Читать книгу Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник) - Рафаэль Сабатини - Страница 22

Предоставив приятелю действовать в качестве своего полномочного представителя и объяснить мадемуазель де Керкадью, что только искреннее раскаяние вынудило его уехать не простившись, маркиз укатил из Сотрона в полном унынии. Для человека с таким тонким и взыскательным вкусом суток с мадемуазель Бине оказалось более чем достаточно. Он вспоминал об этом эпизоде с тошнотворным чувством – неизбежная психологическая реакция, – удивляясь тому, что до вчерашнего дня она казалась ему столь желанной, и проклиная себя за то, что ради такого ничтожного и мимолетного удовольствия он поставил под угрозу свои шансы стать мужем мадемуазель де Керкадью. Однако в его расположении духа нет ничего странного, так что я не буду на нем задерживаться. Причина гнездилась в конфликте между скотом и ангелом, которые сидят в каждом мужчине.

Шевалье де Шабрийанн, бывший при маркизе чем-то вроде компаньона, сидел напротив него в огромном дорожном экипаже. Их разделял складной столик, и шевалье предложил сыграть в пикет. Однако маркиз, погруженный в раздумье, не был расположен играть в карты. В то время как экипаж громыхал по булыжной мостовой Нанта, он вспомнил, что обещал мадемуазель Бине посмотреть ее сегодня вечером в «Неверном возлюбленном». А теперь получается, что он бежит от нее. Мысль эта была невыносима по двум причинам: во-первых, он нарушил данное слово и ведет себя как трус. Во-вторых, он дал повод этой корыстной маленькой шлюхе – так он теперь мысленно называл ее, и не без оснований, – ожидать от него помимо полученного щедрого вознаграждения прочих милостей. Она почти выторговала у него обещание устроить ее будущее. Он должен взять ее в Париж, предоставить дом, полностью обставленный, и при его могущественном покровительстве двери лучших столичных театров распахнутся перед ее талантом. К счастью, он не связал себя никакими обязательствами, однако и не отказал. Теперь необходимо договориться, поскольку он вынужден выбирать между мелкой страстишкой, которая уже угасла, и глубокой, почти бесплотной любовью к мадемуазель де Керкадью.

Маркиз решил, что честь велит ему немедленно избавиться от ложного положения. Конечно, мадемуазель Бине устроит сцену, но ему хорошо известно лекарство от подобного рода истерик. В конце концов, деньги имеют свои преимущества.

Он потянул за шнурок. Экипаж остановился, у дверцы показался лакей.

– В Театр Фейдо, – приказал маркиз.

Лакей исчез, и экипаж покатил дальше. Господин де Шабрийанн цинично рассмеялся.

– Я бы попросил вас умерить ваше веселье, – отрезал маркиз. – Вы не поняли. – И он объяснился, что было редким снисхождением с его стороны. Сейчас он не мог допустить, чтобы его превратно поняли. Шабрийанну передалась серьезность маркиза.

– А почему бы не написать ей? – предложил он. – Должен признаться, что лично для меня так было бы проще.

Ответ маркиза как нельзя лучше показал, в каком он был состоянии.

– Письмо может не дойти до адресата, или его могут неверно истолковать, а я не могу рисковать. Если она не ответит, я так и не узнаю почему. Я не обрету спокойствия до тех пор, пока не положу конец этой истории. Экипаж подождет нас у театра. Потом мы продолжим наш путь и в случае необходимости будем ехать всю ночь.

– Черт возьми! – сказал господин де Шабрийанн с гримасой и больше не произнес ни слова.

Большой дорожный экипаж остановился перед главным входом Фейдо, и маркиз вышел. Вместе с Шабрийанном он вошел в театр, не подозревая, что сразу же попадет в руки Андре-Луи.

Андре-Луи разозлило долгое отсутствие Климены, уехавшей из Нанта в обществе маркиза. Его раздражение еще усиливалось из-за омерзительного самодовольства, с которым господин Бине отнесся к этому событию, которое невозможно было превратно истолковать.

