Читать книгу Героини Овидия - Публий Назон Овидий - Страница 2

Демофоонт, что к своей хозяйке, Родопской Филлиде,[11]

Дольше, чем ей обещал, не возвращаешься ты?

Только рога у луны до полного круга слилися,

Бросила якорь твоя к нашему брегу ладья.

Месяц четырежды гас, четырежды вновь нарождался,

А на Сифонских[12] волнах нету Актейских судов.

Если ты дни перечтешь, как наша любовь их считала,

Раньше ль законного дня жалоба наша звучит?

Долго надеялась я. Едва осмеянию веры

Верится; лишь вопреки сердцу виню я тебя.

Сколько лгала я себе за тебя, примечала как часто,

Точно стремительный Нот белые нес паруса.

Как я Тезея кляла, что сына пустить он не хочет,

Но твоего корабля, может быть, он не держал.

Как я дрожала, пока ты плыл по течению Гебра,[13]

Чтобы седая волна твой не пожрала корабль.

Часто, прося у богов, чтоб ты был здоров, беспощадный,

Я на святых алтарях ладан с молитвою жгла;

Часто, видя, что ветер и небу приветен, и морю,

Я говорила в душе: «Если здоров, то придет».

Верное сердце о всем, что спеху бывает помехой,

Думало, сколько тому я вымышляла причин.

Но не вернулся злодей! Ни боги, которыми клялся,

Не воротили тебя к нам, ни Филлиды любовь.

Демофоонт, ты ветрам признания предал и парус:

Нет их назад, парусов! правды в признаниях нет!

Чем-же грешна я, скажи? – одною любовью безумной.

Но послужила тебе эта во благо вина.

Я злодейка в одном: тебя приютила, злодея,

Но и злодейство мое только услуга тебе.

Где же ты, верность и честь, и руки пожатье с рукою,

Где ты, на лживых устах столько звучавший мне бог?

Где Гименей тот, кого обещал ты на долгие годы,

Нашего брака с тобой и поручитель, и вождь?

Морем клялся ты мне, удрученным волнами и вихрем,

Часто где путь твой лежал, часто и будет лежать,

Клялся и дедом[14] своим, – коль только и тот не измышлен, —

Кто усмиряет морей вихрем изрытую гладь,

Клялся Венерой и мне нанесшими тяжкие раны

Луком – доспехом ее, факелом жаркой любви,

И благосклонной Юноной, хранящей законное ложе,

И богини святым таинством жгущей смолу.[15]

Если б из стольких богов оскорбленных каждый задумал

Мстить за свое божество, к мести не стало б тебя.

О безумье! сама я лодки чинила худые,

Чтобы на крепких судах мог от меня ты бежать;

Весла сама я дала, – на них и пустился ты в бегство.

Ах, от своей же руки горькие раны терплю!

Веру дала я речам, рекою струившимся, лживым,

Веру я роду дала и родовым божествам,

Веру дала я слезам; и в них, знать, притворство возможно,

Есть искусство и в них: только вели – побегут.

Веру дала и богам; но надо ли столько залогов?

С малою долей их мог бы ты мной завладеть.

Горе не в том, что тебе дала я жилище и пристань:

Только б остались они крайней услугой моей!

Стыд, что пристанище я венчала супружеским ложем,

Стыд и позор, что свое тело тебе предала.

О, перед этою ночь, когда бы была и последней

Ночью моею, и в гроб чистой Филлида легла!

Но понадеялась я, затем что тебе послужила, —

Ведь по заслугам всегда вправе надеяться мы.

Много ли подвига в том – обмануть доверие девы!

Нет, не таких простота стоила наша наград.

Так, обманули твои влюбленную женщину речи, —

Боги, да будет твоих подвигов это венцом!

Пусть изваянье твое поставят в Эгейской столице,

А пред тобою отец встанет во славе своей:

С ним пораженный Скирон и грозного гибель Прокруста[16]

Встанет, и Синий,[17] и тот злой полумуж – полубык,

И покорение Фив, и павшие в битве Кентавры,

И зазвучавший пред ним чёрного бога[18] чертог.

После ж того на твоем отметят пускай изваянье:

«Вот обманувший своей казнью любовницу гость».

