Читать книгу Рождение от Духа. Что значит жить в православном Предании - Протоиерей Александр Геронимус - Страница 9

О последствиях грехопадения можно говорить бесконечно. Но мы вынуждены ограничиться малым. В первую очередь обратим внимание на то, что сказано в книге Бытия: И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания (Быт. 3: 7). Таким образом они оделись.

Само слово одежда имеет очень глубокий смысл. Оно содержит древний корень де, который восходит еще к протоиндоевропейским языкам. Корень де означает первоначальную установку человека на то, как он располагает свое существование. А то, чем грамматически облекаются слова с этим корнем, зависит именно от этой установки, что проявилось в русском языке. Слова одежда и надежда имеют этот корень. Надежда – это отнесенность к другому или опора в своем бытии на другого, в данном случае на Бога. Это соответствует первозданному состоянию до грехопадения. А одежда – это то, что соответствует самостной установке. Обнаженность, которой не стыдились, означает полную включенность в Бога. А одеж да – это следствие стыда, который человек испытал, обнаружив себя вне Бога. Теперь он использовал другие инструменты для своего позиционирования. Он стал полностью надеяться на себя, и символически это выражается в том, что он оделся.

Не по вере живут не только неверующие, но и верующие, у которых только часть жизни совершается по вере: мы запираем дверь на замок, чтобы вор не зашел, мы думаем о том, как сохранить наши денежные сбережения, о том, что нам можно и чего нельзя есть с точки зрения медицины, и еще о многих вещах, применяя при этом естественные способы ведения. Все это входит в глубоком смысле слова в понятие одежды. И когда Господь говорит: Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться (Лк. 12: 22), то Он и это имеет в виду. А в таком смысле слово одежда означает установку души на собственные средства к поддержанию своей стабильности в этом греховном мире. Поэтому это первое действие уже падших людей имеет символический характер и описывает то, что пронизывает нашу жизнь настолько, насколько мы живем не по вере, а по каким-то другим правилам. Не знаю, можно ли без этого обойтись, но де-факто мы не обходимся, и это как раз и составляет нашу одежду. Когда святые отцы нам советуют, как держать свой ум во время молитвы, они используют слово совлечься, которое применяется, когда мы снимаем с себя одежду, – ум должен стать обнаженным. Это призыв к тому, чтобы, отдавая хотя бы часть своих сил, энергии и времени Богу, всю эту одежду, то есть мирские расчеты, в том числе и мысли, связанные с тем, как мы молимся, оставить и молиться по-детски.

Многие темы распространения и последствий зла раскрываются уже в первой книге Библии – книге Бытия. Как говорил святитель Феофан Затворник, слово Священного Писания одно, а применений его может быть много. Поэтому, когда мы обнаруживаем, что разные святые отцы по-разному толковали слово Священного Писания или даже один святой отец в разных местах по-разному объясняет то же самое место, это не значит, что только одно из толкований верно. Эти толкования взаимно дополняют друг друга, и все равно не могут до конца исполнить бесконечного cлова Божия.

Мы говорили о том, как преподобный Максим Исповедник определял, что есть грех. В некоторых других своих произведениях он раскрывал и прочие стороны грехопадения. Его мысль, входящая, как обычно у святых отцов, в русло Священного Предания, состоит в том, что источником грехопадения и одновременно его следствием является изменение внутренней установки человека. Установка первозданного человека на духовное наслаждение в богообщении изменилась под влиянием дьявола, действовавшего через змея на Еву, а через нее на Адама. А причиной, подвигшей первых людей нарушить заповедь, было стремление к чувственному наслаждению через вкушение с древа познания добра и зла.

