Читать книгу Сказки старой Англии (сборник) - Редьярд Киплинг - Страница 7

* * *

В тот раз Дан что-то не доучил по-латыни, и его не пустили гулять, поэтому Уна отправилась в Дальнюю Рощу одна. На западной опушке этой рощи в дупле древнего бука хранилась большая катапульта Дана со свинцовыми зарядами, которую смастерил для него старик Хобден. Они называли это место Волатеррами – в честь крепости, упоминаемой в «Песнях Древнего Рима»:

Они были этими «доблестными владыками»; а с тех пор, как Хобден навалил кучу хвороста между деревьями, превратив гребень холма в настоящую твердыню, он сделался для них тем самым «древним великаном».

Уна проскользнула сквозь потайной лаз в ограде и встала над обрывом, приняв самый доблестный вид, какой только могла. Сверху ей был виден Волшебный Холм и все изгибы реки, вьющейся между лугами и посадками хмеля – от самого Веллингфордского леса до домика Хобдена возле кузницы. Юго-западный ветер (на вершине Волатерр всегда ветрено) дул со стороны лысого холма, на котором стояла Чериклекская ветряная мельница.

Шум деревьев и гул ветра в ушах всегда волнуют, наполняют душу тревогой: вот почему, когда стоишь на Волатеррах, строки из баллад сами слетают с губ, смешиваясь с голосами ветра и леса.

Уна достала из тайника катапульту Дана – по правде говоря, это была просто-напросто рогатка – и приготовилась достойно встретить войска Ларса Порсены, крадущиеся там внизу, вдоль реки, сквозь серебристые, трепещущие заросли ив. Шумный вихрь с протяжным воем промчался по долине, и в тон ему Уна продекламировала навзрыд:

Но шквал, не долетев до леса, неожиданно прянул в сторону и, мощно тряхнув одинокий дуб на Глисоновом лугу, упал и превратился в легкий ветерок, от которого верхушки трав затрепетали и пошли гибким, волнистым изгибом, как хвост у кошки, изготовившейся к прыжку.

Она подняла катапульту и выстрелила прямо в затаившуюся тишину зарослей, где трусливо прятался ветер. Какое-то резкое мычание отозвалось в кустах боярышника.

– Ах, леший меня раздери! – вскричала Уна (это выражение она подцепила у Дана). – Кажется, я подшибла Глисонову корову!

– Ну, держись, размалеванный коротышка! – прогремел внезапно голос из-за кустов. – Я тебе покажу, как метать камни в своих господ!

Уна опасливо поглядела вниз и увидела шагающего по склону молодого воина в сверкающих бронзовых доспехах. Всего восхитительнее был шлем – с высоким желтым гребнем и конским хвостом, развевающимся на ветру. Уна слышала даже шорох конского волоса, трущегося о блестящие оплечья воина.

– И с чего это Фавн решил, будто Юркий Народ совсем переменился? – пробормотал он, подозрительно озираясь. И тут его взгляд упал на русую головку Уны.

– Эй, – крикнул он, – ты не видала тут маленького раскрашенного стрелка с пращой?

– Не-а, – протянула Уна. – Но если вы видели пульку…

– Видел?! – возмутился воин. – Да она просвистела на волосок от моего уха!

– В общем, это я выстрелила… Простите, пожалуйста. Я не знала.

– Неужели Фавн не сказал тебе, что я приду? – удивился он.

– Если вы говорите о Паке, то нет. Я подумала, что это соседская корова. Я не знала, что это вы… А кто вы такой?

Юноша расхохотался, обнажив два ряда великолепных зубов. Он был смугл и темноглаз, с черными густыми бровями, сросшимися над переносицей.

– Меня зовут Парнезием. Я центурион Седьмой когорты Тридцатого легиона, Ульпийского Победоносного. Так это ты стреляла?

– Ну да. Из Дановой катапульты, – призналась она.

– Катапульты? – оживился воин. – Я неплохо разбираюсь в катапультах. Покажи-ка!

Он перепрыгнул через изгородь, загремев своими доспехами, щитом и копьем, и быстро вскарабкался на вершину Волатерр.

– Так-так… Праща на деревянной рогульке. Понятно, – молвил он и потянул за резинку. – Что за искусный демон изготовил эту дивно растягивающуюся кожу?

