Читать книгу Блеф во спасение - Регина Лукашина - Страница 4

Мясорубка, устроенная живой бомбой, оружием в руках неутомимой силы, поставившей перед собой задачу выжечь «извращения» человеческой природы, расплодившиеся в виде дозволенного вожделения собственного пола, бесстыдства женщин и ненасытной индустрии пороков. Выполнила ли она свою задачу задуматься всех, а не только тех, кто «неправедно» тратил самое ценное, что есть у человека, время его жизни, гоня себя в небытие с каждым глотком экстаза баров, с каждым звуком музыки без мелодий, давя педали железных зверей на дорогах с истерическим восторгом гордыни? О, нет и нет… Ислам проклинает убийц невинных. А гонщики на колесницах стоимостью в годовой бюджет городка вроде Старой Ладоги, куклы в юбках короче ногтей, потребители элитных удовольствий и те, кто защищает их покой распределением экономических благ, они о теракте узнают лишь из социальной сети, куда выложат очередную порцию его косвенной причины. Пожилая женщина, ехавшая подменить измученную дочь у кровати малыша, ревущего день и ночь из-за режущихся молочных зубиков, не пострадавшая от болтов и осколков, но умершая в больнице от гипертонического криза. Возвращавшийся с дежурства инженер по обслуживанию зданий. Продавец из магазина для садоводов, разносчик осетинских пирогов, студент-филолог, профессор-архивист… Убитые и искалеченные, потерявшие сознание от потери крови и навсегда потерявшие покой, они-то уж точно не подходили под адскую теорию прореживания населения земли от тех, кто зря коптит её атмосферу. Когда бешеная лисица заходит в деревню, её необходимо убить. Но кто-нибудь когда-нибудь слышал о терактах на пляжах Майями или в ресторанах après sky[15] фешенебельного Давоса? Там всё тихо, всё в порядке. И закрадывается странная догадка: а не это ли «око урагана», тайфун-до, где и сосредоточен интерес в происходящем? Общественный транспорт перевозит простых и… смертных. А секс и страх – сильнейшие инстинкты, безусловно заставляющие людей раскошеливаться. На этом строится любая реклама, все политические программы, доходы международных холдингов и бюджетные статьи целых государств. Наверное, в консерватории надо что-то подправить.

Думала ли об этом Елена, пока незнакомый мужчина с серым от пыли лицом вёл её подземным переходом против потока бегущих людей, подальше от места чрезвычайного происшествия с не менее десятка жертв? Да нет же. Отрывочные мысли роились в голове, широкими мазками – образы. Дрожь бросалась нервным ознобом откуда-то из-под диафрагмы и отступала. Чётко выполняющий свои обязанности рассудок подсказывал, что это шок. И как только она окажется в безопасности и одиночестве, запоры на эмоциях как один лопнут, рассудок сдаст вахту, и начнётся настоящий кошмар.

Холод мрамора всё-таки проник сквозь джинсы. Он сидел рядом молча, спустив с плеча рюкзак, смотрел поверх голов суетящихся спасателей, тут же у входа оказывавших помощь вынесенным на носилках раненым. Фургончик с крупной надписью «Россия» и тарелкой наверху затормозил в начале улицы Солянки практически одновременно с подъехавшим чёрным внедорожником с синим «ведерком» на пружинке, высунутым на крышу и громкоговорящим номером «АМР». В этот момент и стало понятно, что случайные попутчики, закономерно помогавшие друг другу и окружающим в условиях экстрима, в эту секунду вечности оказались рядом не случайно. Они просто подняли друг на друга глаза, и всё стало понятно без слов. Обоим надо делать ноги.

– Вы тоже в розыске?.. – неожиданная шутка спутницы поразила его до глубины души. Здоровая реакция психики, свидетельство изрядного опыта во всяких переделках, сила воли? Конечно. Но где он мог её видеть… О, точно!

