Читать книгу Знают ответ орхидеи (сборник) - Рекс Стаут - Страница 3

В черте Большого Нью-Йорка[3] на тот момент проживало, по-видимому, не меньше сорока тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость, или же они думали так. И шестьдесят шесть из них имели инициалы «П. Х.». Хотя бы половина наверняка видела объявление. Одна треть на него откликнулась. Трое нам написали, шестеро позвонили, а двое наведались в облицованный бурым песчаником особняк на Западной Тридцать пятой улице, которым владеет Вульф и где он живет и властвует, пока я не решаю, что он зашел слишком далеко.

Однако первым на наши призыв откликнулся не П. Х., a Л. K. – Лон Коэн из «Газетт». Он позвонил в четверг утром и спросил, что за объявление мы дали по делу Хейза. Я сказал, что никакого объявления по делу Хейза мы не давали. На это он ответил мне коротко: враки.

– Вульф через газету обращается к П. Х. и объявляет, что, по его сведениям, тот ни в чем не виновен, а ты пытаешься меня убедить, будто вы не давали никакого объявления, – распинался он. – Ладно-ладно. И это после всех тех одолжений, которые я тебе делал! Я всего только и спросил…

– Вы ошиблись номером, – прервал я его сентенции. – Хотя мне следовало бы сообразить. Да и мистеру Вульфу тоже. Ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некий Питер Хейз недавно отдан под суд за убийство. Однако это не наш П. Х. Тем не менее из-за этой путаницы может начаться всякая петрушка. Молю Господа, чтобы сам Хейз не видел нашего объявления.

– О’кей. Судя по всему, вы решили запираться. А уж коли Вульф решает оставить что-то при себе, он никого и близко к этому не подпустит. Но когда вы будете готовы приподнять завесу секретности, вспомни обо мне. Меня зовут Дамон, мой Пифий[4].

Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вульфу, который сейчас возился в оранжерее с цветами, звонить тоже не стал. Стоило ли пенять ему за то, что он упустил из виду П. Х., которого судят за убийство? Ведь и я сам начисто о нем забыл.

Б́ольшую часть дня меня то и дело теребили другие П. Х.

С одним из них, Патриком Хорганом, не возникло особых проблем. Он заявился к нам собственной персоной, и мне достаточно было просто на него взглянуть. Хорган оказался значительно старше нашего клиента.

Другой, тоже явившийся лично, доставил мне немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого касательства.

Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вульф уже разделался с почками в слоеном тесте, и я остался без добавки.

Несколько сложнее оказалось разобраться с телефонными звонками от П. Х., ведь я не видел звонивших в лицо. Троих я исключил после долгих расспросов, однако на трех других стоило посмотреть – этим я назначил свидания.

Не имея возможности отойти от телефона, я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и съездить на эти самые свидания. Разумеется, это было просто оскорбительно – давать такое детское поручение Солу, лучшему из ныне живущих оперативников, чья такса составляет шестьдесят долларов в час. Однако не мог же я пойти против воли клиента? И платил за все он.

Тот факт, что в судебных отчетах фигурировал человек с инициалами «П. Х.», как я и предполагал, здорово осложнил нам жизнь. Звонили из всех газет, в том числе из «Таймс». Две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог.

Около полудня наш номер набрал сержант Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств. Он жаждал переговорить с Вульфом, однако я сказал ему, что Вульф занят, и это соответствовало действительности, поскольку босс потел над кроссвордом Ксименеса[5] в лондонском «Обсервере». Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли чем-либо ему помочь.

– Ты еще ни разу мне ничем не помог, – буркнул он. – И твой Вульф тоже. Но коли он дает объявление в газете, в котором утверждает, что обвиняемый в убийстве не виновен и что он хочет назвать имя истинного преступника, мы должны поинтересоваться, чт́о все это значит. Я затем и звоню. Если он не скажет мне этого по телефону, я буду у вас через десять минут.

– Избавь себя от хлопот, – посоветовал я Стеббинсу. – Разумеется, ты не поверишь ни одному моему слову, поэтому рекомендую сразу позвонить лейтенанту Мэрфи из Бюро розыска пропавших людей. Он тебе расскажет все как есть.

– Что еще за шутки?

