Читать книгу Резервный день - Рахиль Гуревич - Страница 10

Тогда в Семенном поля под высоковольтной только перестали засевать. С одной стороны убрали лес и, установив новые сваи, провели ещё одну линию. Горизонтальными частоколами лежали огромные деревья, их даже не вывозили. Мощные ели, похожие на приятелей папы из СОБРа14 ; берёзы напоминающие лейтенантш и капитанш из детской комнаты. Изысканные осины, точнее их тусклого цвета стволы − это красавица-секретарша по связям с общественностью начальника ОВД. Всё валялось и гнило… Мама сказала Ильке:

− Видишь, что сделали для того, чтобы провести ещё света: убили здоровые мирошевские деревья. Убили. Здоровые.

− И что?

− А то. Всегда будь настороже, чтобы так же не погибнуть.

− Ты хочешь сказать, что если не быть настороже, то станешь деревом? – Илька любил так «абсурдистски», по выражению папы, шутить.

− Зря смеёшься, − обиделась мама.− Я хочу сказать, что случайность может стать роковой,

− Мама хочет сказать, − откашлялся папа, − что никогда не надо думать, что тебя обойдёт неприятность, несчастный случай, смерть.

Папа тогда бросал курить. Это было похоже на обет – он бросал курить ради меня, из-за меня. Что-то вроде – я отделаюсь от плохой привычки, брошу на жертвенный стол никотиновую зависимость, а дочь тогда оставят в покое. Папа сильный, он взял себя в волевые тиски.

− Заместитель начальника страшно сказать, всего управления Мирошева… − зудела мама.

− ГУВД-Миршев – низшее подразделение. Над нами – Владимирское, ты же знаешь.

− Не знаю и знать не хочу. Столько людей в подчинении, всем показываешь дурной пример.

Папа был «полностью и беспрекословно» согласен. Он пил отвары и настои, отхаркивался, свистел и хрипел (стали очищаться лёгкие), и – главное!—он старался всё свободное время гулять. Мне повезло. Вечером мы приезжали в Семенной, папа парковал «ауди» на стоянке у церкви, где неподалёку росла одинокая софора. Мы шли на высоковольтную. Быстрым шагом – тридцать пять минут. И дальше гуляли, гуляли и гуляли… До темноты. Небо становилось розовым, потом тусклым.

Сильные деревья, ели… Ильке понадобились шишки для урока технологии, и мы с мамой приехали сюда на маршрутке. Меня ещё катали в лёгкой коляске, и на маму в маршрутке все ругались. Мне было два с половиной года, но я запомнила это. Как ругались в маршрутке, как я сидела у кого-то на коленях и этот кто-то дышал зловонно мне в затылок, как мама ехала стоя, вцепившись в коляску-трость, коляска скрипела и как назло не хотела в эту самую трость складываться… Мама успокаивала людей и улыбалась… Выйдя из маршрутки, усадив меня в коляску, мама сказала:

− Я не вынесу больше оскорблений.

Обратно мы ехали на электричке. Всего одну станцию. А электричку пришлось ждать полчаса: в Семенном не все электрички останавливаются. Илька дома спал. Папа нервничал. На его погонах была теперь одна звезда вместо четырёх маленьких звёздочек. Его в этот день повысили в звании, в должности, он теперь был не просто опером, а начальником отдела по борьбе с наркоманией. Тогда не было ещё ФСКН.

− Я как чувствовала, − радовалась мама. – Нас так поливали грязью в маршрутке, но я не разозлилась, я чувствовала – сегодня хороший день, самый лучший день.

Из того похода за шишками я запомнила цветной, сухой, душистый жёлто-красным клёном осенний лес, и под ногами – шишки, чешуйчатый ковёр. Шишки скрипят, шуршат об огромный пакет, и он, набитый до отказа, тоже как будто в чешуйках… У меня восторг! Ильке поставили две пятёрки! Лето было бесшишечное, сухое, а он притащил шишки на весь класс!

И вот сейчас, спустя пять лет, – конец. Шишкам – конец, деревьям – конец, муравейники стояли мёртвые, как египетские пирамиды. Я была уверена, что внутри – мумия самого главного муравья, а точнее – муравьихи… Было страшно смотреть на мощные стволы…

Услышав от родителей о том, что смерть может прийти совсем рано, и даже в детстве, я заплакала. Мне стало страшно.

− Она не хочет случайно погибнуть, − погладил меня Илька по голове. – Что ты, Арин. Тебя же просто предупреждают, наставляют на путь истинный…

− Правильно, − откашлялся папа. − Это так. Всё необходимо брать под контроль, любую ситуацию. Деревьям не повезло расти именно в этом месте. Но мы не деревья – мы можем выбирать места ходов и обходов. Мы можем быть внимательными. Мы можем лавировать. Так, Арина?

− Лави-что? – переспросила я.

− Действовать мы можем, принимать решения! – и папа толкнул меня в плечо.

Легонько толкнул, но я упала и ударилась о кочку. Мама ходила недалеко, шептала и собирала травы. Она конечно же всё видела, но делала вид, что не видит ничего.

− Ты не была готова.

− Это нечестно, − сказал Илька. – Ты не предупредил Аришу.

− А в школе ты всегда дерёшься честно? – и папа заломил руку Ильке. Он как-то незаметно это сделал. Он вроде и рядом с Илькой не стоял. Илька вообще шёл в метре от папы, ближе к полю. Илька вывернулся, выдернул руку. Конечно же папа позволил ему высвободиться. Но тогда я этого не понимала – Илька показался мне силачом.