Мы так часто слышим о противопоставлении духовного чувственному, что смысл стирается, как бывает, когда что-то слишком часто повторяется, поэтому следует напомнить смысл этих слов[33]. Когда в мир вошло чувственное наслаждение, а оно вошло в него при вкушении сладостного плода, то сразу явилось и страдание. (Эта глубокая и мудрая мысль содержится и в других духовных традициях, не только в христианской, и терминологически выражается по-разному.) И первым страданием, которое явилось в мир по вкушении запретного плода, было такое: И открылись глаза у них обоих и узнали они, что наги (Быт. 3: 7). Это чувство – страх и стыд – страдательное. От вкушения с древа пришло наслаждение и одновременно с ним вошло и страдание. Таково первое появление страдания, как мы воспринимаем это через Божественное Откровение в Священном Писании. В первозданном бытии не было ни наслаждения, ни страдания в том смысле, в каком мы сейчас эти слова понимаем. Однако, разумеется, первозданный человек не был ко всему равнодушен, доминантой человека было его пребывание в Боге, которое являлось наслаждением совершенно иной природы – духовным, внеположным чувственному наслаждению. В таком наслаждении не было никакого страдания. Страдание вошло через чувственное наслаждение, оно связано с ним и идет вслед за ним. Это духовный закон.

Если то, о чем мы читаем в книге Бытия, приложить не к телу, а к душе, то увидим, что человек обычно находится в одном из двух крайних состояний. Худший вариант – когда он мнит себя защищенным, одетым, неуязвимым для влияния мира. Когда же Господь, желая спасения, посылает те или иные испытания и человек обнаруживает себя – перед своими собственными глазами или перед глазами других людей (в смирительных ситуациях, что особенно тяжело имеющим тщеславие), тогда, узрев состояние своей душевной наготы, беспомощности, несостоятельности, человек начинает страдать. Может быть, это корень всех остальных страданий – другие виды страдания как-то сопрягаются с этим основным.

Только те люди, которые во Христе преодолели свою самодостаточность, гордость, всецело отреклись от какого бы то ни было упора на самих себя и в этом отношении вернулись в первозданное состояние, только такие святые смиренные люди не знают этого страдания. Проявлением такой святости и вместе с тем символом святости в целом является подвиг юродства, когда человек достигает такой степени смирения, что может ходить среди людей обнаженным, а самое главное, ничего не защищает и не скрывает в своей душе, но готов быть уязвленным до конца, до предела, по образу Христову.

Мы читаем в главе 2 книги Бытия: И сказал человек: вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа (Быт. 2: 23). Это – имя, данное Адамом жене до грехопадения. А в главе 3 после грехопадения: И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих (Быт. 3: 20). Теперь Адам именует жену иначе. В чем разница? Выше говорилось, что когда человек кого-то называет, то этим именованием он ставит называемого в определенные отношения с собой и миром. И вот этот образ отношений изменился. Если в первом случае это единство в Боге, то во втором – установка на такие отношения между мужчиной и женщиной, между человеком и миром (мы уже говорили, что отношения между мужчиной и женщиной символизируют отношения между человеком и миром), которые уже не связаны с Богом, но автономны. Вот какое большое значение имеют имена.

Грехопадение, как мы читаем о нем в главе 3 книги Бытия, не является лишь однократным событием, происшедшим в райском саду. Это реальность, которая актуальна для каждого из нас, для всего общества, для всего мира, для каждой семьи. Имеется в виду не только та общая мысль, что мир лежит во зле и мы живем в пораженном грехом мире, но и то, что все, что происходило между змеем, женой, мужем, актуально и для нас. Об этом очень подробно написано в православных аскетических книгах. Более понятными для нас являются книги не древних святых отцов, а святых аскетов, которые жили ближе к нам по времени, в частности, творения духовных писателей XIX века Феофана Затворника Вышенского, Игнатия (Брянчанинова) и других. В этих книгах раскрывается, каким образом мы подвергаемся искушениям.