– Какие шутки? Я бы ни за что не осмелился шутить с блюстителем законности. Позвони Мэрфи. Если же его рассказ тебя не удовлетворит, приходи к нам обедать. Перуанская дыня, почки в тесте, эндивий под мартиникским соусом[6] и…

В трубке щелкнуло, раздались гудки. Я заметил Вульфу, что было бы очень здорово всегда вот так легко отделываться от Стеббинса. Он скривил физиономию и поднял голову:

– Арчи…

– Да, сэр.

– Процесс над Питером Хейзом начался около двух недель назад?

– Точно, сэр.

– В «Таймс» печатали его фотографию. Принеси этот номер.

Я хмыкнул:

– Сэр, мне пришла в голову подобная мысль, когда позвонил Лон. Но я хорошо помню снимки этого субъекта – их публиковали «Газетт» и «Дейли ньюс», – и я эту мысль отбросил. И все-таки не помешает взглянуть еще раз.

Одна из шестнадцати тысяч моих обязанностей состоит в том, чтобы хранить подшивки «Таймс» за пять недель в шкафу под книжными полками. Я направился к шкафу, присел возле него на корточки и, чихая от пыли, довольно скоро откопал то, что нам требовалось, – семнадцатую полосу номера от 27 марта.

Я быстро пробежал ее и вручил Вульфу, а сам достал из ящика стола фотографию Пола Хэролда в академической шапочке и мантии, которую тоже передал боссу. Он положил снимок рядом с газетным листом и уставился на них сердитым взглядом.

Я подошел сбоку. Снимок в газете был не ахти какой, тем не менее можно было с уверенностью сказать, что если на нем запечатлен наш П. Х., то за одиннадцать лет он здорово изменился. Его круглые щеки впали, нос стал меньше, губы – тоньше, а подбородок отвис.

– Нет, – изрек Вульф. – А? Что скажешь?

– Принято единогласно, – кивнул я. – Черта с два мы так легко найдем этого Хэролда. Может, стоит заглянуть в суд?

– Сомневаюсь. По крайней мере, не сегодня. Ты мне нужен здесь.

Это, однако, всего лишь отсрочило агонию. В тот же день помимо журналистов нас навестила еще одна личность. А было все так.

Ровно через три минуты после того, как Вульф удалился на дневную, с четырех до шести, встречу с орхидеями, раздался звонок в дверь, и я вышел в прихожую. На крыльце стоял субъект средних лет, который явно не брился со вчерашнего утра. Он был в неряшливом пальто цвета древесного угля и модной черной фетровой шляпе-хомбург, с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье. Скорее очередной П. Х., чем журналист.

Пришедший заявил, что желает переговорить с Ниро Вульфом. На это я ответил, что Ниро Вульф занят, назвал себя и предложил свои услуги. Он замешкался.

– У меня времени в обрез, – сказал этот субъект, глянув на часы. Похоже, он был чем-то сильно озабочен. – Меня зовут Альберт Фрейер. Я адвокат.

Достав из кармана кожаный бумажник, он вынул оттуда визитную карточку и вручил мне.

– Я защитник Питера Хейза, которого судят по обвинению в убийстве первой степени. Меня ждет такси. Присяжные удалились для вынесения вердикта, и к моменту их возвращения я должен быть на своем месте. Вам что-нибудь известно относительно объявления, которое Ниро Вульф поместил в сегодняшних газетах? Того, что обращено к П. Х.?

– Известно.

– Оно попало мне на глаза всего час назад. Звонить не хотелось. Я должен задать вопрос Вульфу. Ходят слухи, что объявление адресовано моему клиенту, Питеру Хейзу. Так вот, я желал бы знать, так это или не так?

– Ответить на ваш вопрос не составляет труда: нет, это не так. Мистер Вульф, конечно, читал газетные репортажи о процессе, но, если не считать этого, ничего не слышал о Питере Хейзе.

– Вы можете в этом поклясться?

– Безусловно.

– Что ж… – Похоже, он расстроился. – Я-то надеялся… Впрочем, неважно. Кто этот П. Х., которому Вульф адресует свое объявление?

– Это человек, чьего имени и фамилии мы не знаем – только инициалы.

– А о какой несправедливости говорится в объявлении? И что за справедливость должна восторжествовать?

– Речь идет о краже, совершенной одиннадцать лет назад.

– Ясно. – Он взглянул на часы. – У меня больше нет времени. Я хочу, чтобы вы все-таки доложили о моем визите мистеру Вульфу. Разумеется, я допускаю возможность случайного совпадения. Но нельзя исключать и рекламный трюк. Если так, моему клиенту может быть нанесен существенный урон, дающий повод для иска против вас. Постараюсь вникнуть во все это основательней. Разумеется, когда у меня будет время. Сможете передать Вульфу мои слова?

