв! Вы открываете глаза и видите другой мир.

Мой сын решил, что в этом мире ему больше делать нечего. И мне надо с этим жить, ходить на работу, в парикмахерскую и магазин. И само собой понять кто виноват и что делать? Вот она нестандартная творческая задача, где главным помощником стало мое бессознательное. Оно заявило о себе так ярко, что игнорировать его не было никаких вариантов. Я тогда училась в Суриковском. Ранним утром 7 марта 2015 года я открыла глаза, села на кровати и сказала: «Она съела пирожное Гогена». А потом бросилась к письменному столу. Во сне я была в его теле! Вся эта история высыпалась из меня на экран монитора за пять минут:

«Мы в ночном кафе. Тусклый рассеянный свет, бурые стены. Вокруг так темно, что я едва различаю происходящее. Со мной несколько вертлявых девиц, я не помню, где подцепил их и зачем сижу с ними сейчас, но мне кажется, они мои друзья. Мясистые губы и груди непонятно как держатся на их тонких спинах. Черное пальто давит мне на плечи, от мрачных мыслей я стал массивным и тяжелым как дубовый стол, за которым мы сидим.

Вскоре я заскучал и пробежал взглядом по барной стойке. Я увидел на ней воздушное пирожное, нежный белый полушар. Трогательный и ранимый, он лежал на тончайшей голубой тарелке. Я захотел обладать им. Я встал, подошел к стойке и купил его. Моя усталая и задеревеневшая рука поднесла пирожное к лицу. Я вдохнул сливочную ваниль. Пирожное сулило мне невероятное наслаждение. Я вернулся к столу в сладком облаке удовольствия. Девицы о чём-то живо болтали. Их ноги важно закинуты одна на другую, локти бесцеремонно лежат на столе, а длинные крючковатые пальцы выделывают в воздухе разные кренделя, пытаясь придать смысла их бессмысленной речи. Я поставил пирожное подальше от них и отлучился в уборную.

Когда я вернулся, мой белый полушар стоял рядом с одной из девиц, которая впилась в него своей ложкой. Я онемел. Я был так потрясён, что перестал слышать. Я стоял и смотрел на свое раненое пирожное. Девицы не понимали, что со мной. Они размахивали руками, их крючковатые пальцы приглашали меня присаживаться. Словно сказочные рыбы они раскрывали свои размалеванные рты. Глупые слова, похожие на липких медуз, шлепались на стол одно за другим.

Я хотел отмотать назад эти несколько минут. Я вернулся к бару. Я искал свое пирожное, свой нежный белый полушар. Но его не было. Я шнырял глазами по полкам, безрезультатно. Я резко развернулся к столу. Я не мог говорить и не слышал, что происходит вокруг. Во мне бушевал гнев. Крючковатые пальцы шныряли туда-сюда над израненным белым пирожным. А одна грудастая рыба выпучила глаза и открыла рот. «Ну, иди сюда! Чего стоишь как столб? – она схватила одной рукой голубую тарелочку, другой – облизанную ложку и протянула мне. – Я же только один раз откусила!»

Я задыхался. Не в силах на это смотреть, я развернулся и быстро пошел к выходу. Я открыл дверь. Моя нога, переступила через порог, угодив прямо в грязную лужу, а я сам оказался в двадцать первом веке в теле какой-то женщины. Она все знала про пирожное. В ней кипела злость.

«Она съела пирожное Гогена», – носилось в моей голове. Я решила разобраться с той, которая так нагло с ним поступила, но не знала, где её найти. Я пошла наугад. Я знала, что найду ее. Но встретиться с ней лицом к лицу было страшно. Тогда я решила написать ей смс. Я достала мобильный телефон, чтобы разобраться с ней раз и навсегда. Я набирала текст, уткнувшись в экран и не прекращая решительного движения. Я хотела достучаться до ее тупых мозгов и тщательно подбирала слова.

«Девушка, это вы мне пишете?» – окрикнул меня визглявый голос.

Я подняла глаза и увидела ту, которая впилась облизанной ложкой в белое пирожное Гогена. У нее были такие же крючковатые пальцы, выпученные непонимающие глаза и большие сиськи. Прошло почти двести лет, а она так и не смогла ничего понять. Я смотрела на её пустое лицо, на кривой палец, гордо воткнутый в мясистое декольте, на рыбьи губы и поняла, что никакое смс и никакие слова не в силах сделать то, что не смогло сделать время. «Нет-нет! Это я не вам!» – пробормотала я».