– Не могу же я допустить, чтобы вы оказались на stand up[16] с чумазым лицом, – усмехнулся он своей догадке и буквально потащил девушку за собой через дорогу в переулок. Наблюдательность его собственных коллег, что уже вышли из салона внедорожника, в сравнение не шла с жаждой репортёров поймать кого-то быстрее для более или менее внятных слов на камеру. И уж точно докладывать кому-то из начальства о том, что обстоятельствах взрыва ему доложить нечего, за сутки до прихода в «кадры» расписаться за новую звёздочку подполковника было б нежелательной деталью досье. – Я Миша.

– Я – Лена, – проговорила она, поспевая за командиром вприпрыжку, – спасибо вам за… За там, в вагоне!.. А в телеящик мне и правда, сегодня не хочется сыграть. Спасибо вам, вы мне, наверное, жизнь спасли. Но откуда?..

– Не за что, – наконец-то они остановились у границы пешеходной зоны улицы Забелина, посмотрев друг на друга внимательнее. Белокурые волосы, собранные на затылке во французскую косичку и отпущенные ниже шеи на свободу конским хвостом, ярко-синяя трикотажная блузка под стёганым голубым жилетом… Не из-за этого ли сочетания цветов такой удивительный цвет глаз, слово само море переливается в них? Подтянутая стройная фигура, обтягивающие джинсы, белые мокасины – лет тридцать пять, не больше. Но всё-таки глаза выдают. В них глухая боль. Не сегодняшняя, старая и усталая. Боль на полвека жизни. Свежие полные губы, не знавшие косметолога, кожа гладкая, как у школьницы. А в проборе на голове – не отросшие темноватые корни волос, а чистое серебро седины. Что же ты пережила, девочка?

– Да не трудно было догадаться… Едва вы увидели микрофон, появились титры «беги, кролик, беги». А я не в розыске, скорее, наоборот. В отпуске из него.

– Следователь? Тоже можно было догадаться по действиям там, – Лена улыбнулась ему со всем очарованием, допустимым в этих обстоятельствах. А ведь красив, что греха таить. Наверняка, тоже женат. Скроен атлетически, по речи судя – очень неглуп, по действиям – ещё и порядочный человек. Глаза как стальной клинок. Ведь у рыси глаза жёлтые? A-то бы сходство полным было, – спокойные, очень внимательные. Чувствует свою силу, не бравируя ей. Выше меня на полторы головы, значит, метр восемьдесят пять. Одет как охламон – кепка несусветная, ботинки военные, футболка, штаны защитные. Но ведь и с рюкзаком, не иначе, с рыбалки едет. Для грибов ещё рановато. Зачем ей нужны были все эти выводы, она и сама не понимала. Вероятно, сам мозг выбирал те темы для размышления, что могли бы сгладить афтершоки[17] пережитого давеча в подземке. Отвлечься, отвлечься… – Вы рыбу наловленную, наверное, там оставили, в метро? Не мудрено. Ну, спасибо!

Как удержать её? Чем? Почему журналистка Лена, невесть как и зачем оказавшаяся на месте трагедии, сразу и крепко зацепила не сколько мужское его воображение, но душу, знающую о нас самих больше механики разума? Перепачканные, не замечаемые ни полицией, натягивающей ограждение лент в пяти метрах ближе к метро, ни растущей на глазах толпой зевак, они стояли в центре вращающегося хаоса как речные пороги, обтекаемые им и ждали от неба простой подсказки. Как и какими им обоим быть друг для друга? Слова благодарности уже произнесены. Внешний осмотр произведён – разные как и положено по законам диалектики, удалось ли им заметить, что едины они не только в почерке породы аристократических черт лица.

– Не было никакой рыбы. Может быть, вас проводить? В таком виде у усиленных патрулей могут возникнуть вопросы. А вы, я заметил, их не очень любите. По фиолетовой ветке, надо думать, сейчас движение прекращено. Из центра можно выбраться, если дойти до Лубянки или до бульваров… – всё больше чувствуя себя пионером, стесняющимся предложить однокласснице донести портфель, без пяти минут подполковник лихорадочно искал выход.

– Да нет, спасибо… Пешком дойду, дворами, выросла в этом районе, – словно канатоходец, она балансировала между стремлением сохранить лицо и искушением плюнуть на всё и завести мимолётное знакомство. Ведь он человек воспитанный, правда? Он из вежливости предлагает проводить. И на чашку кофе проситься не будет. Так зачем разочарование? Она улыбнулась ещё шире, протянула ему руку, с силой сжала большую и тёплую мужскую ладонь своими заледеневшими пальцами. Сделала шаг в сторону, ещё один…

– Низа!.. Куда же ты идёшь? – раздался его голос.