Знать, из бесчисленных дел и подвигов громких отцовских

Лишь о покинутой ты критянке[19] рад поминать.

В чем он повинен одном, одно тебя восхитило;

Верно наследуешь ты козни отцовской, злодей.

Та, – не завидую ей, – наслаждается лучшим супругом[20]

И на покорных хребтах тигров высоко сидит;

Нашего ж брака бегут презренные мною Фракийцы,

Ибо чужого своим я предпочла жениха.

Скажет иной: «Пусть теперь в ученые едет Афины;

Бранною Фракией царь будет другой управлять,

Дело венчает конец». О, пусть не знает удачи,

Кто по исходу дела самые хочет судить.

Если же наша волна твоею запенится греблей,

Вот позабочусь, когда я о себе и своих.

Ах, не заботилась я, тебя мое царство не манит,

И не Бистонской[21] волной тело омоешь свое.

Все отъезжавшего тот очам мерещится образ,

Как отплывающий флот наши теснил берега.

Смел ты меня обнимать и, к шее прильнувши подруги,

Долго и жадно к моим губы свои прижимать,

И с моими слезами сливаться слезами твоими,

Плача, что вот паруса ветер попутный влечет,

И, расставаясь со мной, последнее вымолвить слово:

«С факелом брачным ты жди Демофоонта назад»!

Ждать ли? Но ты отъезжал, чтоб больше назад не вернуться!

Ждать? Но твоих парусов нашим не видеть волнам!

Все же, однако я жду. Вернись, хоть и поздно, к подруге,

Временем только пускай верность твоя погрешит.

Боги! чего я прошу? Быть может, другая супруга

Милого держит и к нам неблагосклонная страсть;

Я уж забыта тобой, никакой не знаешь Филлиды,

Горе, коль спросишь меня, что за Филлида, отколь?

Демофоонт, это та, которая после блужданий

Долгих открыла тебе Фракии порт и приют,

И приложила свое к твоему богатству, и много

Бедному денег дала, много сбиралася дать;

Та, что тебе предала широкое царство Ликурга,[22]

Именем женским едва руководимый народ,

Где ледяная Родопа бежит под Гемом тенистым,

Й, пробираясь меж гор, льется божественный Гебр;

Та, что девство тебе предала при птицах зловещих,[23]

Пояс невинный руке лживой дозволив сорвать.

Свахой над ложем моим Тизифона[24] мрачная выла,

Птиц сиротливых вокруг песня лилась не к добру;

Там и Аллекто[25] была, – короткие змеи на шее,

И погребальный мерцал в факелах зыблемых свет.

Скорбная все по скалам, по темным блуждаю вершинам,

И перед взором моим берег далеко лежит.

Свет ли дневной откроет всю даль, холодные ль светят

Звезды, хочу различить, что это в море за вихрь.

И едва вдалеке подплывающий парус замечу,

Думаю – это ко мне добрые боги ведут.

Быстро на берег бегу, едва над водой удержуся,

Первые волны куда зыбкое море несет.

Ближе и ближе бегут, трудней и трудней мне держаться;

Вся помертвевши, рабам на руки падаю я.

Есть там заливчик, слегка изогнутый узкой лукою,

Грудой обрывистой в нем крайние скалы торчат.

Вот откуда в волну хотела низвергнуться телом

Я, и опять захочу, если не бросишь ты лгать.

Навзничь меня принесут к твоим побережиям волны,

Непогребенная вновь взорам предстану твоим.

Пусть ты жестокостью сталь превзошел, и себя, и железо,

Все же промолвишь: «Не так встретиться надо бы нам».

Часто жажду к ядам я чувствую, часто кровавой

Смертью хочу умереть, грудь поразивши мечом,

Или шею за то, что рук отдавалась неверных

Тесным объятьям, хочу в тесную петлю вложить.

Ранним концом искупить я чести должна поруганье,

Долго ли медлить еще в выборе смерти моей?

И на могиле моей тебя, ненавистный, напишут,

В этих, в подобных ли им будешь ты назван словах:

«Демофоонт погубил Филлиду, любившую гостя;

Смерти причиною он, казнь совершила сама».