– Это резинка. Вы вкладываете заряд в петлю, потом натягиваете посильнее…

Парнезий натянул резинку и отпустил, ушибив себе при этом большой палец.

– Каждому свое, – произнес он серьезно, возвращая рогатку. – Я лучше управляюсь с тяжелыми катапультами. Забавная игрушка, но не по мне, волчий хвост! Ты волков боишься?

– В наших местах они не водятся, – заметила Уна.

– Не говори! Волки, как и Крылатые Шапки, всегда появляются неожиданно! Разве тут не охотятся на волков?

– Нет, – отвечала Уна. – Мы не охотимся ни на кого. Наоборот, мы охраняем фазанов. Знаете фазанов?

– Да вроде знаю, – ухмыльнулся воин и вдруг закричал по-фазаньи, да так похоже, что какой-то фазан тотчас откликнулся ему из леса.

– Пером пестры, а глупее кур! Точь-в-точь как римляне!

– Но ведь вы сами римлянин?

– И да и нет. Я один из тех тысяч и тысяч римлян, что никогда в жизни не видели Рима. Моя семья много поколений подряд прожила на острове Вектис. Знаешь этот остров? Его можно увидеть отсюда в хорошую погоду, если смотреть на запад.

– Наверное, это остров Уайт, – предположила Уна. – Он виден с Большого холма в очень ясную погоду.

– Вполне возможно. Наша вилла расположена на самом южном берегу острова, возле Сыпучих Утесов. Бо́льшая часть дома построена триста лет назад, но коровник, должно быть, еще лет на сто старше. Что-то вроде этого – ведь наш предок получил землю от самого Агриколы. Местечко недурное. Весной фиалки покрывают землю пышным ковром до самого моря. Сколько раз я бродил там со своей старой няней, собирая морские водоросли для себя и фиалки для матери.

– А ваша няня – она тоже была римлянкой?

– Нет, нумидийкой, да вознаградят ее боги! Добрая, милая коричневая толстуха с языком, что коровий погремок. Она была свободной. А скажи-ка мне, между прочим: ты-то сама свободная?

– Совершенно свободная, – отвечала Уна. – По крайней мере, до полдника. Впрочем, летом наша гувернантка почти не бранится, если мы приходим позже.

Молодой воин понимающе расхохотался.

– Это потому, что вы живете среди леса. А мы, бывало, прятались среди скал.

– А у вас тоже была гувернантка?

– Еще бы! Гречанка, между прочим. Она так потешно поддергивала платье, разыскивая нас среди кустов утесника, что нельзя было удержаться от смеха. Все грозилась выпороть нас. Но мы-то знали, что это она просто так. Ее звали Аглая. Ловкая и быстрая была женщина, хотя и ученая.

– А чему вас учили в детстве? Какие были уроки?

– Древняя история, литература, арифметика и тому подобное, – отвечал Парнезий. – Мы с сестрой были твердолобые, зато два моих брата (один постарше меня, другой помладше) учились с удовольствием, да и мать наша была умна за шестерых. Высокая – почти как я сейчас! – она походила на статую богини Деметры Плодородной, той самой Деметры с корзинами, что стоит у Западного Тракта. А уж до чего весела, не рассказать! Как она нас смешила!

– Чем смешила?

– Разными шуточками, чудными приговорками. Такие, наверное, есть в каждой семье.

– У нас тоже есть такие приговорочки. Расскажите еще, пожалуйста, о вашей семье.

– Все хорошие семьи похожи. Мать обычно пряла по вечерам, Аглая читала что-нибудь в уголке, отец занимался хозяйственными подсчетами, а мы играли и возились по всему дому. Когда мы слишком расшумимся, отец, бывало, говорил: «Эй, потише! Тише, кому говорят! Разве вы не знаете, что по римским законам отец имеет полную власть над жизнью и смертью своих детей? Я имею право казнить вас, милые мои, и боги меня не осудят – наоборот!» На что мать, бывало, отзовется, подняв глаза от прялки: «Боюсь, что с этими детьми никакому римскому праву не сладить». Тогда отец свернет свои книги да как вскочит: «Ну, держись, сейчас я вам задам!» – и давай бегать и возиться вместе с нами!