– Да. Если у вас есть в запасе еще двадцать секунд, ответьте, пожалуйста, где родился, провел свое детство и окончил колледж Питер Хейз?

– Зачем вам это?

– Я не обязан отвечать на ваш вопрос. Можете назвать это банальным любопытством. Ведь я читаю газеты, не так ли? К тому же я ответил на шесть ваших вопросов. Так почему бы вам не ответить на три моих?

– Да потому, что я не в состоянии этого сделать. Мне это попросту неизвестно.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Неужели? – не унимался я. – Вы защищаете в суде человека, которого обвиняют в убийстве, и вам неизвестны такие элементарные вещи?

Адвокат уже сошел на седьмую сверху ступеньку крыльца.

– Где живут его родственники? – спросил я, стоя у порога.

Фрейер обернулся:

– У него нет родственников.

И он направился к ожидавшему его такси, сел в машину и захлопнул дверцу. Такси укатило, а я вернулся в кабинет и связался по внутреннему телефону с оранжереей.

– Да? – буркнул в трубку Вульф, который не выносит, когда его отрывают от орхидей.

– У нас был гость. Адвокат по имени Альберт Фрейер. Он защищает в суде Питера Хейза, но ему неизвестно, где тот родился, вырос и в каком колледже учился. Фрейер говорит, что у Хейза якобы нет родственников. Похоже, мне стоит прокатиться в суд, тем более что за такси заплатит клиент. Я поехал.

– Нет.

– Вы сказали это машинально. Да?

– Черт с тобой. Только предупреди Фрица.

Пустое сотрясание воздуха: я всегда предупреждаю Фрица, когда выхожу из дома. Сделав это, я вернулся в кабинет, убрал со стола, запер сейф и переключил телефон на кухню. Когда я вышел в прихожую, чтобы одеться, Фриц уже был там, готовый накинуть на дверь цепочку после моего ухода.

Когда что-то входит у тебя в привычку, ты проделываешь это машинально. Однажды, много лет назад, когда я выходил из дому по делу, меня выследили. Я не заметил слежки, и то, что узнал филер, наблюдая за мной в течение часа, стоило нам лишней недели хлопот, а нашему клиенту – нескольких тысяч долларов. После такого промаха я целых два месяца, выходя из дома, даже просто прошвырнуться, первым делом проверял, нет ли за мной хвоста. Такой вот выработался рефлекс.

В тот вторник, сделав шагов пятьдесят в сторону Девятой авеню, я огляделся, как обычно, по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Однако при повторной проверке через следующие полсотни шагов во мне словно сработал какой-то датчик. Он среагировал на типа ярдах в сорока у меня за спиной, который шел в том же направлении. Раньше его там не было.

Я остановился и повернулся к нему лицом. Он замедлил шаги, достал из кармана какую-то бумажку, заглянул в нее и стал внимательно изучать дома справа и слева. Это самая нелепая уловка, какую можно изобрести в подобной ситуации. Уж лучше наклониться и сделать вид, будто завязываешь шнурки. Ведь его внезапное появление означало, что он либо вынырнул из прохода между зданиями, чтобы следовать за мной, либо вышел из какого-то дома, отправляясь по своим делам. В последнем случае ему не было нужды останавливаться и разглядывать номера домов.

Итак, за мной увязался шпик. Но если бы я, фигурально выражаясь, припер его к стенке, не имея иных доказательств, кроме логических умозаключений, он бы попросту посоветовал мне проспаться.

Разумеется, я мог заполучить доказательства, однако на это требовалось время. Фрейер же сказал, что жюри присяжных удалилось в совещательную комнату. А значит, мне следовало поторопиться.

И все-таки я решил, что могу урвать пару минут и рассмотреть незнакомца получше.

Это был мужчина среднего роста в пальто реглан бронзового цвета и коричневой шляпе, длиннолицый и остроносый. К концу первой минуты моих наблюдений он начал проявлять признаки беспокойства, а затем направился к подъезду ближайшего дома, в котором находился офис, а также апартаменты доктора Волмера, и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла Хелен Грант, секретарь дока. Шпик обменялся с ней несколькими фразами, при этом даже не коснувшись шляпы, развернулся на сто восемьдесят градусов, спустился на тротуар, затем взобрался по ступенькам к двери следующего дома и позвонил.