Именно с Гогена все и началось. Этот сон так поразил меня, что теперь я каждое утро веду дневник снов. На белой широкой кровати, держа ноутбук на коленях, в шелковой пижаме или голышом. Мои пальцы взлетают над клавиатурой, оставляя на белом листе буквы, слова, предложения и события другой жизни.

По пути в офис и думаю о Гогене. Вот она, машина времени. Она есть внутри каждого человека, но не у каждого есть права. Солнце обливает меня жёлтым светом. Каблуки выбивают ритм. Этой ночью я перешагнула границы тела и времени. Здесь в Москве, на Новинском бульваре, я шепчу его имя: «Поль, Поль» и как-то само собой переделываю его на женский лад: «Полина». Мне нравится, как оно звучит. Прошел месяц как я нарисовала синюю женщину, и она не выходит у меня из головы. Для меня это не эскиз, а живой человек. Ума не приложу куда он пропал. Может Саквояж увел, пока я в душе была? Пусть она без рук и головы, ей необходимо имя. Все начинается с имени. Я подбирала разные имена, но ни одно не нравилось. А это подошло точь-в-точь, не знаю, как объяснить. Теперь мою синюю безголовую женщину зовут Полина. Фамилию я вычислила логически, это была пара пустяков.

Ночью я рисую сны и успокаиваюсь. Моя жизнь поделилась на два мира – до и после Гогена. Спустя неделю упало с неба большое синее яйцо и покатилось по планете. Катилось оно долго-долго, потом зацепилось за ветки ивы и заснуло в них. И было оно во сне, пока не упал ему на макушку красный гранат. Появились на яйце зеленые глаза, и левый открылся. Треснула кожа граната, обнажив спелую мякоть, и заплакал глаз гранатовыми зёрнами. Пролилось на землю одиннадцать красных слёз и сделалось яйцо головой. Пробился на ней зелёный стебель, и выросло из него дерево с шестью плодами. Персик, яблоко, вишни и лимоны.

Кисть, вода и акварельные карандаши. Мне хочется писать маслом, акварель я считаю глупой. Кажется, только масло может сказать обо мне что-то внятное, но с ним ничего не выходит и с акварельными красками тоже. Мне даются только карандаши. Их можно контролировать.

Через пару недель разбушевался океан, и поднялись, словно лестница, сине-зеленые волны-ступени. Две из них вытянулись, превратились в синие руки и вынесли на поверхность цветок лотоса размером с Луну. В нем восемь жёлтых и три розовых лепестка, внутри синие ягодицы, а между ними огненное влагалище, подобное языку пламени. А из него другие женские бедра и второе влагалище. Ветер дует, но неподвижны лепестки лотоса, только летят над морем его семена, ровно одиннадцать, по одному на каждый лепесток.

Я днями и ночами рисую, а потом рассматриваю части синего тела, разбросанные по рисункам-снам. Я считаю их красивыми и уродливыми. Стесняюсь их и любуюсь ими, по очереди вывешивая в рамочку на стене. Я жду каких-то чудес или мне самой хочется творить чудеса. Очиститься, овладеть собой, родить себя, сделать что-то важное, услышать свою музыку, подняться ввысь и увидеть свой новый образ сквозь мокрую акварельную бумагу.

Полгода с Тамарой Борисовной подарили мне много вдохновения: серию ар-брют в синих тонах, пьесу в стихах «Нелюбовный треугольник» для ее новоиспеченного психологического театра, и очередной пенис, который, по ее мнению, необходим мне для творческого подъема. Я встретила его в апреле по пути в химчистку. Он шел за мной следом через торговый центр. Я год не разговаривала с мужчинами и очень испугалась. Я ускорила шаг, но он не отставал. Намотав пару кругов, я почти бежала. На эскалаторе он обогнал меня и сказал: «Привет!». Ему было не больше двадцати пяти, и он предложил выпить с ним кофе. После нескольких отказов я сдалась. За полчаса он вывалил на меня всё, что может понравиться женщине средних лет.

– Юрист, учусь на искусствоведа, временно работаю фитнес-тренером, служил в ВДВ, рисую.

– Чем? – спросила я на полном серьезе.

– Ручкой, – засмеялся он. – А еще я пишу.

– И что же?

– Эротические рассказы. Могу и тебе написать такой в смс.