– Отцы это любят – порой, под настроение, – подтвердила Уна, лукаво блеснув глазами. – А что вы делали летом? Играли целыми днями?

– Ну да. И навещали друзей. И катались верхом. На Вектисе не водится волков, зато там много маленьких пони.

– Ах, как мне нравятся пони! – воскликнула Уна. – И долго вы жили такой замечательной жизнью?

– Все на свете когда-нибудь кончается, милая девочка. Когда мне исполнилось семнадцать лет, отец заболел подагрой, и мы переехали жить на воды.

– На какие воды?

– На целебные… Они зовутся Аква Сулис – знаешь, наверное?

– Нет, не слыхала. Где это?

Парнезий, казалось, очень удивился.

– Аква Сулис, – повторил он. – Это лучший источник целебных вод в Британии. Мне говорили, что он ничуть не хуже римских курортов. Там старые обжоры сидят по пояс в горячей воде, обсуждая политику и свежие сплетни. Там на каждом шагу можно встретить то военачальника с охраной, то важного магистрата на носилках, окруженного толпой слуг и клиентов; там на улицах полно всякого люда – прорицателей и ювелиров, купцов и философов, ультраримских британцев и ультрабританских римлян, полуцивилизованных дикарей и иудейских проповедников, – кого там только не встретишь! Мы, молодежь, совсем не увлекались политикой, и подагра нас не беспокоила. Мы улыбались жизни, и она улыбалась нам.

Пока мы так беспечно проводили время, не загадывая вперед, моя сестра повстречалась с сыном какого-то важного чиновника с Запада и через год вышла за него замуж. Младший брат, который всегда интересовался разными травами и корнями, познакомился с главным врачом одного из британских легионов и тоже решил стать военным врачом. Не думаю, что это подходящая профессия для человека из хорошего рода, но у брата своя голова на плечах. Он уехал в Рим изучать медицину, и теперь он сам главный врач Египетского легиона – они сейчас, кажется, в Антиное; впрочем, я давно не получал от него известий.

На моего старшего брата сильное влияние оказало знакомство с греческой философией. Он заявил отцу, что намерен вернуться в наше имение, чтобы заниматься там земледелием и размышлениями. Понимаешь, – подмигнул Парнезий, – у его философии были красивые длинные волосы.

– А я думала, что философы лысые, – удивилась Уна.

– Не все. Это была очень симпатичная философия. По правде говоря, меня вполне устраивало решение брата, потому что мне-то самому хотелось вступить в армию, но я боялся, что некому будет управляться с хозяйством дома.

Он слегка постучал по своему щиту, с которым управлялся на диво легко и небрежно.

– Когда мы все вместе вернулись домой, Аглая первая поняла, что случилось с ее питомцами. Помню ее у порога с факелом над головой в ту минуту, когда мы только подъехали к Клаузентуму по лесной дороге. «Ого! – вскричала она. – Вы уезжали детьми, а вернулись взрослыми – настоящие мужчины и юная прекрасная дама». – Она поцеловала маму, и мама заплакала. Так наша поездка на воды решила судьбу каждого из нас.

Он встрепенулся и прислушался, опираясь на кромку копья.

– Это, наверное, Дан – мой брат, – сказала Уна.

– Так! И Фавн вместе с ним, – добавил Парнезий.

Тотчас зашуршали кусты, и из рощи появились Дан и Пак.

– Мы задержались, ибо красоты твоего родного языка, о Парнезий, захватили в плен этого юного джентльмена, – воскликнул Пак.

Парнезий ничего не понял, и Уне пришлось объяснить:

– Дан ляпнул, что будущее время от «доминус» – «доминусы». Миссис Блейк сказала: «Неправильно, подумай еще», а Дан сказал: «Тогда, может быть, «бум-бум»?» Ну, и его заставили два раза переписывать все задание – за нахальство.

Дан забрался на вершину Волатерр. Он весь раскраснелся и тяжело дышал.

– Я бежал почти всю дорогу, пока не встретил Пака. Здравствуйте, как поживаете, сэр?

– Хорошо поживаю, – отвечал Парнезий. – Вот, хотел согнуть этот лук Одиссея, но не тут-то было… – И он показал свой ушибленный палец.

– Вы, должно быть, отпустили резинку слишком рано, – предположил Дан. – Очень жаль! Однако Пак говорит, вы что-то сейчас рассказывали Уне.