Мои две минуты истекли, к тому же мне все было ясно. Поэтому я дошел до Девятой авеню, больше не давая себе труда оглянуться назад. Остановил такси и велел водителю ехать до пересечения Центр– и Пёрл-стрит.

В это время суток в коридорах суда можно встретить адвокатов и клиентов, свидетелей и присяжных, друзей и врагов, видных политических деятелей и рядовых граждан. Справившись у служителя внизу, где слушается дело Хейза, я вышел из лифта на третьем этаже, пересек холл и свернул за угол к дверям с номером «XIX», будучи уверен, что смогу попасть в зал без всяких проблем, ибо процесс Хейза не освещался на первых полосах газет.

Так оно и оказалось. В зале не было почти никого: ни судьи, ни присяжных, ни даже секретаря и стенографа. Не было, разумеется, и Питера Хейза. На скамейках сидело человек восемь-девять, не больше.

Я обратился с вопросом к офицеру возле двери, и тот сказал, что присяжные еще не появлялись и бог весть когда появятся. Так что я отыскал телефонную будку и сделал два звонка: Фрицу – предупредить, что то ли буду, то ли не буду к ужину, и доку Волмеру. Трубку сняла Хелен Грант.

– Послушай, малышка, ты меня любишь? – поинтересовался я.

– Нет. И никогда не полюблю.

– Чудненько. Я опасаюсь просить одолжения у девушек, которые меня любят. А мне бы хотелось, чтобы ты сделала мне одолжение. Пятьдесят минут назад в вашу дверь позвонил мужчина в пальто реглан бронзового цвета, и дверь ему открыла именно ты. Что он хотел?

– Господи боже мой! – в негодовании воскликнула Хелен. – Скоро ты будешь прослушивать наш телефон! Если хочешь вовлечь меня в свои грязные делишки, у тебя ничего не получится.

– У меня нет никаких грязных делишек, поэтому я тебя никуда не вовлеку. Он что, пытался продать тебе героин?

– Он спросил, не проживает ли здесь человек по имени Артур Холкомб. Я ответила, что не проживает. Тогда этот тип спросил, не знаю ли я, где он живет. Я снова сказала: не знаю. Вот и все. В чем дело, Арчи?

– Так, пустяки. Расскажу при встрече, если у тебя не пропадет к тому времени желание встретиться. Ну, а говоря, что не любишь меня, ты лжешь самой себе. Скажи мне «до свиданья».

– Никаких свиданий, Арчи, забудь…

Значит, шпик. Если он на самом деле разыскивал какого-то Артура Холкомба, то чего же так спешно ретировался? Гадать, впрочем, не было смысла. Оставалось прикидывать, связано ли это с П. Х., а если да, то каким образом и с которым из них.

Подойдя к знакомой двери, я обнаружил оживление: в зал то и дело заходили люди. Я подошел к офицеру, осведомился, не появлялись ли присяжные, на что он ответил:

– Не спрашивайте, мистер, здесь все всё знают, кроме меня. Проходите.

Я вошел в зал и встал в сторонке, чтобы никому не мешать. Занятый изучением декораций и действующих лиц, я услышал, как рядом произнесли мою фамилию. Я обернулся и увидел Альберта Фрейера. Выражение лица у него было отнюдь не дружелюбное.

– Так, значит, вы ничего не слышали о Питере Хейзе, – процедил он. – Что ж, в таком случае вы услышите обо мне.

Я не нашелся, чт́о ему ответить, да адвокат и не ждал ответа. Он уже шел с кем-то по центральному проходу к своему месту за столом защиты. Я последовал за ним и уселся в третьем ряду слева с той стороны, откуда выводят обвиняемого.

Секретарь и стенограф заняли свои места. Помощник окружного прокурора Мандельбаум, которого Ниро Вульф однажды уличил в непрофессионализме, занимал соседний стол за перегородкой, возле него на столе стоял портфель. Рядом с помощником прокурора устроился какой-то младший чин.

Присутствующие рассаживались по своим местам, а я отчаянно вертел головой в надежде увидеть того типа в пальто реглан бронзового цвета, который разыскивал Артура Холкомба, когда по залу вдруг пронесся шумок и все как один повернули головы влево. То же самое сделал и я.

В зал ввели обвиняемого.

Зрение у меня прекрасное. К тому же я напряг его до предела, пытаясь получше разглядеть этого типа, пока он шел к своему месту позади Альберта Фрейера. На все про все у меня было четыре секунды, потому что, когда он сел спиной ко мне, мне бы не помогло даже соколиное зрение. На фотографии Пол Хэролд был запечатлен анфас, а не с затылка.