Как ни стремился Андре-Луи подражать стоикам, сохраняя спокойствие духа, и судить с полной беспристрастностью, в глубине души он страдал и чувства его были оскорблены. Климену он не винил – он в ней ошибся. Она была просто бедным, беспомощным суденышком, гонимым любым дуновением. Ее снедала жадность, и Андре-Луи поздравлял себя с тем, что обнаружил это до того, как женился. Теперь он испытывал к Климене лишь жалость, смешанную с презрением, и жалость эта была порождена любовью, которую он так недавно питал. Она походила на осадок на дне бокала, после того как осушено крепкое вино любви. Гнев же Андре-Луи был направлен против отца Климены и против ее соблазнителя.

Мысли, обуревавшие Андре-Луи в понедельник утром, когда он обнаружил, что Климена не вернулась из поездки, в которую отправилась в экипаже маркиза, и так разозлили его, а тут еще подлил масла в огонь обезумевший Леандр. До сих пор эти двое мужчин испытывали друг к другу презрение, что часто случается в подобных случаях. Теперь же общая беда сделала их союзниками – так, по крайней мере, казалось Леандру, когда он отправился на поиски Андре-Луи. Он нашел его на набережной, напротив гостиницы. Андре-Луи курил с полной безмятежностью.

– Тысяча чертей! – воскликнул Леандр. – Как вы можете преспокойно курить в такое время?

Скарамуш взглянул на небо и сказал:

– По-моему, не так уж холодно. Светит солнце, и мне здесь очень хорошо.

– Я говорю не о погоде! – в сильном волнении возразил Леандр.

– Так о чем же тогда?

– Разумеется, о Климене.

– А! Эта дама перестала меня интересовать.

Леандр стоял прямо перед ним. Теперь он прекрасно одевался, и нарядный костюм подчеркивал красоту его фигуры, волосы были тщательно напудрены. Лицо было бледным, большие глаза казались еще больше, чем обычно.

– Перестала вас интересовать? Разве вы не собираетесь на ней жениться?

Андре-Луи выпустил облако дыма.

– Надеюсь, вы не желали меня оскорбить, предположив, что я буду довольствоваться объедками с чужого стола.

– Боже мой! – произнес сраженный Леандр и некоторое время пристально смотрел на Андре-Луи. – У вас совсем нет сердца? Вечный Скарамуш!

– Что же, по-вашему, мне делать? – спросил Андре-Луи, в свою очередь выказывая легкое удивление.

– По-моему, вы не должны уступать ее без борьбы.

– Слишком поздно. – С минуту Андре-Луи попыхивал своей трубкой, а Леандр в бессильной ярости сжимал кулаки. – Да и к чему противиться неизбежному? Разве вы боролись, когда я отнял ее у вас?

– Ее нельзя было отнять у меня, так как она не была моей. Я только вздыхал о ней, а вы ее завоевали. К тому же это разные вещи. Вы предлагали честный брак, а теперь ей грозит погибель.

Волнение молодого человека тронуло Андре-Луи, и он взял Леандра за руку.

– Вы мне нравитесь, Леандр, и я рад, что невольно спас вас от вашей судьбы.

– О, вы не любите ее! – страстно воскликнул Леандр. – Вы никогда не любили ее. Вы не знаете, что значит любить, иначе вы бы так не говорили. Боже мой! Если бы она была помолвлена со мной, я бы убил этого человека – убил, слышите? А вы… вы стоите здесь, покуривая, дышите воздухом и называете ее объедками с чужого стола. Не понимаю, как я не ударил вас за эти слова.

Он вырвал свою руку у Андре-Луи и, казалось, хотел ударить его сейчас.

– Вы зря сдержались – такой поступок подошел бы к вашему амплуа.

Леандр с проклятием повернулся на каблуках, чтобы уйти, но Андре-Луи остановил его.

– Минуту, мой друг. А теперь встаньте на мое место. Вы сами женились бы на ней сейчас?

– Женился бы я? – Глаза его страстно блеснули. – Женился бы я? Да скажи она, что выйдет за меня, я навеки стал бы ее рабом.