– Продолжай, о Парнезий, – провещал Пак, успевший вскарабкаться на сук как раз над их головами. – Я буду твоим хором. Ты, наверное, многого не поняла, Уна?

– Да нет, все понятно. Разве что это название – Ак… Акве… что-то в этом роде.

– Аква Сулис! Так назывался раньше город Бат – тот самый, откуда пошло батское печенье. Но – тихо! Пусть герой продолжит свой рассказ.

Парнезий, сделав зверский вид, погрозил Паку копьем, но маленький ловкач быстро нагнулся и сдернул у него с головы хвостатый шлем.

– Спасибо, малыш! Так прохладнее. – Парнезий довольно тряхнул своей курчавой головой. – Повесь его там на ветку, сделай одолжение… Я как раз рассказывал твоей сестре, – продолжил он, обращаясь к Дану, – как я вступил в армию.

– Нужно было сдать экзамен? – поинтересовался Дан.

– Нет. Я пошел к отцу и сказал, что хотел бы вступить в дакскую кавалерию (я видел ее в Аква Сулис), но отец посоветовал мне начать службу в регулярном римском легионе. А надо сказать, что я, как и многие мои товарищи, недолюбливал все римское. Офицеры и чиновники из Рима смотрели на нас, рожденных в Британии, как на варваров. Я попробовал объяснить это отцу, но он сурово прервал меня:

«Все знаю. Но помни, что мы – потомки старых родов и наш долг – служить Империи».

«Империи, но которой? Орел раскололся еще до моего рождения».

«Что это за воровской язык?» – нахмурился отец. Он терпеть не мог жаргона.

«Скажу иначе, сэр, – не сдавался я. – Один император у нас в Риме, но и в провинциях время от времени провозглашаются императоры. За кем из них идти?»

«За Грацианом, – не колеблясь, сказал отец. – Он, по крайней мере, мужественный человек».

«Еще бы! – воскликнул я. – Разве он не превратил себя в сыроеда скифа?»

«Где ты это слышал?»

«В Аква Сулис, конечно», – отвечал я. И действительно, там про него говорилось такое! Будто этот император Грациан завел себе охрану из скифов, одетых в шкуры, и до того рехнулся, что сам одевался в такие же шкуры. И это не где-нибудь, а в Риме! Все равно, как если бы мой собственный папаша разукрасил себя татуировкой.

«Дело не в одежде, – сказал отец. – Дело в том, что Рим действительно на грани катастрофы. Они забыли своих богов, и за это их ждет кара. Великая Война с Раскрашенными началась в год, когда были разрушены храмы наших богов. Мы победили Раскрашенных в тот самый год, когда храмы были восстановлены. А вернемся еще дальше назад…» – Тут отец начал вспоминать о времени Диоклетиана и еще более старых временах. Послушать его, так выходило, что Вечный Рим должен погибнуть только из-за того, что в нем появилось несколько свободно мыслящих людей.

«Я ничего об этом не знаю. Аглая не учила нас римской истории. Она все больше говорила о древних греках…»

«У Рима нет будущего, – заключил отец, – ибо он забыл свою веру. Но если только боги не покинут нас тут, мы еще сможем спасти Британию. Для этого нужно, во-первых, отразить натиск дикарей. Вот почему, Парнезий, я должен сказать тебе как отец: если ты хочешь служить, твое место – среди защитников Вала, а не среди женщин в городском гарнизоне».

– Какого Вала? – хором спросили Дан и Уна.

– Речь шла об Адриановом Вале. Потом я расскажу вам о нем подробней. Это огромный вал, перегораживающий Северную Англию – для защиты от Раскрашенных – то есть от пиктов, как вы их зовете. Отец воевал в Великой Пиктской Войне, которая длилась больше двадцати лет, и знал боевую жизнь не понаслышке. Меня еще и на свете не было, когда Феодосий, один из наших знаменитых полководцев, отбросил коротышек-дикарей на север. У нас на острове их не было и в помине… Так вот – когда отец договорил, я поцеловал ему руку и молча ожидал его решения. Мы, британцы из старых римских родов, умеем чтить родителей как должно.

– Если бы я поцеловал руку отцу, он бы рассмеялся, – заметил Дан.