Через час его обнаженное тело, похожее на статую Приапа, отражалось в зеркале на моей стене. Он был молод и красив, больше сказать о нём было совершенно нечего. Кроме того, что он был счастлив, но улыбался одним ртом, размахивая передо мной огромным членом и играя мускулами. Цирк, самое грустное место на свете. Он радовался весь за исключением глаз, в них была густая чёрная грусть. Возможно, она поселилась там в тот момент, когда его отец, перед тем как умереть перед ним в петле, взял в руки шило, уверенным движением проколол в коже его члена дыру, вкатил в нее металлический шарик, подмигнул лукаво и сказал: «Женщинам это нравится, сынок».

Сны могут рассказать о твоей жизни всё. Психотерапию с Питбулем символизирует три сюжета: пирожное Гогена, убийство младенца и труп в машине.

Я в тёмном помещении с мамой и папой. У мамы в руках младенец. Я не помню, что стало причиной, но отец вдруг подошел к ней, выхватил младенца и свернул ему шею. Крови не было, только хруст костей и суставов. Младенец выглядел как искорёженная кукла. Мне не было страшно, но я бросилась бежать.

Ночь. Я в панике. На заднем синении моей машины лежит труп. Хорошо, что он не окровавлен, а аккуратно завернут в белую ткань. Без лица, без рук, без ног. Словно большая мумия. Я лихорадочно соображаю, что делать. Чудом попадаю ключом в панель зажигания. Заезжаю в ближайший двор, криво паркуюсь, вожу то я не очень хорошо. И тут, как назло, выбегают какие-то люди. Откуда они взялись ночью? Они злятся, что я перегородила весь двор. А одна тетка вообще лезет на заднее сиденье и дергает ручку дверцы. Видимо хочет меня разоблачить. Я очень нервничаю, ведь я знаю, что там труп, и она не должна его видеть. Я выбегаю и оттаскиваю ее от машины. Кое-как мне это удается. Я сажусь за руль, запираю двери и судорожно думаю, как мне избавиться от тела. Я знаю, что мне поможет только мой Идеальный начальник.  Он великолепен и как человек и как профессионал. Я думаю, что влюбилась в него. Это мои самые необычные отношения. Отношения, которых нет. Точнее они есть, но во сне. Но кто сказал, что это не настоящая реальность? Эти несуществующие отношения для меня существуют, в какой-то степени он у меня первый. С ним моя любовь первый раз перенеслась с кончика пениса куда-то в другое место. Интересно, для мужчины это комплимент или наоборот? Почему я влюбилась в него? Возможно, это от того, что с ним все было в первый раз. Первое мужское уважение и первая пассивность с моей стороны. С ним я была другой, не сделала ни единой попытки сблизиться. Обычно я веду себя с мужчиной как мужчина, точнее, как охотник с дичью: «Вон бежит зайчик с морковкой, надо поймать его за ушки!» А с ним мы просто работали, иногда общались в сети. В этих иллюзорных отношениях я пережила несколько стадий сближения и расставания. Когда у меня наступало любовное обострение, я выискивала в нем разные недостатки и логически доказывала себе, что такой мужчина мне не подходит. Это всегда срабатывало, у меня несколько раз получалось его разлюбить и не мучиться.

О, это парадоксальное чувство близости с неблизким человеком. С ним я вошла в стабильную стадию совершенной любви. Моя любовь очень спокойная, в ней нет ничего, и в ней есть всё. Ни страсти, ни желания, ни страдания, ни ожиданий. Мне хорошо, что этот человек живет на земле. Пусть он принадлежит кому-то другому, это неважно, главное, что он есть. Для меня это очень странное поведение. Если представить любовь в виде отрезка с точкой посередине, то я со стороны испепеляющей страсти перелетела на другой конец, платонический, потеряв середину по пути.

Так мы работали года два. Я встречалась с ним во сне и подумать не могла, что это может иметь отношение к реальности, но осенью произошла история, благодаря которой я поняла, что я полная дура.

В конце рабочего дня я зашла в офисную кухню налить воды и стояла с кружкой в руках. Он вошел, вскинул брови, отшатнулся назад, будто ожидал увидеть кого угодно, но только не меня и пробубнил себе под нос: «О! Привет!», повернулся к раковине, открыл кран и стал намыливать свою чашку.

– Привет! – ответила я ему в спину.

– Что-то мы с тобой никак не можем встретиться, – сказал он не поворачиваясь. – Прости меня, пожалуйста.

– Ничего страшного, – ответила я, изучая его затылок и отросшие волнистые волосы, а сама думала: «Здорово, что они отросли».

– Завтра точно, – он повернулся ко мне. – У тебя же все готово?