– Раб – верное слово, раб в аду.

– Подле нее для меня рай, что бы она ни сделала. Я люблю ее – я же не такой, как вы. Я люблю ее, слышите?

– Я знаю, хотя и не подозревал, что у вас столь сильный приступ этой болезни. Ну что же, видит Бог, я тоже любил ее, и достаточно сильно, чтобы разделять вашу жажду крови. Что касается меня, то одна голубая кровь Латур д’Азира вряд ли утолит мою жажду, и мне хотелось бы добавить к ней грязную жидкость, текущую в жилах мерзкого Бине.

На секунду он не совладал с волнением, и язвительный тон последних слов выдал Леандру, что под ледяной невозмутимостью бушует пламя. Молодой человек схватил Андре-Луи за руку.

– Я знал, что вы играете, – сказал он. – Вы чувствуете – да, чувствуете то же, что и я.

– До чего же мы хороши – братья во злобе. Кажется, я выдал себя. Итак, что дальше? Хотите посмотреть, как этого смазливого маркиза разорвут в клочки? Могу развлечь вас таким зрелищем.

– Что? – уставился на него Леандр, не уверенный, что Скарамуш, по своему обыкновению, не шутит.

– Все очень просто, если мне немного помогут. Вы мне поможете?

– Располагайте мной – я готов на все, – воскликнул Леандр. – Если вам потребуется моя жизнь – берите ее.

Андре-Луи снова взял его за руку.

– Пройдемтесь, я научу вас.

Когда они пришли домой, труппа уже обедала. Мадемуазель Бине еще не вернулась. За столом царило мрачное настроение, у Коломбины и Мадам было тревожное выражение лица. Дело в том, что отношения Бине с труппой с каждым днем становились все более натянутыми.

Андре-Луи и Леандр сели на свои места. Маленькие злобные глазки Бине следили за ними, а толстые губы сложились в кривую усмешку.

– Вы так внезапно подружились, – съязвил он.

– Как вы наблюдательны, Бине, – холодно ответил Скарамуш с оскорбительной ненавистью в голосе. – Возможно, вы поняли причину этой дружбы?

– Ее нетрудно понять.

– Развлеките труппу, изложив эту причину, – попросил Скарамуш и, не дождавшись, добавил: – Как? Вы колеблетесь? Разве ваше бесстыдство не безгранично?

Бине поднял большую голову.

– Вы хотите поссориться со мной, Скарамуш? – Гром загремел в его голосе.

– Поссориться? Вы смеетесь! С такими, как вы, не ссорятся. Все мы знаем, какой репутацией пользуются слепые мужья. Но боже мой, какова же репутация у слепых отцов?

Бине с усилием поднялся – огромная туша. Он яростно сбросил руку Пьеро, сидевшего слева, когда тот попытался остановить его.

– Черт подери! – взревел он. – Если ты будешь говорить со мной таким тоном, я все твои паршивые кости переломаю!

– Если вы хоть пальцем до меня дотронетесь, Бине, я наконец-то перестану сдерживаться и убью вас! – Скарамуш был, как всегда, спокоен, и потому его слова звучали особенно угрожающе. Труппа встревожилась. Он высунул из кармана дуло пистолета, который недавно купил. – Я хожу с оружием, Бине. Я честно предупредил и, если вы дотронетесь до меня, убью вас без всякого сожаления, как слизняка. Да, вот на что вы больше всего похожи – на слизняка. Толстое, омерзительно скользкое тело, гадость, лишенная души и ума. Нет, я не могу сидеть с вами за одним столом – меня тошнит. – Скарамуш оттолкнул тарелку и встал. – Пойду поем за общим столом внизу.

Вслед за ним вскочила Коломбина.

– Я с вами, Скарамуш, – воскликнула она.

Это подействовало как сигнал. Даже если бы все заранее сговорились, они не могли бы действовать более слаженно. Вслед за Коломбиной вышел Леандр, за Леандром – Полишинель, а за ними и все остальные. Бине остался во главе стола в опустевшей комнате. Он был потрясен, и его вдруг охватил страх, который не могла умерить даже ярость.