Гром среди ясного неба. Словно снова взрыв раздался. Только теперь уже в душе. Этого не может быть. Точнее – было. У Булгакова. Там, когда присланного к ней «по дельцу» демона отчаявшаяся женщина приняла за «новую породу уличного сводника», он процитировал вслух фразу романа её пропавшего в небытии мастера о тьме, пришедшей со Средиземного моря. Обгоревшие страницы тетради, засушенная роза. Но мысли? Мольбу дать ей дышать воздухом… Это нельзя было подсмотреть или украсть.

Поражённая этим громом, Лена заметила за собой странную слабость. Ноги отказались повиноваться ей, она не могла даже дотронуться пальцами рук до висков, чтобы понять, не кажется ли ей это всё, не стала ли слуховая галлюцинация следствием бара-травмы, лёгкой контузии, психологического оттаивания после пережитого шока. Неужели всё наяву? Маргарита в романе, заподозрив домработницу в шпионаже, убедилась в ошибочности версии, как только Азазелло процитировал ей её мысли. А здесь и сейчас при допущении простого совпадения, того, что попутчик видел в Facebook[18] её фотографию с актёром, разыгрывающими сцену из спектакля, ничем рациональным нельзя было объяснить тот упрямый факт, что вопрос был произнесён по-гречески.

– Пу пас, Низа[19]? – а ведь его лицо совершенно спокойно. Ни рога над бейсболкой не выросли, ни света нимба не заметно. Только взгляд твёрдый, напряжённый. Не отпускает, словно от этого зависит большая суть.

– А, нее эсу, Иуда, – сами собой потекли слова на певучем наречии понтийских эллинов, – кэ ден се анагнописа амесос… Иуда, что за бред?

Мужчина сделал к ней быстрый шаг, взял за плечи, притянул к себе.

– Ну всё, всё… Не волнуйся. Никакой это не бред. Надо было сразу сказать, но чушь свалял, прости меня, Леночка. Получилось как в дешевом детективе про шпионов – пароль, отзыв. Ты Фролова знаешь, так?

– Писала у него диплом, потом приходил в студию, – ещё растерянная, она всё же почувствовала облегчение от того, что эзотерика в ситуацию пока влезла не с ногами, а всего лишь помахав дымным факелом в зеркале сбоку, – это он позвал меня сегодня в кофейню в сером доме на Солянке. Хотел с кем-то познакомить, просил помочь разобраться, потому что он сам в Кафу на раскопки собрался. Его ведь, вроде бы, в Склифосовского увезли, спасут?

– Лёгкие продавлены вроде, Будем надеяться, ведь эвакуировали почти сразу… Кофейня эта вот она, но сегодня не до неё. Познакомить профессор тебя хотел со мной, хвалил твои широкие познания и азарт исследователя. А сцена эта из «Мастера и Маргариты» и сам не знаю, почему на ум пришла. Мы ведь в двух шагах от маленького Иерусалима, сквера нового у синагоги.

– Ух, камень с души… Я уж думала, крышу пора латать, – она закивала головой, улыбнулась ему снова, уже как доброму знакомому, – слишком уж много на сегодняшний день. Мне бы надо добраться до дома, позвоню маме с городского, чтобы она не пугалась телевизора. И в стирку всё это. Но о чём?

Михаил слегка нахмурился, соображая. Загрузить её сознание сейчас темой для активного размышления, чтобы вытеснить кошмарные картины из метро? Нет уж, пусть сначала отдохнёт и выспится дома в тёплой постели после горячего чая с мёдом. Да и у него найдётся, чем занять себя до вечера завтрашнего дня помимо визита в тыл родной конторы за новыми погонами. Однако намекнуть на то, что продолжение их общения будет интересным для обоих не только с точки зрения романтической, стоит уже сейчас. Женщина такого склада отобьет любой штурм и выдержит осаду, но откроет ворота крепости только другу. Он показал глазами в сторону террасного сквера.

