Читать книгу Конец Айдахара. Сказка-фантазия - Райхан Алдабергенова - Страница 5

В один из дней, нору покинув,

Явился к сестрам Коная̀к14.

Костлявую сгибая спину,

Сказал:

«Быть может то пустяк,

Да только слухов всюду столько.

Тюргѐша бѐка сын Барса̀й

Женился и родил мальчонку.

Собрался целый курулта̀й15

Из аксакалов и провидцев,

Благословить чтобы дитя.

Со слов известно очевидцев,

Что гром средь ночи грохоча,

Пролился ливнем беспросветным

Из туч, нависших пеленой.

Их разорвать пытаясь тщетно

На части огненной иглой,

Тенгрѝ пылающие стрелы16

Сверкали на небе ночном.

И мудрецы их разглядели

Пророчество большое в том.

Дитя родившееся, крепко

Сжимало руки, говорят.

И были горсти внука бѐка

Полны крови густой17. Навряд

Обычным было совпадением,

Создателя то свыше знак.

Родился под благословением

Небес мало̀й, застав впросак

Нас всех, и говорят батыром,

Защитником родной земли

Он вырастет, посланцем мира.

Дитя Арла̀ном18 нарекли…

Обы̀р, живущий на болоте,

Мне новость на ухо шепнул.

Вопрос, как быть, его заботит,

Он нас обоих ужаснул.

– Постой, постой… Чего талдычишь? —

С досадой прервала Мыста̀н.

– Беду так скоро ты накличешь.

Быть может варева дурман,

Клубясь парами, вдарил хмелем

В пустую голову твою?

– Нам смерть грозит из колыбели, —

Сорвался Конаяк,

– Не вру! —

Боится ведьму, облизнулся,

– Мать малыша звать Кунекѐй. —

На злобный взгляд Мыста̀н наткнулся,

– Клянусь Эрлѝком вам, ей-ей…

Я слышал, что сама богиня

Ума̀й19 ей чашу поднесла.

Кут20 плавал чистый и невинный

На дне парного молока.

Настанет день и меч волшебный

Добудет будущий батыр.

Исход нам будет непотребный,

Когда покинем этот мир.

Услышанное ввергло в ужас

Всех трех сестер:

– Но, как же быть?

Уклад привычный нам разрушит,

Мальчишку со свету бы сжить…

– Обы̀р сказал, тут всё непросто.

Никак ребенка не достать,

Пока не станет он подростком. —

Им Коная̀к,

– Лишь выжидать

Нам остается. С колыбелью

Лук, стрелы21 рядышком лежат.

И знаете, с какою целью?

Мальчишки жизнь они хранят.

Сама Ума̀й оберегает

Негодного ребенка нам.

С ним кружит рядышком, ласкает

И песнь поет по вечерам.

Эх, надо бы поторопиться.

Новорожденное дитя

Нам смертью лютою грозится

Каких-то девять лет спустя.

Под весом жилистого тела

Сгибались длинных две ноги.

Змеясь, без устали скрипели,

Как сыромятные ремни.

Вот ими-то и был опасен

Сей тощий злыдень для людей.

Подкравшись сзади, в одночасье

Сгубить способен лиходей.

Из западни своей внезапно

На спину прыгнет седоку,

На шее крепко стиснет лапы,

Непросто с ним быть начеку.

Страдальца скрутит до удушья,

В степи безлюдной Коная̀к,

Дыхание отнимет, душу.

Вот так изводит бедолаг.

Ему дай только взгромоздиться.

Как будто лошадь оседлал,

С несчастной жертвой волочится,

Пока с седла тот не сползал.

В одно мгновение обгложет

С урчаньем жертву до костей.

С хихиканьем коня стреножит,

Его не трогает злодей.

Лишь человечиной питался,

Слепую страсть питая к ней.

С иными жертвами не знался,

Охотясь с жаром на людей.

Кровь человека будоражит,

Злодею силы придаёт.

Любой степняк вам это скажет,

Что людоедом он слывёт.

Бытует издавна примета,

В пути кто задержался в ночь,

Коня с пустым седлом заметив,

Спешил скорей убраться прочь.