Бине сел, чтобы обдумать положение дел, и за этими печальными размышлениями через полчаса застала его дочь, наконец-то вернувшаяся из поездки.

Климена была бледна, и вид у нее был слегка испуганный. Теперь, когда ей предстояло нелегкое испытание – предстать перед всей труппой, ее охватило смущение.

Увидев, что в комнате один отец, Климена остановилась на пороге.

– А где все? – спросила она, овладев собой настолько, что голос звучал естественно.

Бине поднял голову и взглянул на дочь глазами, налитыми кровью. Он нахмурился, надул толстые губы, и в горле у него заклокотало. Однако, оглядев ее, он успокоился. Она такая грациозная и хорошенькая и выглядит как настоящая светская дама в длинном дорожном костюме темно-зеленого цвета, отделанном мехом. В руках – муфта, а на красиво причесанных каштановых волосах – широкая шляпа, украшенная пряжкой со сверкающим искусственным бриллиантом. Пока у него есть такая дочка, нечего бояться будущего, и пускай себе Скарамуш отмачивает какие угодно номера.

Однако Бине не произнес вслух ни одной из этих утешительных мыслей.

– Итак, дурочка, наконец-то ты явилась, – проворчал он вместо приветствия. – Я уже начинал беспокоиться, не придется ли отменять сегодня спектакль. Меня бы не особенно удивило, если бы ты не вернулась вовремя. В самом деле, с тех пор как ты решила играть козырными картами, не слушая моих советов, меня уже ничто не удивит.

Климена подошла к столу и, опершись о него, взглянула на отца сверху вниз чуть ли не надменно.

– Мне не о чем жалеть.

– Все дураки так сначала говорят. Да ты бы не призналась, что жалеешь, даже если бы жалела, – такой уж у тебя характер. Ты поступаешь по-своему, не слушая старших. Черт побери, девчонка, ну что ты знаешь о мужчинах?

– Я ведь не жалуюсь, – напомнила она.

– Пока нет, но все впереди. Ты скоро поймешь, что следовало слушаться своего старого отца. Пока твой маркиз сходил по тебе с ума, с этим дураком можно было делать все что угодно. Пока ты позволяла ему только целовать кончики пальцев… Ах, тысяча чертей! – вот когда надо было устраивать свое будущее! Да проживи ты хоть тысячу лет, такого случая больше не подвернется, ты его упустила – и ради чего?

Климена села.

– Ты низок, – сказала она с омерзением.

– Низок, да? – Его толстые губы снова скривились. – Я хлебнул довольно грязи со дна жизни, да и ты тоже. У тебя на руках была карта, с которой можно было выиграть целое состояние, если бы ты ходила так, как я подсказывал. Нет, ты сдала ее, и где же состояние? Теперь мы можем ждать удачи, как у моря погоды, а ждать придется долго, если в труппе будет такая погода, как сейчас! Негодяй Скарамуш проделал перед ними свои обезьяньи штучки, и они вдруг стали страшно добродетельными. Они не желают больше сидеть со мной за одним столом. – Он захлебывался от злости и сардонической веселости. – Твой друг Скарамуш подал им пример. Дошло до того, что он угрожал моей жизни! Грозился меня убить! Назвал меня… Впрочем, какое это имеет значение? Гораздо хуже, если в один прекрасный день труппа Бине обнаружит, что вполне может обойтись без господина Бине и его дочери! Этот ублюдок, к которому я дружески отнесся, потихоньку отнял у меня все. Сегодня в его власти отнять у меня труппу, а этот подлец достаточно неблагодарен, чтобы воспользоваться этим.

– Пускай, – пренебрежительно сказала мадемуазель.

– Пускай? – изумился он. – А что будет с нами?