В фиолетовом небе стали зажигаться первые звёзды. Боковой переулок, казалось, отделился от кипящего возбуждением, оглушенного горем города немой тишиной испуга. Там почти никого не было. И только какая-то полная дама, отставив палки скандинавской ходьбы, сидела на нижней ступеньке у самого фонтана, вытянув ноги и ожидая чего-то. Вскоре стало понятно, чего. Сверху, от походившей на «страшную Антониеву башню» руины общежития министерства образования, не то с ветки разросшегося тополя, не-то из куста сирени раздался праздничный, разбрызгивающий капли лунного света, звон хрустальных бубенцов и треск веток в костре любовный призыв соловья.

Забравшись на самый верх, в круглую беседку, сообщники чего-то пока ещё неведомого как по команде оглянулись назад, словно бронзовые бюсты правителей России могли их подслушать. Бюсты, облик которых грузинский мастер делать шашлыки для начальства, согласно мнению знатоков, просто перелепил ото всюду, включая галереи коллег и общеизвестные памятники, вроде Медного всадника. Но ни Рюрик, ни Анна Иоанновна оглядываться на уединившуюся летним вечером парочку не стали.

– Мда… Всё прямо одно к одному, – буркнула журналистка, – апогасизо на февго апо тин поли, на акроасоме та аидониа…

– Решила уйти за город, слушать соловьев, – отозвался Михаил, – только не акроасоме, а просто акуо… Не удивляйся, я немного говорю по-гречески. А у Низы были голубые глаза, как у тебя. Ничего, что на ты? Вот, смотри.

Он выудил из рюкзака немалый куль из махровых полотенец, размотал и показал ей старинный прямоугольный кирпич, поперёк которого змеилась трещина, а край был сколот. Оттуда торчал кончик зеленоватой окиси меди.

– Ничего себе!.. – выдохнула Лена, проводя пальцем по древности, но думая о целом рое обстоятельств. О том, какой рок их свёл, почему редкий язык и редкий литературный сюжет тоже стали их общим знаменателем.

– Трещины не было, – заметил майор, – на нас сверху упала балка.

– Полотенца, видать, спасли… И кто так закутал кирпич-то? Видать, о тебе кто-то молится ежечасно. Тут печать… К фонарю поверни чуть ещё. Великий князь Иван Васильевич. Таких в отечественной истории было всего двое. При Грозном уже использовался двуглавый орёл с опущенными вниз крыльями, византийская символика. Сейчас флаги чёрно-бело-жёлтые, как и российские монархические, висят над дверьми всех церквей современной Греции. Но Грозный в ранней молодости принял царский титул. Тут же – не изображение всадника, поражающего копьем змея, а лев… Душащий змею. Что могу сказать? Кирпич клеймен до 1497 года при Иване третьем. Откуда?

– Откуда дровишки, хочешь спросить? Спасибо маме, подложила мне под спину мягонькое в рюкзак, как с дачи вёз, – довольный её любопытством, он ответил на намёк. – Кирпичом тётка товарища моего ещё после войны в кадушке капусту придавливала, а достали его из подвала тут рядом, в сером доме на Солянке. Вроде, и ход подземный был… Но замуровали и сделали подземный паркинг для избранной публики. Как думаешь, ценный он?

– Кирпичное производство Герасима Герасимова, клеймёное купцом, уж на что широко было, и-то пользуется спросом среди любителей свой быт украсить редкостями. В коттедже в камин втиснуть, скажем. А у твоего край битый. И там внутри что-то.

Вижу, что не глина тебя к профессору привела, – Лена смотрела на нового знакомого с возрастающим интересом, понимая, что он только прикидывается человеком мало сведущим, – тогда что, вскрыть его хочешь, да не решаешься повредить музейный экспонат? Кирпичи эти легко восстанавливаются, таков материал. В подвале взяться мог откуда угодно, в тридцатые туда интеллигенция стаскивала всё, что летело вверх тормашками при взрывах храмов и монастырей. Стены кремлёвские, при Иване Великом построенные итальянцами, не тронули. Но Чудов монастырь разобрали, он был к тому моменту давно закрыт и обветшал без монашеского надзора.