Подобно тому как змей, или сатана через змея, обратился к человеку, мы находимся то в большем, то в меньшем обстоянии различными помыслами. Вообще говоря, обстояние – это выражение максимальной духовной войны, что случается с нами крайне редко при каких-то особых обстоятельствах или даже не случается вовсе. Но во всяком случае, грех начинается с того, что в нас появляется некая мысль, которая иногда воспринимается как явно греховная, иногда как нейтральная, иногда даже как благочестивая и благая. Точнее сказать, это не мысль, а помысел, потому что мысль – это нечто зависящее от нашего произволения. Когда мы, например, продумываем ту или иную жизненную или профессиональную проблему, то это не помыслы, а мысли. А вот когда помимо нашего желания возникает мысль, которая иногда кажется нам нашей, то это помысел, который вбрасывается в нас извне падшими духами. Когда такой помысел находит какой-то отклик в наших искаженных грехом началах, связанных со змеем, иначе мы вообще не могли бы его слышать и воспринимать, то это подобно тому, что предлагалось первым людям. Никогда внушенный помысел не бывает такого типа, как, например, «поешь бумагу» или «положи руку в огонь», то есть таким, чтобы вызывал у нас отвращение, а всегда бывает приглашающим нас к какой-то усладе. И аскетический совет состоит в том, чтобы на первом же этапе внедрения отрезать этот помысел усилием воли, не соглашаться с ним. Если это совершено, ты мы не только не заражены грехом, а, наоборот, перед Богом предстаем как одержавшие победу при этом нападении. Если же нет, процесс переходит на новые стадии, которые святые отцы называют вниманием, сосложением, пленением. По мере того как мы сначала обращаем внимание на этот помысел, потом начинаем собеседовать с ним, потом этот помысел нас пленяет, и мы мыслью или уже делом совершаем то, что этот помысел нам предлагает, мы становимся не победителями, а побежденными. Эта последовательность, регулярно повторяющаяся в нас, – та же самая, что имела место в диалоге сатаны через змея с людьми в раю. Поэтому повествование об этом, как и все, что дано в Божественном Откровении, как и все, что написано в Священном Писании, говорит очень важные и глубокие вещи каждому из нас.

В результате грехопадения извратилась созданная Богом иерархия человеческой природы. Человек изначально был создан с душой и телом, потом Бог, как мы об этом читаем, вдунул в лице его дыхание жизни и стал человек душею живою (Быт. 2: 7). В более поздней терминологии апостола Павла это значит, что человек имеет еще и дух (см.: 1 Фес. 5: 23). Потом Бог насадил рай и поместил в нем человека. А когда человек был изгнан из рая, иерархия, при которой человек через дух общался с Богом, душа одухотворялась и просвещалась Богом, а тело участвовало в этой духовной жизни посредством души, извратилась. Человек как бы перевернулся кувырком и через первичную тягу к чувственному наслаждению стал основываться на плоти и на чувствах. Душа стала питаться чувствами, дух стал питаться душой, одушевляться вместо того, чтобы одухотворять душу. Произошел разрыв с Богом.

В отношении действия падших духов люди, не освободившиеся от общения с ними, различаются. Есть люди, которые уже пленены ими. Это и те, которые вообще позиционируют себя вне Церкви, и те, которые в каком-то смысле осознают себя как православные христиане, но для них вообще не существует проблемы освобождения от общения с падшими духами. Они не считают, что находятся в состоянии искушения или духовной брани: или не замечают, или не хотят этого признавать.

А что касается людей, которые в соответствии с той возможностью, которая задана Христом Спасителем, идут путем духовной жизни, то они знают, как трудна эта духовная борьба и сколько она требует сил и времени, иногда ей и конца не видно. Пока мы не освободились от общения с падшими духами, у нас утеряна та свобода, которую Бог дал человеку, когда его создавал. Если свободный человек свободно правит всем тем, что даровал ему Бог, всеми вещами, видимыми и невидимыми, то через пленение в этой борьбе человек делается их пленником. И каждый из нас может на своем опыте свидетельствовать о себе, когда он побеждает, а когда побеждается. Начиная с такой мелочи, как человек, проснувшись, находится перед выбором: сразу ли ему встать или еще поваляться, и заканчивая глобальным выбором устройства целых обществ, в частности, того общества, в котором мы живем.

Существует иллюзия по отношению, например, к нашему быту, что свобода ограничена только материальным достатком. Но когда человек, имеющий достаточно средств, чтобы приобрести все, что ему нужно, покупает, допустим, часы, ему только кажется, что он делает это, чтобы знать, который час. На самом деле, делая выбор из большого количества предметов, функционально одинаковых, но различающихся ценой, он фиксирует свою принадлежность к определенной социальной группе. Эти часы как бы сообщают: «Я такой-то, не такой, не такой, не вот такой, а такой». Тем самым не человек является хозяином вещей, а они становятся хозяевами над ним, а точнее, духи поднебесные, находящиеся в подчинении у князя мира сего. Человек делается их пленником. Он не использует, а является используемым.