В степи открытой Коная̀ка

Не пожелал бы повстречать

Никто, и в страхе зыбком всякий

Старался встречи избежать.

***

Мыста̀н напугана сегодня,

Не может думать ни о чём:

«Вот чую, слух из преисподней,

Побей иначе меня гром!»

К утру случилось это дело,

Предвестия не было беды.

В котле бурлили и кипели

Ее ночных трудов плоды.

И в деле том неблаговидном

Ей помогали две сестры.

С оскалом на лице звериным,

Одну прозвали Албасты̀22.

Людей всем сердцем ненавидя,

Детей во чреве извести

Имела цель она, завидев

Любую женщину в степи,

В чьем лоне жизни полнокровной

Был слышен безмятежный стук.

Дитя губила хладнокровно,

На мать кидаясь с воплем вдруг.

Не дать родиться жизни новой,

Сгубить сейчас же, на корню

Младенца каждого готова.

Служила верно ведьма злу.

Другая, с медными когтями

Сестра родная Жезтырна̀к23,

Что младшею была лета̀ми.

Белесый мрак в ее глазах,

Зрачков лишенных основался,

Пугая путника в степи,

Когда конь верный бесновался,

На шаг вперед боясь ступить.

Прогнет изящно стан свой гибкий,

Но чур, смотри, не обманись!

Обворожительной улыбкой

Ведуньи злой не соблазнись!

Чудовищной и грозной силой

Владеет тонкая рука.

Таится метка смерти стылой

На кончике ее когтя.

Терзая острыми клешнями

Плоть всадника в глухую ночь,

Тряся от ярости локтями,

Ей жажду смерти превозмочь

В мгновенье это невозможно,

Безумия полны глаза.

Заслышав шаг ее, тревожно

Замрет у встречного душа.

В болотах нечисть вся водилась,

Следила зорко за людьми.

А сколь коварства в ней гнездилось!

Завидев издали огни,

Достичь скорей тепла и крова

Спешили путники в степи,

Покуда живы и здоровы.

Таили страх и смерть они.

– Пред вышней волей мы бессильны, —

Отчаялась совсем Мыста̀н,

– Ужель грозит нам прах могильный,

Нас уничтожит мальчуган?

Но должен быть какой-то выход? —

Посовещались три сестры.

От ужаса глаза навыкат.

В казане варево прикрыв,

Решили, весть необходимо

До Жалмауы̀з им донести,

До самой старшей, нелюдимой.

Ведь только ей, как ни верти,

Известен избавленья способ.

Совет разумный может дать.

А стало быть, ее и спросят,

Как им несчастья избежать.

Старейшую колдунью новость

Вспугнула так, как никогда

С ней не бывало, взгляд суровый:

– Вот и случилась, знать, беда! —

Огнем зловещим загорелся

Единственный старухи глаз.

Лицом мгновенно посерела,

Дрожа, вперед вся поддалась.

Впиваясь в голову когтями,

Сдирает волос до крови.

Скрежещет в ярости клыками,

Боязнь пытаясь подавить.

Вплотную подошла к Обы̀ру,

Нагнулась, глянула в глаза:

– А ты, всезнайка и задира,

Куда смотрел, скажи мне, а?

Земля полна тревожных слухов,

О том не ведаю лишь я.

От увальней, таких вот глупых,

Ей богу, толку нет, сама

Должна следить, где, что творится.

Всего, всего тебя лишу!

Кровь из тебя рекою литься

Заставлю, мигом задушу!

Обы̀р, бледнея, вжался в стену,

Прикрылся тощею рукой.

Язык втянул, глотая пену,

Пред разъярившейся каргой.

Зажмурился, прося прощения:

– Клянусь Эрлѝком, госпожа! —

От ужаса и возбуждения

Вдруг произнес в ответ, визжа:

– Вчера… вчера Уббѐ24 сказал мне,

Что ходит смутная молва.

Себе я прежде доказал бы,

Удостоверился сперва.

Так или нет, хотел проверить,

Чтоб донести лишь правду вам.

Прошу вас только мне поверить,

Ведь сомневался в этом сам…

Ослабила колдунья хватку,

Представив хитрого Уббѐ,

Проделки, мрачные повадки,

Живущего на самом дне.