– Чудов монастырь в Кремле? Пошли, всё-таки провожу тебя чуток… – помогая ей подняться, он обратил внимание, что девушка слишком устала. Такси ловить было бессмысленно. Четырёхколёсные животные с говорящей головой безвыходную для жителей ситуацию использовали плотоядно, чуть ли не с кровью драли дикую тройную цену. А волонтёров просить было не удобно – их помощь требовалась не уставшим, а потерпевшим.

По крутой лестнице во дворик с детскими тренажёрами, оттуда опять вверх к трёхэтажному жилому дому с белыми стенами, мимо каменного забора и бюста Мандельштаму в крошечном сквере, где на скамейках вечно отдыхали почитатели его таланта без определённого места жительства. На Ивановскую горку между храмом Владимира Святого, знаменитого своей акустикой эффекта вмурованных под потолок пустых горшков, и громадой женского монастыря, где жила и кроткая внебрачная дочь императрицы Елизаветы, и грызла стены темницы, беременная от стража, сошедшая с ума кровопийца Салтычиха. Дальше, дальше… Вонзился в небо лютеранский шпиль, сладко пахнут в парке Морозова отцветающие каштаны. Тоненькой, известной лишь собачникам, тропкой-тайной к Покровским воротам. Блики фонарей на глади Чистых прудов, покачивается сонное семейство оранжевых огарей с пушистым выводком. В перекопанный кротовой шизофренией мэра Большой Харитоньевский переулок… А он всё слушал и слушал музыку её голоса, голубоглазой женщины с пружинистой, почти танцующей походкой. Словно не по тревожной неспящей Москве шли они, а за стены города, где у масличного жома оглушительно празднуют свою свадьбу соловьи.

– Чудов монастырь при Иване Великом ремонтировали, подправляли. Так что твой кирпич запросто мог залепить какую-нибудь дырку. Ведь перед строительством Успенского собора в Москве даже землетрясение было. А саму обитель основал митрополит Алексий в 1365 году в честь легендарного события. В Орде ослепла на нервной почве из-за вражды сыновей великая ханша Тайдулла. Алексею пригрозили: не вылечит – московскую землю огню предадут… Он брызнул святой водой, возможно, ещё что-то сделал. Но факт исторический состоит в том, что в конце ноября на собор Архистратига, чьим именем тебя назвали, Михаила, прозрела мать хана. И в благодарность в дар Алексию отказала земельный участок своего личного двора на Боровицком холме. Двор был так обширен, что на нём поместился монастырь. Чудов. В нём в истории много кто перебывал. Лжедмитрий учился, Ермогена уморили.

– А о чём ты писала диплом у Владимира Матвеевича? – майор вдруг вспомнил, где точно видел лицо своей проводницы по истории не в грёзах о первой мата-хари христианства, выманившей Иуду в соловьиную ночь, а на телевизионном экране. Они прошли мимо памятника Ленину-гимназисту со следом сварки на шее. Этот след появился после, воистину, мистического события лета 2008 года, когда в годовщину расстрела царской семьи пресса и эксперты пузырились дискуссией о том, кто отдал приказ на ликвидацию. В ночь разразилась сильнейшая гроза, и старый ясень во парке бывшего городского дворца пионеров буквально треснул от удара молнии, рухнул на памятник и буквально снёс ему голову… Она, Елена Кочетова, жила в паре минут ходьбы от места происшествия, увидела упавшего бронзового вождя пролетариата утром по дороге на работу, вызвала по телефону коллег с телекамерой и дала репортаж в прямом эфире. Специальности журналистов в рамках единой профессии взаимопроникающие. Газетчики комментируют всякую всячину на радио, собственные корреспонденты ТАСС за рубежом пишут статьи в журналы. Почему бы радио-ведущей не рассказать зрителям о странгуляционной борозде на бронзовой шее объекта советской идеологии? Времена и политические моды меняются, спрос на знания может спадать. Но законы физики и логики отменить не получится. Всё развивается по спирали.