– Да, всё. Ты сам меня позовёшь?

– Да, – сказал он и вышел.

Я налила воды и вернулась на рабочее место. Воткнула в уши наушники, включила радио. Это была радиостанция, которую я слушаю каждый день. Заиграла песня, которую я слышала десятки раз. Мне очень нравилась эта песня, но я никогда не понимала её слов и не пыталась понять, так как ненавижу английский.

А сейчас я вдруг схватила ручку и записала одну фразу на первом попавшемся клочке бумаги: «Hello, is at me a look at fo…» и сразу полезла в переводчик. «Привет! Не меня ли ты ищешь?» Я ушла в туалет и долго плакала.

Тамара Борисовна говорит, что я должна выпустить альбом моих рисунков с ее комментариями, так как они очень ресурсные и смогут помочь другим.

В минуты отчаяния я думаю, что если человек родился, то для него есть всё на этой земле. И работа, и вторая половинка, и дом. Насчёт работы и дома я согласна, а по поводу половинки – большие сомнения. Я как удав из мультика про тридцать восемь попугаев, меня нельзя мерить половинками, потому что я целый. Особенно мне не нравятся руки, торчащие из моря, и влагалища, рожающие сами себя.

Кто я?

Сны дают надежду, топливо и фундамент, на котором я могу строить свою новую жизнь. Самое важное, что надо понять про сновидение – оно полностью отражает вашу жизнь. Это о том, что таблица Менделеева могла присниться только Менделееву. Что говорит, мне сон о Гогене? Что я и есть та самая женщина, которую я ищу и с которой боюсь встретиться. Это я впилась размалеванным красным ртом в нежное белое пирожное. Я сама все разрушила. И с этим надо что-то делать.

Слава богу руки у меня не опустились, возможно от этого сна. Приезжаю в Ярославль, подхожу к своему подъезду и вижу свою квартиру с улицы через окно. Вечер, темнота. Вообще моя квартира на третьем этаже, а во сне она на первом. Окна кухни очень большие и открыты. В ней горит свет и очень тихо. Мой сын, в своем махровом халате, взрослый и спокойный наливает воду в чайник и ставит его на плиту. Я смотрю и думаю заходить ли в дом. И вдруг он поворачивается в мою сторону и улыбается, видимо радуется, что я вернулась, подходит к окну и говорит беззвучно: «Чего стоишь? Заходи!» и рукой меня зовет. И вот я с ним рядом. Смотрю, а он подросток. Халат исчез, он просто в штанах, а его голый торс весь в шрамах. Их очень много, но видно, что они залечены, то есть крови нет, только затянувшиеся шрамы и рубцы. А руки… я смотрю на них и мне кажется, что это не живые руки, а протезы. Я так подумала, потому что они совершенные. По-моему, я их даже потрогала во сне. Нет, не протезы, живые, мягкие, идеальные руки. Одна – красная, а другая синяя. Руки цвета любви и надежды. А значит все наладится, придет гармония и все будет хорошо.

      Я живу меж двух миров – один умер, а второй еще не родился. Назову этот междумир клубно-анонимным. Это называется – доигралась. По Бёрну мою жизнь можно назвать «психологическими играми третьей степени». Это когда результаты такие грустно-впечатляющие, что о них стыдно рассказать знакомым, а к их решению привлекаются разные службы – врачи, юристы и полиция. Да, кстати – я психолог, тоже анонимный – это когда образование у тебя есть, но по профессии, ты не работаешь, и свои дипломы особо никому не показываешь, а продолжаешь учиться, учиться и учиться.

Два раза в неделю хожу в группу психологической поддержки, это что-то типа «Клуба матерей-неудачниц», а еще в «Клуб анонимных писателей», после встречи с Гогеном, чувствую непреодолимое желание писать. В целом мы похожи на анонимных алкоголиков – собираемся в библиотеке по вторникам. Там мы говорим о боли, смотрим кино про боль и ведем дневник, чтобы излить её на бумагу и найти свой голос. Ведущий клуба анонимных писателей – Писатель №1, самый настоящий, с седою бородой и Букеровской премией. По его мнению, только боль – путь к сердцу читателя. Я в это не верю. Гоген тоже не верил, призывая давать зрителю наслаждение, а не печаль. Писательский клуб для меня – вариант психотерапии. Многие писатели, говорят, что пишут для избавления от тяжелых чувств, в частности от вины и стыда. Если так – то я точно писатель, этих чувств у меня вагон и очень хочется их слить в унитаз.