– Труппа Бине абсолютно не интересует меня, – ответила Климена. – Я скоро еду в Париж. Там есть театры получше, чем Фейдо: Театр госпожи Монтансье[100] в Пале-Рояле,[101] «Амбигю Комик»,[102] «Комеди Франсез». Может быть, у меня даже будет собственный театр.

У Бине сделались большие глаза. Он вложил толстую руку в руку дочери, и она заметила, что рука дрожит.

– Он обещал? Обещал?

Климена взглянула на него, склонив голову набок. Глаза стали лукавыми, на безупречных губах играла странная улыбка.

– Он не отказал, когда я попросила об этом, – ответила она с убежденностью, что все обстоит так, как она желает.

– Чушь! – с раздражением проворчал Бине, убрал руку и поднялся. – «Он не отказал»! – передразнил он дочь и продолжал с жаром: – Если бы ты вела себя так, как я советовал, он согласился бы на любую твою просьбу и, более того, дал бы тебе все, что в его власти, а эта власть безгранична. Ты же превратила уверенность в надежду, а я терпеть не могу надежды. Черт побери! Я питался одними надеждами и сыт ими по горло.

Знай Климена о беседе, которую в тот самый момент вели в замке Сотрон, она бы не смеялась так самоуверенно над мрачными предсказаниями отца. Однако ей так и не суждено было никогда узнать об этой беседе, и это было самым жестоким наказанием. Она винила во всех бедах, вдруг обрушившихся на нее, коварного Скарамуша и считала, что из-за этого негодяя рухнули ее надежды на будущее и распалась труппа Бине.

Возможно, Климена не так уж не права, поскольку даже без предостережения господина де Сотрона неприятные события того вечера в Театре Фейдо могли вызвать у маркиза желание порвать эту связь. Что же до труппы Бине, то, разумеется, случившееся было делом рук Андре-Луи, – правда, он не только не стремился к такому результату, но у него и в мыслях не было ничего подобного. В антракте после второго акта Андре-Луи зашел в гримерную, которую Полишинель делил с Родомонтом. Полишинель переодевался.

– Нет смысла переодеваться, – сказал он. – Спектакль вряд ли продолжится после сцены, которой мы с Леандром открываем следующий акт.

– Что вы имеете в виду?

– Скоро увидите. – Он положил какую-то бумагу на стол Полишинеля среди склянок с гримом. – Взгляните-ка. Это что-то вроде завещания в пользу труппы. Когда-то я был адвокатом, так что документ в порядке. Я оставляю вам всем свою долю от доходов труппы.

– Но вы же не хотите сказать, что покидаете нас? – вскричал Полишинель в тревоге.

Во взгляде Родомонта читался тот же вопрос. Скарамуш красноречиво пожал плечами. Полишинель продолжал с угрюмым видом:

– Конечно, этого следовало ожидать. Но почему уйти должны вы? Ведь вы – мозг труппы, вы создали из нас настоящую театральную труппу. Если кто-то должен уйти, пусть убирается Бине со своей проклятой дочкой. А если уйдете вы, тогда – тысяча чертей! – мы все уйдем с вами вместе.

– Да, – присоединился Родомонт, – хватит с нас этого жирного подонка.

– Конечно, я думал об этом, – ответил Андре-Луи, – не из тщеславия, а веря в нашу дружбу. Мы сможем обсудить это после сегодняшнего спектакля, если я останусь в живых.

– Если останетесь в живых? – вскричали оба.

Полишинель встал.

– Какое же безумство вы задумали?

– Во-первых, как мне кажется, я доставлю удовольствие Леандру, во-вторых, я уплачу один старый долг.

Тут прозвучали три удара.

– Ну вот, мне пора. Сохраните эту бумагу, Полишинель. В конце концов, она может и не понадобиться.

Андре-Луи вышел. Родомонт уставился на Полишинеля, Полишинель – на Родомонта.

– Какого черта он задумал? – осведомился последний.

– Легче всего это узнать, увидев собственными глазами, – ответил Полишинель. Он поспешно закончил переодевание, несмотря на слова Скарамуша, и вышел вместе с Родомонтом.