– Обычаи меняются, но если ты не будешь слушать отца, боги отомстят тебе. Можешь не сомневаться! – сказал Парнезий и продолжал:

– После нашей беседы, видя, что мое намерение серьезно, отец отправил меня в Клаузентум учиться строю и маршировке. Я попал в казарму Вспомогательных войск, состоявших из всякого варварского сброда – самых чумазых и небритых солдат, каким только приходилось когда-либо драить кирасу. Нужно было основательно поработать щитом и палкой, чтобы выстроить их в какое-нибудь подобие шеренги. Когда я сам кое-чему научился, инструктор выделил мне горсточку иберийцев и галлов, чтобы я помуштровал их перед отправкой на позиции. Я старался как мог; и вот однажды, когда случился пожар на одной из пригородных вилл, мы успели прибыть на место и приняться за дело до прибытия других отрядов. На лужайке перед домом я заметил человека, хладнокровно наблюдавшего за пожаром. Опираясь на палку, он стоял и смотрел, как мои ребята передают по цепочке ведра с водой, и наконец обратился ко мне с вопросом, кто я такой.

«Новичок, ожидающий назначения», – отвечал я, не имея понятия, с кем говорю.

«Родом из Англии?» – спросил он.

«Так же, как вы из Иберии». – И действительно, в его манере раскатывать звуки во рту слышалось ржание иберийского мула.

«И как же тебя называют дома?» – спокойно улыбаясь, продолжал он свой допрос.

«Когда как – и так и этак. Недосуг мне сейчас толковать».

Он больше ничего не спросил, но позже, когда мы вынесли из огня домашних богов пострадавшей семьи – лар и пенатов, он вновь окликнул меня небрежным тоном:

«Послушай-ка, юный Когда-Как-И-Так-И-Этак! Отныне тебя будут называть центурионом Седьмой когорты Тридцатого легиона Ульпийского Победоносного. Удобней запомнить, не правда ли? А мое имя Мбксим – по крайней мере, так меня зовут твой отец и кое-кто еще».

Он бросил мне свою полированную трость, на которую опирался, и ушел. Разрази меня гром на этом месте!

– Кто же он был?

– Сам Максим, великий полководец! Главнокомандующий Британии, правая рука Феодосия в Пиктской войне. Он не только собственноручно вручил мне трость центуриона, но и поднял сразу на три ступеньки по службе: обыкновенно новичок поступает в Десятую когорту и движется выше с выслугой лет.

– Вы были рады?

– Еще бы! Я думал, что был награжден за свой бравый вид и выучку моих солдат, но когда я вернулся домой, отец рассказал мне, что служил под командой Максима на войне и теперь просил его оказать мне покровительство.

– Каким же ты был мальчишкой! – засмеялся сверху Пак.

– Да, был, – согласился Парнезий. – Но не стоит упрекать меня, Фавн. Вскоре – боги тому свидетели! – я распрощался с играми.

Пак серьезно кивнул, подпирая смуглыми кулаками свой смуглый подбородок.

– В ночь перед отбытием мы принесли жертвы предкам – обычная семейная церемония, – но я еще никогда не молился так рьяно всем Добрым Теням; после чего мы с отцом отправились на лодке в Регнум, а оттуда через меловые утесы в Андериду.

– Регнум? Андерида? – Дети вопросительно повернули головы к Паку.

– Регнум – это Чичестер, – сказал Пак, указывая в сторону Черри-Клека, – а Андерида, – он протянул руку назад, – Андерида – это Пэвенси.

– Опять Пэвенси! – воскликнул Дан. – Там, где высадился Виланд?

– Виланд и другие, – отозвался Пак. – Пэвенси не молод, даже по сравнению со мной.

– Штаб Тридцатого легиона летом находился в Андериде, но моя Седьмая когорта несла службу на севере, у Адрианова Вала. Максим инспектировал вспомогательные войска – кажется, абульчей – в Андериде, и мы гостили у него дней десять: он с моим отцом были старыми друзьями. Наконец я получил приказ отбыть со своими тридцатью солдатами в свою когорту, на север. Трудно забыть свой первый поход. Я чувствовал себя счастливей любого императора, когда вывел моих солдат из северных ворот лагеря и мы отсалютовали Алтарю Победы и страже.