Каким именно образом падшие духи уже в масштабе целых обществ на еще более глубоких уровнях используют человека, показывают примеры, с одной стороны, тоталитарных обществ, с другой – так называемых «демократических» режимов, когда падшие духи делают человека пленником через иные инструменты власти. Хотя проявления этого имеют здесь совсем другие масштабы, чем в вопросе о том, съесть ли мороженое, если очень хочется, или не съесть, глубинная суть, или схема взаимодействия, от этого не меняется: отвергнуть или принять поступающее предложение. Если в большинстве случаев индивидуального выбора решиться отвергнуть помысел не так уж трудно, хотя и в этом мало кто из нас последователен, то, живя в этом мире, быть совсем свободными от него, подобно юродивым, почти невозможно, и даже неизвестно, найдется ли вообще сейчас такой человек.

В 21-м стихе главы 3 книги Бытия мы читаем о том, что сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их. Учитывая то внешнее обстоятельство, что убийства животных тогда не было, святые отцы трактуют эти кожаные одежды просто как человеческую кожу. В первозданном человеке была плоть и кровь, душа и дух, а вот кожа – это уже артефакт падшего человека. Кожа – это милость Божия, она была дана Богом человеку, чтобы он мог выжить в тех новых условиях вне рая, в которые был поставлен.

В раю человек имел дар, который после грехопадения утратил. Это дар слышания голоса Божия. Мы встречаем свидетельства слышания голоса Божия в Новом Завете, например, Сей есть Сын Мой возлюбленный (Лк. 9: 35) и в Ветхом Завете читаем о том, как Господь обращался к Моисею, равно как и в некоторых других случаях Бог обращался – и человек слышал голос Божий, но это прорывы, исключения. В наследство падшему человеку досталась возможность таинственного духовного зрения, ощущения Божественного присутствия, то есть видения умными глазами. Конечно, речь здесь идет не о зрении в узком смысле слова, а об ощущении, причастии, возможности общения, диалога. Этимологически слова свет, кожа в древнееврейском языке сходны по корням. Тело (или кожа) является границей между внутренним и внешним. На коже, на теле запечатлены данные и внешнего, и внутреннего бытия. И это соответствует нашему обыденному опыту, ибо про человека бесчувственного мы говорим, что он толстокожий, и, напротив, имея в виду человека, который по отношению к страданиям мира не имеет никакой защиты и совершенно сокрушается ими, мы говорим: «У него как будто кожи нет», подразумевая, что в этом мире человек является незащищенным и ранимым.

Продолжая чтение Священного Писания, мы узнаем историю о детях Адама и Евы, о первом убийстве, о Каине и Авеле. Не входя в детали, которые здесь не так уж существенны, отметим, что этимология имени Каин связана с установкой на делание для себя, в то время как один из вариантов этимологии имени Авель – «бренность, тщета», то есть непривязанность к делам этого мира, незаинтересованность в них.

С символической точки зрения существенно и то, что Каин был земледелец, а Авель – пастырь. (Тема споров земледельца и скотовода присутствует не только в Священном Писании, но и во многих текстах, относящихся к исторически близким культурам – шумерской, древневавилонской, однако там соперничество носит мирный характер.) Земледелие ориентировано на монолог, детерминировано, циклично, в то время как пастырство заключает в себе общение, дыхание свободы, открытость во времени. И хотя Господь в Святом Евангелии в качестве символов употребляет и такие, что относятся к земледелию, например, в притче о сеятеле (см.: Мф. 13: 3–23, Мк. 4: 3–20, Лк. 8: 5–15) и других притчах, но более полно и Он, и вся традиция Божественного Откровения выражает Его домостроительство в терминах пастырства, потому что Он Сам о Себе сказал: …и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его, за чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса (Ин. 10: 3–5) – и далее: Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин. 10: 11). Это более живые, более свободные отношения, которые к тому же выводят за пределы земной жизни через заклание, через жертву. Иоанн Богослов называет Иисуса Христа Агнец, закланный от создания мира (Откр. 13: 8). Все это вместе с этимологией имен Авеля и Каина выявляет связь их занятий с тем, что Каин символизирует самостного человека, а Авель – невинного страдальца, как бы уготованного к тому, чтобы стать прообразом Самого Господа и быть убитым.