Подойдя к кулисам, они услышали бурю аплодисментов из зала. Но это были необычные аплодисменты, в них звучала какая-то странная нота. Когда все стихло, зазвучал голос Скарамуша – звонко, как колокол.

– Итак, дорогой Леандр, как видите, когда вы говорите о третьем сословии, нужно выражаться более точно. Что же такое третье сословие?

– Ничто, – ответил Леандр.

Зал затаил дыхание, так что слышно было в кулисах, и Скарамуш быстро продолжил:

– Увы, это верно. А чем оно должно быть?

– Всем.

Раздался одобрительный рев зала, который никак не ожидал такого ответа.

– И это верно, – сказал Скарамуш. – Более того: так будет, так уже есть сейчас. Вы в этом сомневаетесь?

– Я на это надеюсь, – ответил подготовленный Леандр.

– Вы можете быть в этом уверены, – сказал Скарамуш, и вновь возгласы одобрения превратились в гром.

Полишинель и Родомонт переглянулись, и первый шутливо подмигнул.

– Тысяча чертей! – зарычал голос позади них. – Этот мерзавец снова принялся за свои политические штучки?

Обернувшись, актеры увидели господина Бине, который подошел к ним своей бесшумной походкой. Поверх алого костюма Панталоне была надета женская ночная сорочка, волочившаяся по земле. На лице, украшенном фальшивым носом, сверкали маленькие глазки. Однако внимание актеров вновь привлек голос Скарамуша, вышедшего на авансцену.

– Он сомневается, – говорил тот залу. – Но ведь и сам господин Леандр – из тех, кто поклоняется изъеденному червями идолу Привилегии, потому-то он и побаивается поверить в истину, которая становится очевидной для всего мира. Стоит ли убеждать его? А не рассказать ли ему, как компания аристократов со своими вооруженными слугами – всего шестьсот человек – несколько недель тому назад в Рене попыталась навязать свою волю третьему сословию? Напомнить ли ему, как третье сословие, создав военный фронт, очистило улицы от этой знатной черни?..

Его прервали аплодисменты – фраза дошла до публики. Те, кто корчился, когда привилегированные называли их этой позорной кличкой, были в восторге от того, что ее обратили против самой знати.

– Но позвольте же рассказать вам об их предводителе – самом кровавом аристократе из всей аристократии крови! Вы знаете его. Он боится многого, но больше всего – голоса истины, который такие, как он, стремятся заставить умолкнуть. И он выстроил своих аристократов вместе с их челядью и повел на несчастных буржуа, посмевших поднять свой голос. Но эти самые несчастные буржуа не пожелали быть убитыми на улицах Рена. Им пришло в голову, что, раз уж знатные господа решили, что должна пролиться кровь, почему бы ей не быть голубой кровью аристократов? Они тоже построились – аристократия духа против аристократии крови – и погнали господина де Латур д’Азира со всем его войском с поля боя с пробитыми головами и вдребезги разбитыми иллюзиями. Те укрылись у кордельеров, и бритые предоставили в своем монастыре убежище оставшимся в живых. Среди них был и гордый предводитель, господин де Латур д’Азир. Вы слыхали об этом доблестном маркизе, повелевающем жизнью и смертью?

Зал взревел, потом снова замер, когда Скарамуш продолжал:

– О, это было славное зрелище – могучий охотник, удирающий, как заяц, и прячущийся в монастыре кордельеров! С тех пор его не видали в Рене, а хотели бы. Однако он не только доблестен – он еще и осторожен. А как вы думаете, где он скрывается – этот знатный господин, желавший омыть улицы Рена кровью горожан, чтобы заставить умолкнуть голос разума и свободы, который звучит сегодня по всей Франции? Где же прячется этот привилегированный, считающий красноречие столь опасным даром? Он в Нанте.

Зал снова взревел.

– Что вы говорите? Невозможно? Да в этот самый момент, друзья мои, он в театре, среди вас – укрылся в той ложе. Он слишком застенчив, чтобы показаться, – сама скромность! Он там, за занавесом. Не покажетесь ли своим друзьям, господин маркиз? Видите – они хотят побеседовать с вами. Они не верят, что вы здесь.

