Читать книгу поэт и динозавр - Пётр Корольков - Страница 3

Серое утро порывами ветра всклокочено.

Пуст и беспечен, я скован бездействия пленом.

Жизнь – автостоп; одиноко стою на обочине.

Грязные звуки плывут по отравленным венам.

Нервные срывы, а может быть просто куражась,

Будней бетон я крошу в порошок сумасшествия.

В новую пропасть шагаю не глядя, торжественно;

Грудь разрывает бесцельная ажиотажность.

Бежевой кашей становятся лица знакомые.

Мнимый покой, и из дома не выйти неделю.

Ползает взгляд, превращается мозг в насекомое;

Жадно бросаю себя в паутину безделья.

Время слоится; подобие собственной тени,

Тщетно пытаюсь порвать я оковы привычности.

Бремя души и детали несобранной личности

Слабо мерцают узором нелепых сплетений.

Там, где лицемерие превращается в панацею,

в способ избежать большинства проблем и вопросов,

я становлюсь ангелом и демоном в одном лице, и

на судьбу продолжаю печатать слепые доносы.

Продолжаю делать вид, будто ничего не случилось,

для себя открывая реальности новые грани;

без конца и начала надеясь на ту беспричинность,

что с рождения до смерти нас всех хаотично тиранит.

Не нуждаясь ни в голосе неба, ни в накипи догм,

я срываюсь с хождений по старым бессмысленным схемам;

все вокруг заставляю казаться бездумным, бездомным,

вездесущий порядок в себе нарушая системно.

Игнорируя страхи и писаных правил угрозы,

на маршруте своём я отметил узлы переходные;

мой патриарх и судья – Уильям Берроуз,

Эдик Старков – мой адвокат и духовник.

Гроза забирает последние крохи,

из рук вырывая мой сломанный зонт;

последние дети ушедшей эпохи

в экстазе сгорают под клубный музон.

Дорога сквозь слёзы безумно хохочет,

глотая подошвы глазницами луж;

свисают заката кровавые клочья,

огнём обдавая сердечную сушь.

В ноктюрне дворов истончается кожа;

событий состав исчезает в депо.

Без нот сожаления время проложит

на старом пожарище новый окоп.

Закат – торжество декадентов,

восход – манифест футуристов;

дорога в кольчугу одета

колёсного стука и свиста.

Похмелье обратной дороги,

приезда счастливое пьянство;

души обивают пороги

изменчивость и постоянство.

Фасадов щербатые лица

с прогулки за стол приглашают;

дымится булыжною пиццей

мощёная площадь большая.

Залива змеиная кожа

на берег ползёт валунами;

и порт в белом сумраке ожил,

взорвав тишину между нами.

Моргает рогатая башня,

грызёт перекрытий намордник.

Я ключ от событий вчерашних

оставил на острове Мёртвых.

Пеной из пасти слепого дракона

Снег объявил ультиматум весне;

Жёлтые стёкла в синих вагонах

Бьют по безумной глазной белизне

Пляшет на плитах консервный конструктор,

Выварив кашу кирпичных кастрюль;

Полупещерные овощи-фрукты

Выросли в рельсово-шпальный патруль

И швыряет листовки директор небесного бункера,

Стуком в дверь отвечая на шёпот печатных полос

Петли запали в чердачные горла,

Вольные шеи втянув в потолок

Солнце следы свои ластиком стёрло;

Ярко из ярости вырвался клок

Чёрные дыры вползают под веки,

Пьют растворитель компьютерных снов;

Ветер ограбил воздушные реки,

Став океаном несказанных слов

И костёр разжигает директор небесного бункера,

Растирая в золу угольки затухающих звёзд

Без билета время провозит

по знакомым прежде местам;

мыслей стук в голове нарастал —

он сродни надоевшей занозе.

Повторяется старый маршрут;

сон сменяет утихшую песню,

а внутри снова пусто и тесно,

и сомнения заживо жрут.

Цепь из лиц и видений неясных

подо лбом кандалами звенит;

взгляд взметнулся и вышел в зенит,

срезав кромку небесного наста.

Ночь – предвестница будущих драм —

наложила на звёзды запреты;

я несусь сквозь неё без билета,

но уже выходить мне пора.