– Диплом мой был вполне себе прилизанным, – призналась Лена, – роль информационных технологий в обеспечении советской пропаганды. Жаль, не успели внедрить. Не боялись бы мы тогда всей страной, что лучший министр финансов увеличит в родной стране пенсионный возраст, чтобы американцы его и дальше хвалили. А с Владимиром Матвеевичем на другом сошлись. На филологии. Язык любого народа – сундучок сокровищ. Если историю можно ещё переписать, этимология всё расскажет. Монах и монарх – однокоренные слова. Этот – отшельник-одиночка, тот – единоличный властитель. И Рюрик не править в Новгород был приглашён, не как монарх, а всего лишь служил со своими товарищами наёмником как руководитель службы безопасности.

– Вот это да! – поразился Михаил. – Так что же выходит, князь…

– Князь, и это написано в академическом словаре русского языка 1985 года, – подхватила она, – всего лишь вождь племени и предводитель войска. В те времена купеческая богатая республика могла себе позволить позвать для защиты профессиональных воинов, как это сейчас происходит с крупными корпорациями. Читать летопись надо буквально. Он был призван не править, а на княжение. Ломоносов именно поэтому башмаком в своего противника научного, в немца, и запустил. Но, увы, его труды по истории после смерти нашего светоча эти самые академические немцы и разбирали. И до сих пор нормандскую теорию импортирования государственности на Русь либералы отечественные облизывают как кристалл истины. А Рюрик – прозвище. Всем известна легенда об основании Рима. Эней, двоюродный брат Гектора, взял меч Трои и поплыл на запад. Высадился недалеко от устья Тибра, был принят дружелюбным царём Латином и женился на его дочери. Через четырнадцать поколений его потомок Нумитор царствовал в столице Альба-Лонге, месте, и в современном Риме не потерянном. Но доброго правителя сверг его злобный брат Амулий, да ещё и приговорил к девственности племянницу Сильвию Рею. Та, надо полагать, была не промах, и в весталках засиделась недолго. От неизвестного отца, представившегося богом войны, родила близнецов. Ромул и Рэм жестоким дядей были брошены в разлившиеся воды Тибра, кстати, реки весьма бурной, мутной, грязной и порожистой. Всякая гадость по ней с гор сливается. Но корзинку из этой жижи выловила…

– Волчица?… – ввернул благодарный слушатель, покорённый игривым тоном и юмором экскурсом в популярную мифологию.

– Так авторы анналов, по-нашему говоря, летописей, договорились ради благопристойности всей ситуации. Как и на счёт Марса, а не заезжего парня с большим мечом и наглостью. По латыни lupa – волчица, lupana – дама с пониженной планкой социальной ответственности. Слова однокоренные. Четвероногая хищница выкормить младенцев ещё могла, если волчат потеряла, как у Киплинга, но с царским пастухом Фаустулом точно договориться не могла, отдать их ему на воспитание… Короче. Возмужав, опять-таки от кого-то с даром речи парни узнали о своём благородном происхождении, свернули шею дяде и вернули дедуле престол. Сами же под его опекой жить не захотели и поставили лагерь на Палатинском холме… Рассказать, причём тут Рюрик?

– Обязательно, – потребовал Михаил, хотя они уже вошли в тенистый двор семиэтажного дома с явными признаками конструктивистского стиля. Дома, который показался ему очень знакомым. Тоже картинка из альбома мастерской архитектора Мельникова? Дом старых большевиков 1934 года? Нет, всё-таки строительная эстетика не главное. Он бывал тут раньше.

– Рюрик, он же Жора, он же Гога… – Лена остановилась у подъезда и потянулась к сумке за ключами. – Мы с профессором изучали источники и нашли немало упоминаний о том, что балтийские славяне нередко жили тем же отхожим промыслом, что и легендарные скандинавские бандиты. Варяг – это название такое же лингвистическое недоразумение, как и привычка всех степенных учёных считать, что викинги – это народность.

Ан, нет. Это клич их боевой, прозвище, самим себе данное. Ви-а-кингз[20]. Мы – короли, господа потерпевшие. Двигайтесь со скамеек, отдавайте лучшую еду, дома и баб. На берегах Балтики жили курши, воинственное племя, называвшее свою родину Курземе. Слышишь славянские корни, да?

