Читать книгу Русские мальчики (сборник) - Протоиерей Владимир Чугунов, Владимир Чугунов - Страница 8

После молитвы стало немного спокойнее. Однако враг несколько раз подступал со своим рационалистическим: «Так-то оно так, а в жизни – хлоп, и нету». Но я гнал эти помыслы, призывая на помощь Царицу Небесную: «Враже, предложение твое – на главу твою. Божия Матерь, помоги мне!» И читал «Богородцу».

Стемнело быстрее обыкновенного. Небо опустилось на потемневшие крыши домов. Воздух насытился влагою. Вода в пруду почернела. Скотину потянуло к хлеву.

Дождавшись, когда последняя корова подымется в ипяковский проулок, на велосипеде выехал на дамбу.

Машина стояла на прежнем месте. И я специально свернул в её сторону и, не торопясь, проехал мимо. За темнотою стёкол едва угадывались силуэты людей.

За Ипяковым свернул на зады и помчался укатанной полевой дорогой к сереющим в сумерках пятиэтажкам своего родного совхоза «Доскина». Кое-где, как маячки, уже светились окна.

И мне ужасно захотелось домой, в тепло, уют, в атмосферу любви и простых семейных радостей – такими бесценными показались они мне теперь!

На другой день узнал от хозяйки, которая пошла звонить в милицию, что машина стояла дотемна. Милиция приехала лишь к обеду, прямо в дубовую рощу. На прежнее раздолье что-то не потянуло. Подкатили на «уазике», опросили, записали. На меня поглядывали с нескрываемым любопытством, точно пытались загадку разгадать. Я к этому привык: сколько пасу, никто не верит, что это моя профессия, а как с первого сезона пошло, так и до сих пор – семинарист. Так же, помнится, подкатил раз к нашему низенькому домику на Новских выселках милицейский «уазик». «Предъявите документы». Посмотрели, повертели – и уехали ни с чем: не тунеядцы же – коров пасём.

Эти, правда, документы не спрашивали. Свозили к знакомому месту происшествия, поглазели на начатую яму, ещё раз попросили показать, как и что происходило, переговорили меж собой и, объявив, что этот конец дамбы не их район, завезли меня к стаду, которое остался караулить приехавший с ними Борис Павлович (без него бы не нашли), и уехали.

В селе посудачили, порядили и успокоились.

А я в ожидании неминуемых перемен жил как на иголках, и стоически тянул до первого снега.

Он выпал в знаменательный день Покрова.

К вечеру потянуло по верху сосен северным ветром, замутило, завертело и в несколько минут буквально потопило в снежной замяти. Коровы остановились, как под проливным дождём, свесив уши, склонив морды к самой земле.

А мне было радостно!

В село стадо входило по снегу. Вокруг было белым-бело. Прощай привольная жизнь до следующей весны!

Поднявшись на ипяковский бугор, остановился, сошёл с велосипеда и оглянулся. Снежная туча неслась очень низко, очень стремительно. Выше виднелось совершенно чистое небо. Кое-где пробивавшееся сквозь метель солнце ярко высвечивало белые крыши домов, повисшие на лапах сосен за гавриловской школой клочья снега, слегка опушенные, сильно почерневшие вдруг ветви яблонь и вишен в садах. Правее, на фоне окинутых лебяжьим пухом полей синела дымчатая полоска леса с курившимися отравой трубами дзержинского химкомбината. Дубовая роща, сосновые прогоны, кабаньи и лосиные угодья берёзовых перелесков – всё казалось другим, помолодевшим, очищенным. Влево тянулась к Оке дамба. Метель уходила к Нагулину. На чистом небе отчетливо выделялся глинистый, постоянно оползавший высокий берег Оки, чёрные, по-спортивному раскинувшие лапы вышки ЛЭП, с провисшими нитями проводов, заливные луга, закуток, окаймлённый стаей корявых дубов – одно из тех мест, где и небо было ближе, и многое виделось совершенно иначе.

Благостно-тоскливо защемило сердце. Странно, последнее время с нетерпением ждал этого момента, считая, можно сказать, минуты, а теперь не хотелось уезжать – будто что отрывал от сердца. Так же, наверное, смотрят на пройденный путь альпинисты. Что ждало впереди, не знал, но предчувствовал: лучшей жизни уже не будет, как не бывает другого детства, второй юности. Я знал из «святых отцов», что человеку дан от Бога дар творчества для того, чтобы, прежде всего, творить собственную судьбу, то есть жизнь. И дорога она была мне именно поэтому. Не будь её так трудно, так скорбно и так радостно выжитой, чего бы и жалеть? Теперь же каждый кустик, каждое деревце, каждый закуток напоминали о пережитом, вымоленном, воспетом!

Дома меня ждало письмо из редакции журнала «Москва»: известие о приятии к публикации повести «Малая церковь» и просьба зайти, когда буду в столице.

«Вот и перемены», – решил я.

И стал собираться в дорогу. Встречи с Москвой никогда не проходили напрасно. Многообещающей представлялась и эта поездка.

Я уезжал ночным поездом.