Надо сказать, что, какого бы мнения ни придерживался Андре-Луи относительно господина де Латур д’Азира, кем-кем, а трусом тот не был. Утверждение, что он прячется в Нанте, было неверным: маркиз приехал туда открыто и смело. Однако случилось так, что до той минуты жители Нанта не подозревали о его присутствии в городе. Разумеется, маркиз счел бы ниже своего достоинства оповещать горожан о своем приезде, точно так же как и скрываться от них.

Сейчас, услышав брошенный ему вызов, маркиз де Латур д’Азир, не обращая внимания на зловещий гул зрительного зала и на попытки Шабрийанна удержать его, откинул занавес ложи и неожиданно появился, бледный, спокойный и полный презрения.

Маркиза встретили гиканьем и выкриками, ему грозили кулаками и тростями:

– Убийца! Негодяй! Трус! Предатель!

Но он храбро стоял под шквалом, улыбаясь с невыразимым презрением. Он ждал, когда прекратится шум, чтобы в свою очередь обратиться к залу, но скоро понял, что ждет напрасно.

В партере уже бушевали страсти. Сыпались градом удары, выхватывались шпаги, – правда, из-за тесноты ими нельзя было воспользоваться. Зрители ломали стулья и превращали их в оружие, от канделябров откалывали куски, которые становились метательными снарядами. Те, кто сопровождал дам или был робок по природе, торопились покинуть театр, который уже походил на арену для петушиных боев.

Один из импровизированных снарядов, пущенный из ложи каким-то господином, едва не угодил в Скарамуша, стоявшего на сцене и с торжеством наблюдавшего за бурей, которую он сам посеял. Зная, из какого легко воспламеняющегося вещества состоит публика, он швырнул в ее гущу зажженный факел раздора, чтобы разжечь большой пожар.

Он видел, как толпа быстро разбивается на группировки, представлявшие ту или иную сторону великой распри, уже начинавшей охватывать всю Францию. Театр дрожал от криков.

– Долой чернь! – орали одни.

– Долой привилегированных! – вопили другие.

И тут, перекрывая весь этот гам, резко и настойчиво прозвучал выкрик:

– В ложу! Смерть ренскому палачу! Смерть де Латур д’Азиру, который воюет с народом!

Бросились к двери партера, открывавшейся на лестницу, которая вела в ложи.

Теперь, когда битва распространялась со скоростью огня, вырываясь из театра на улицу, ложа де Латур д’Азира, ставшая главной мишенью буржуа, объединила дворян, находившихся в театре, и людей незнатного происхождения, примыкавших к партии привилегированных.

Маркиз прошел вглубь ложи, чтобы встретить своих союзников. В партере кучка разъяренных дворян, рвавшихся через пустую оркестровую яму на сцену, чтобы рассчитаться с дерзким комедиантом, встретила отпор со стороны людей, чувства которых он выразил. Андре-Луи, который к тому же вспомнил о канделябре, не стал дожидаться и, обернувшись к Леандру, сказал:

– Я думаю, пора уходить.

Леандр, белый как мел под гримом, напуганный бурей, далеко превосходившей все, что могло подсказать ему небогатое воображение, что-то невнятно пробормотал в знак согласия. Но было поздно, так как в этот момент на них напали сзади.

Господину Бине наконец-то удалось прорваться мимо Полишинеля и Родомонта, которые, видя, что он в ярости жаждет крови, пытались удержать его. Полдюжины дворян – завсегдатаев актерского фойе – пробрались на сцену, чтобы задать перцу негодяю, взбунтовавшему зал. Они-то и отшвырнули актеров, повисших на Бине. Дворяне следовали за Бине с обнаженными шпагами, за ними бежали Полишинель, Родомонт, Арлекин, Пьеро, Паскарьель и художник Баск, вооруженные тем, что попало под руку. Они были исполнены решимости спасти человека, которому симпатизировали и с которым связывали все надежды.