– Курляндия – земля курши, – заинтересованный ещё более, он кивнул.

– Что уж там произошло на берегу речки Лиелупе, где сейчас стоит себе прежняя столица герцогства Курляндского, город Митава или Елгава. Стоит у остановки электрички в получасе езды от Риги, с обветшавшим дворцом Бирона и церковью Аннас. И оттуда, с территории современной Латвии, взяв с собой, как и Ромул, группу товарищей с зыбкими понятиями о морали, зато с навыками обращения с холодным оружием, отправился искать заработков на восток. И дошёл до премилого местечка под названием Ладога, где и стал лагерем. Поживиться там было чем: место поклонения славянской богине любви и красоты не скудело подношениями. Ребятки охраняли волхвов, дары природы и символы плодородия. А заодно и любовались на обряды девушек, изображавших Ладу, золотоволосую красавицу в жемчужной одежде, венком роз на голове, держащей за руку мальчугана, сыночка Леля, считавшегося покровителем влюблённых…

– Амурчик? – догадался Михаил, ощущая желание прикоснуться рукой к убранным во французскую косичку золотистым шёлковым волосам своего лектора, – рассказывай, безумно увлекательно, честное слово!

– Скоро сказка сказывается, – Лена наклонила голову, грустно добавив, – Рюрик, он же Георгий, Юрий, тёзка основателя Москвы, сытно жил возле Ладога, городе Лады и её супруга Ладо, угощаясь от щедрот служения богу свадебных пиров, придумав себе символ-герб грифона, чудища с клювом орла и лапами льва, только спьяну такое могло понравиться. А потом купцы из Новгорода позвали его «ходить дозором» возле их золотого острова бирж и торговых гостей. Прямо по Пушкину, тридцать витязей прекрасных, с ними дядька Черномор. Не был он правителем! После его воспитанник Олег ушел на юг и власть в слабом Киеве, согласно арабским хроникам, Куябе, узурпировал, убив Аскольда и Дира. Но это уже совсем другая история.

– Революционная выходит история, – подытожил майор, – вы писали об этом? Разбирая слова на запчасти, до многого можно докопаться.

– На запчасти, командир, я так чувствую, твой кирпич придётся скоро разбирать, – она ткнула пальцем в коричневое пятно пороха на его левом запястье. – Командир… Английское come on – продвигаться, зажигаться.

– Молодец!.. – оценил майор. – Похоже, пора нам познакомиться по-настоящему. Мобильная связь в центре с перебоями. Напишу мой номер вот тут, на бирке от полотенца. Напишешь завтра сама после обеда, где и когда. Мне и правда, понадобится твоя помощь. Последний вопрос – что с наукой?

– Официальная наука никогда не признается, что мы правы. Будет жечь наши идеи своим презрением, как Джордано Бруно. Хотя и сама понимает, что земля всё-таки вокруг солнца вертится. Но если не солнце вокруг неё, их диссертации, академические пенсии, конференции в Париже прахом пойдут. Не записывай номер на полотенце, примета плохая. Встретимся завтра. А номер мой сможешь запомнить, если скажу? Меня зовут Елена Кочетова, я работала на радио, вела программы про всякую всячину.

– В политике всячины много, – ответил он, – я тебя слушал. Честь имею. Михаил Келебдаенен. Следую курсом командования. Номер говори?…

И они обменялись рукопожатием. Как друзья. Через пятнадцать минут, запустив стиральную машину и жестоко отмывшись под кипятком душа, она провалилась в такой каменный сон, где сновидения уже не поместились. А без восьми часов подполковник специального подразделения доехал по оранжевой ветке метро до гремящей соловьиными трелями верхней Яузы, вошёл в свою пустую квартиру на улице Менжинского и, как говаривали его боевые друзья, «упал, ударился головой о подушку и потерял сознание». На пыльный старенький рюкзак, брошенный в гостиной на диван, стекал лунный луч из западного окна. А на прямоугольник вылитого им света пристально смотрел глазок беспроводной видеокамеры. Оставим её дохлый китайский аккумулятор разряжаться без особой пользы, ведь до утра ещё далеко.