− Что я хочу тебе объяснить, Арина? – спросил папа.

− Я невнимательная? – спросила я: так всегда говорила мне тренер.

− Нет. Дело не только во внимании. Хотя… И это тоже. Понимаешь, Арина. Ты доверчивая, добрая. Ты веришь людям.

− Да! − крикнула мама с поля. – Помнишь те шишки для Ильки? Разве эти деревья думали тогда, что люди, приходящие к ним за шишками, убьют их для своих урбанистических целей? Ты видела: брёвна постепенно превращаются в трухлю. Кое-что растащили дачники, но только кое-что. Уж лучше бы всё забрали. Для своих урбанистических целей.

− Ур-урр –что? – спросила я.

− Что? – крикнула мама. Она всё дальше отходила.

− Урчащее слово! – крикнула я в ответ

− Для своих удобств люди убили деревья, − кричала мама. – А другие для своих удобств их частично растащили.

Илька сказал, передразнивая маму:

− За то, что ты гибкая и прыгучая, завистница вонзилась когтями в твой висок. А для того, чтобы отомстить тебе за чипсы, Макс организовал бойню.

− Это недоверчивые недобрые, это злые дети. И ты должна ответить им тем же, − крикнула мама.

− Не в этом дело, − нетерпеливо перебил папа. – Ты просто должна ожидать вокруг себя недоброжелательность. Понимаешь, Арина: ожидать. И быть готовой, если понадобится, дать отпор. Моментально. Не думая и не рассуждая. Что ты должна была сделать, когда последний ребёнок вышел из раздевалки?

− Ждать маму, − ответила я.

− Нет, Арина. Никогда не надо оставаться одной в ограниченном неизвестном пространстве.

− Почему − неизвестном? −Мама шла к нам с поля с пуком зверобоя:− Ариша два года переодевалась в этой раздевалке.

− Потому что ты не знаешь, кто зайдёт в это пространство, или, может, не зайдёт. Пространство, где ты можешь предугадать большинство возможных вариантов – известное. Например – твой дом, твоя комната. Остальные пространства с большей возможностью вариаций предполагают неординарные ситуации – неизвестные или рискованные. В раздевалке нет окон – это риск.

− Почему? – удивилась я.

− Выключили свет – стало темно. Пока в раздевалке кто-то был, свет не выключали. Надо было выходить из раздевалки с последними. Ты не можешь найти рюкзак – значит, кто-то его забрал. Ты должна была насторожиться, и сообщить об этом взрослым. Выйти из раздевалки хоть голышом, но выйти!

− Я надеялась, что они вернут рюкзак. Подкинут.

− Арина! Надо было сразу − слышишь? − сразу сообщить об этом тренеру! Немедля! Хотелось плакать в этот момент?

− Очень! Ужасно, папа…

− Надо было плакать. Обычно в бытовом понимании, плачущий – всегда обиженный.

− Я боялась пожаловаться. Они же меня всё время дразнили стукачкой.

− И я бы не стал жаловаться, − сказал Илька.

− Вопрос скользкий, − согласился папа. –Будем учиться не жаловаться, а предвидеть. Готова, Арина?

− Готова! – крикнула я.

Папа толкнул меня так же, как в первый раз – я устояла на ногах. Я почувствовала, что он меня собирается толкнуть, когда отвечала: «Готова!» Тут же папа попытался дотянуться до Ильки – Илька отскочил в сторону…

После первой тренировки ночью мне снились деревья, которые выстроили людей вдоль проспекта Красной Армии и спилили их. Вся улица была в ногах, стояла обувь – из неё торчали лодыжки, ноги по колено и всё. Люди пропали.

Всё лето, все свободные погожие дни, вечерами, папа заезжал с работы с работы за нами, мы ехали в Семенной, гуляли по высоковольтной и тренировались. В августе мы не поехали с мамой в Казань, чтобы не прекращать тренировки по самообороне. В августе папа получил подполковника, (замначальника УВД должен быть подполковником) и не смог больше с нами ездить. Папа объяснял Ильке план тренировок, и мы стали ездить втроём: я, Илька и мама. Папа писал маме план, и она нас контролировала. Но конечно же с папой тренироваться было намного интересней. Мама уже не собирала травки, она смотрела на наши занятия и комментировала:

− Встречный удар ногой с последующей контратакой… Умничка, Ариша. Освобождайся, освобождайся от захвата. Молодец! Так ему. Дай ему! Гениально!

Сейчас бы мы не смогли так. Так целеустремлённо, с таким воодушевлением заниматься. Мы были вдохновлены. Мы радовались всему вокруг. Мы переезжали из военного городка, папа купил квартиру в центре города, в доме Оболтусов. В Военном городке квартира была служебная, а та, в доме Оболтусов, – стала наша. Теперь рядом с нами будет ДК «Октябрь». А там есть спортивные танцы и спортивный рок-н-ролл, и просто – танцы для общего развития и всех возрастов – танцевальный клуб под названием «Соло».

В новой квартире папа соорудил гимнастическую комнату, со шведской стенкой, перекладиной-эспандером, скамейкой для пресса и боксёрской грушей. Под потолком гудел кондиционер, и мама переживала, что «детей продует». В дождь мы с Илькой занимались дома. После таких занятий мне уже ничего не хотелось. Мама, привыкнув к рецептуре лекарственных сборов, требовала от нас безошибочного исполнения.