Дух злобный тихих водоемов,

С прозрачным телом, как струя.

В воронках омутов, в затонах

Или у тихого ручья

Кружится, булькает и манит

Прохожих путников на дно.

Хватает за ноги и тянет

Со всею силою. Дано

Уббѐ сметливому любого

Точь-в-точь по имени назвать.

Объятий студня-водяного

Непросто было миновать.

Зовет тихонечко и плачет,

Заглянет путнику в глаза

И против воли одурачит.

Сочится и журчит слеза

Из голубых и водянистых,

Блуждающих его очей.

На дне таится каменистом

И терпеливо ждет гостей.

Затащит в воду бедолагу

Студеной хваткою своей

И съест его себе в усладу,

Не сосчитать на дне костей.

Затем довольный сам собою

От сытой радости икнёт.

Нутро прозрачное не скроет

Того, кого он заглотнёт.

Но съеденное раз за разом

Бесцветным станет, как Уббѐ.

Угомонится лупоглазый,

Вновь неприметным став в воде.

А после жертв несчастных мыслям

Становится владельцем он.

Их столько было, не исчислить

И не назвать нам всех имен.

Попался нынче в его сети

Прохожий, посетивший той25.

Умяв его, узнал, на свете

Младенец им грозит бедой.

Что новость эта людям в радость,

Уббе всей кожей ощутил.

Сверкая челюстью щербатой,

Все мысли, кровь его испил.

Так вот, Обы̀р, спеша по делу,

Уббѐ у речки повстречал.

Того, знать, страхи одолели,

На ухо новость прожурчал.

Схватив струистой пятернею,

Молчун Обы̀ра долго тряс.

Ручьем слеза из глаз, с тоскою

Издаст то писк, а то и бас.

Со звучным плеском слился в реку

Затем и спрятался на дне.

Без жалости мстить человеку

Сегодня дал обет себе.

Обы̀р напрасно дожидался,

Тая испуг, на берегу.

Уббѐ в нем боле не нуждался,

На дне улегшись, на боку.

Обы̀р, хозяйку не тревожа,

Решил увериться во всём:

«Не столь ужасно всё, быть может?

Уж как-нибудь, да утрясём».

Но на краю болот случайно

Навстречу вышел Коная̀к.

Обы̀р, волнуясь чрезвычайно,

Пролепетал, мол, так и сяк.

А Коная̀к нетерпеливый

Наведался с утра к Мыста̀н.

Знать, прохиндей и хват болтливый

Молчать о новости не стал.

Тайком пары вдыхая зелья,

За этим он сюда и шел,

Набрался сил, что оскудели.

Вот кто виновник, балабол!

Дрожа от страха, откровенно

Признался ей во всем Обы̀р.

Взгляд наводя попеременно

На ведьм озлившихся, застыл.

– Со мной такого не бывало, —

Сипя, сказала Жалмауы̀з,

– Чего я только не видала…

Вот вам, пожалуйста, сюрприз.

Взялись за дело сами боги,

С младенцем нам не совладать.

Ведут к дракону все дороги,

Ему бы надо рассказать.

Свари-ка завтра свое зелье, —

Сказала, глянув на Мыста̀н,

– Сама снесу владыке-змею.

Глядишь, как быть подскажет нам.

Мыста̀н от радости вздохнула,

Что в логово не ей идти.

С утра над варевом согнулась,

Чтоб ворожбу произвести.

В клокочущий казан макнула

Черпак и зелья налила.

Слегка по краешку лизнула

И, молча чашу подала.

Шла к змею Жалмауы̀з, обдумав

Весь предстоящий разговор.

Глаз, что во лбу, глядит угрюмо,

Таит тревогу мутный взор.

Почтенный возраст поминая,

Навстречу вышел Айдаха̀р.

Надменно, хищно улыбаясь,

Из рук дрожащих чашу взял.

– Ну, здравствуй! Как живешь, старуха?

Давно не виделись с тобой.

Ни вести от тебя, ни слуха.

Не тяжело в глуши одной?

Лицо ей исказили муки,

Жизнь в теле теплится с трудом.

Трясутся голова и руки,

Трость в пальцах ходит ходуном:

– Мой повелитель! Коротать бы

Вдали от всех свой долгий век.