И только тогда, когда свобода не нарушается, пастырство и земледелие совпадают между собой, как это выражено у Пушкина в стихотворении «Сеятель»: «Свободы сеятель пустынный, / Я вышел рано до звезды; / Рукою чистой и безвинной / В порабощенные бразды / бросал живительное семя – / Но потерял я только время, благие мысли и труды… / Паситесь, мирные народы! / Вас не разбудит чести клич. / К чему стадам дары свободы? / Их должно резать или стричь. / Наследство их из рода в роды / Ярмо с гремушками да бич».

Автор идентифицирует себя с сеятелем и с пастырем одновременно, а это совмещение возможно только при условии тяги к свободе тех, кого он пасет. Не к свободе как своеволию, как желанию вырваться из любого ярма, а к свободе от страстей, к разрыву со всеми пленяющими нашу душу падшими духами при готовности отдать за эту свободу все, вплоть до самой жизни. Таким образом, эти сло ва поэта относятся не только к рассматриваемой нами теме, но в не меньшей степени, чем богословские произведения или проповеди, ставят перед нами кардинальный вопрос человеческой жизни и являются тем словом, о котором апостол Павел сказал, что это меч, который проникает до разделения… составов и мозгов (Евр. 4: 12).

В рассказе о Вавилонской башне говорится, что у всех людей после Потопа был один язык. И они, двинувшись с востока, поселились на равнине в земле Сеннаар. По древнему преданию, Сеннаар – земля, где хоронили. И решили строить там башню не из готового природного материала, а из кирпичей, которые люди делали сами, то есть из искусственного материала. В результате строительства произошло так называемое Вавилонское смешение[34]. Когда говорится об одном языке, то имеется в виду не столько внешняя форма языка, сколько наличие взаимопонимания, душевного сродства – в том смысле, в котором мы сейчас употребляем выражение: они нашли между собой общий язык, Вавилонское смешение означает, что разрушилось взаимопонимание и душевное сродство. В Библии, которая вся говорит о внутреннем, именно это имеется в виду.

Такова одна сторона вопроса. А другая состоит в том, что формообразующей основой, базой языка являются имена (сначала те имена, о которых мы читаем в Библии) и уже на них достраивается сам язык. Когда в результате Божественного вмешательства языки смешиваются, делаются различными, то люди начинают по-разному называть вещи, по-разному соотноситься с вещами, и в этом смысле жить как бы в разных мирах. Потому что именование человеком мира – это совсем не то же, что различное называние и опознавание людьми одних и тех же вещей, а то, что через именование вещей человек своим видением мира активно воздействует на него.

Хорошо это или плохо? Это не только плохо, но и хорошо. Человеческий замысел, который Бог разрушил, был худым. Один из теперешних вариантов построения Вавилонской башни – то, что мы называем глобализацией. Начиная со времени библейской Вавилонской башни люди говорят на разных языках, а глобализация – это приведение всех не тоталитарными, а другими инструментами власти к единому типу мышления и к единому языку. Таким образом, глобализация подобна построению Вавилонской башни, которая, став делом не богоугодным, была разрушена. После того как Господь осуществил Свое действие, народы, а впоследствии и отдельные люди, разделились. С одной стороны, всякое разделение худо. Если бы не было греха, то не было бы и разделения – первопричиной его является грехопадение. А с другой стороны, возможность сначала для каждого народа, а потом и для каждого человека идти своим отдельным путем в конце концов может способствовать тому, что человек и народ, осуществляя свое неповторимое призвание, взойдут к Богу. И тогда произойдет соединение, о котором мы слышим в тропаре праздника Пятидесятницы.

Очень важно различать соединение свыше и вавилонское единение, единение снизу. Попытки создания модели такого общества можно найти в тоталитарных режимах, а теперешняя, более эффективная попытка может реализоваться через цивилизацию и, главное, через систему мышления западного типа, которая создает видимость совершенно свободного выбора. И вавилонское разделение, и вавилонское соединение не богоугодно, потому что угодно только то соединение, которое идет свыше, от Неба, от Духа Святого. Поэтому когда мы, говоря о последствиях греха, утверждаем, что разделение является одним из таких последствий, то, относясь к этому отрицательно, надо учитывать, что не всякое разделение безусловно худо и не всякое соединение безусловно хорошо.