И всяческих тревог не знать бы,

Но так устроен белый свет.

Земля полна молвой зловещей,

Младенец нам грозит бедой.

Будь проклят род весь человечий,

Всем бедам нашим он виной!

Нет, не дадут дожить в покое,

Поговорить с тобой хочу.

Как справиться с бедой такою?

Вот то, о чем я хлопочу.

Мы, как и ты, желаем мести,

О том, должно быть, знаешь сам.

Нет выхода иного, вместе

Решать вопрос придется нам.

– А ты ведь нас намного старше,

Мир этот знаешь лучше всех.

И взор твой мудрый видит дальше.

Ждет нас или его успех?

Ну, старая, я жду ответа,

Ты ведь не просто так пришла? —

Вздыхая тяжко, змей заметил,

Прикрыв усталые глаза.

– О, мой владыка, все непросто.

Позволь подробней объяснить.

С трудом свои таскаю кости.

Ребенка чтобы погубить,

Найдется ли у дряхлой силы?

Давно уж старость прокляла.

Мне ближе, чем тебе к могиле.

На свете в сладость пожила,

Но столь пугающей угрозы

Не доводилось знать вовек.

Все силы на борьбу с ним бросить

Придется, враг нам человек.

Поочередно заливая

Во все три глотки серный взвар,

Змей хворь из тела изгоняет,

По жилам побежал пожар.

Налился животворной силой,

В глазах сверкнул безумный гнев

И взвился вверх,…

– Эрлѝк, помилуй! —

Шептала ведьма, побледнев.

Из всех трех пастей изрыгая

Уничтожающий огонь,

Старуху в смертный страх ввергая,

Сел, призадумавшись, на трон.

Повсюду искры осыпались,

То ярость затухала в нем.

Вжать в плечи голову пытаясь,

Чуть не сожженная огнем,

Боясь вздохнуть, пошевелиться,

Пред ним лежала ведьма ниц.

Змей, наконец угомонился,

Был жутким мрак его глазниц:

– До завтра срок даю, – с шипением,

Пронзая взглядом, повторял, —

– Двойное зелье в исцеление

Мне принесешь, как я сказал!

Шесть глаз горят огнём зловещим,

Старуха пятится назад.

Чем этот, ужаса нет хлеще,

Достигла вмиг кошмарных врат.

Пасть каменная распахнулась,

Исчезли зубья со щелчком.

Затем ряды опять сомкнулись.

Несётся Жалмауы̀з бегом.

***

Который день в ауле бека

Кипят котлы на очагах.

Белеют юрты ярче снега,

Быть скачкам быстрым на конях.

Акы̀ны26 сложат песнь во славу

В дар поднесенного Творцом

Новорожденного, по праву

Дано кому стать храбрецом!

Лежит ребенок в колыбели

И не по дням, а по часам

Растет. С ним рядом лук и стрелы,

Дивятся люди чудесам.

Малыш с рожденья слёз не знает,

Задумчив взор, в них знания свет.

Отец и мать души не чают

В ребенке, края счастью нет.

Лопочет днями и ночами,

Чему-то бесконечно рад.

Качают старцы головами:

«С ним, видно, боги говорят…»

Вливался в уши шёпот вышний.

Внимая мальчик тем словам,

Лежал в бесѝке27 неподвижно

С великим чувством торжества.

Ума̀й с ним часто говорила,

Дитя в ответ:

– Агу, агу! —

Великой тайною делилась:

– Вот что, малыш, тебе скажу.

Никто с тобою нас не слышит,

Мы говорим на языке,

Всесущий Дух которым дышит

На недоступной вышине.

Как подрастешь, его забудешь

И говор станет твой людским.

Иное знание добудешь,

Подобно родичам своим.

Пройдут года, стальные мышцы

Нальются силой молодой.

И станет честь всего превыше,

Гордиться будут все тобой.

Для ратных подвигов рожденный

И целью движимый одной,

Героем став непревзойденным,

Мир возвратишь земле родной.

Большая жизнь перед тобою,

Сотрутся в памяти слова.

Какой бы ты ни шёл стезёю,

Запомнит их навек душа.