Я закрыл глаза и сосредоточился. Он… А может, и не он. Возможно, что он, если бы… Когда я смотрел на два снимка, лежавших перед Вульфом на столе, то мог с уверенностью сказать: тридцать к одному, что не он. Теперь же мне казалось, что можно поставить два к одному, даже согласиться на крупную денежную ставку. Вот только я пока не определился, на что ставить. Меня так и подмывало сорваться с места и отправиться за перегородку, чтобы рассмотреть этого субъекта как следует. Однако я заставил себя слиться со скамейкой.

Присяжные рассаживались по своим местам, но они меня не интересовали. Оживление в зале суда, предшествующее оглашению вердикта, обычно вызывает у всех возбуждение, однако я его на сей раз не чувствовал. Лихорадочно соображая, я сверлил взглядом спину обвиняемого – пытался заставить его обернуться.

Когда судебный пристав провозгласил: «Встать! Суд идет», все дружно поднялись, а я сделал это самым последним. Судья уселся на свое место и разрешил всем поступить так же. Я могу в точности повторить слова секретаря; вопрос, который судья задал старшине присяжных; вопрос, заданный старшине присяжных секретарем, поскольку это обычная рутина судебного заседания.

Первым, что дошло до моего сознания, были слова старшины присяжных. Он сказал:

– Мы нашли подсудимого виновным в предъявленном ему обвинении – совершении убийства первой степени.

По залу прокатился гул, вернее, россыпь отдельных восклицаний и ропота. Женщина позади меня издала звук, напоминающий хихиканье. Я все так же не спускал глаз с обвиняемого, и хорошо делал.

Он вдруг поднялся со своего места, стремительно обернулся и обвел взглядом зал суда. Это был дерзкий, испытующий взгляд, который на сотую долю секунды коснулся и меня. Но тут охранник взял подсудимого за локоть и усадил на место.

Встал Альберт Фрейер и потребовал провести опрос присяжных.

Обычно во время этой процедуры зал замирает. Мне же, как говорится, внезапно приспичило. Нагнув голову и прижав к губам ладонь, я шагнул в проход, припустил по нему галопом и был таков. Не в силах дождаться едва ползущего лифта, я кинулся к лестнице. Возле здания суда несколько человек одновременно ловили такси. Я прошел квартал в южном направлении, поймал такси там, уселся и назвал шоферу адрес.

Мне удалось прибыть точно в срок. Часы показывали 17.58, когда в ответ на мой звонок появился Фриц и, откинув цепочку, позволил мне войти. Через две минуты Вульф должен был спуститься из оранжереи.

Фриц последовал за мной в кабинет и доложил, что за время моего отсутствия ничего особенного не происходило. Был звонок от Сола, который сообщил, что встречался с тремя П. Х., но ни один из них не является тем, кто нам нужен.

Тут вошел Вульф и занял свое место у стола. Фриц удалился на кухню.

– Порядок? – спросил Вульф, покосившись в мою сторону.

– Отнюдь нет, сэр, – сказал я. – Сдается мне, что Пол Хэролд, то есть Питер Хейз, только что признан виновным в убийстве первой степени.

Вульф поджал губы:

– И сильно сдается? Садись. Ты ведь знаешь, что я не люблю вытягивать шею.

Я уселся в свое кресло и повернулся в его сторону.

– Мягко говоря, сдается. На самом же деле я в этом уверен. Требуется подробный отчет?

– Да. Сугубо по делу.

– В таком случае буду излагать с самого начала. Когда я вышел из дома, мне на хвост сел шпик. В этом я тоже абсолютно уверен. У меня не было времени на то, чтобы подразнить его и оставить с носом, поэтому я попросту от него избавился.

Вульф привычно хрюкнул.

– Дальше! – потребовал он.

– Когда я вошел в зал суда, присяжные еще совещались, но вскоре эти сукины дети появились. Я сидел впереди, в третьем ряду. Ввели обвиняемого, который прошел в двадцати футах от меня, так что я его хорошо видел, но, увы, недолго и главным образом в три четверти и в профиль. Я был полон сомнений и уже склонялся к тому, что следует бросить монетку: орел или решка? Потом он сел и повернулся ко мне спиной. Когда старшина присяжных огласил приговор, Хейз вскочил на ноги, чтобы окинуть взглядом зал и кого-то в нем увидеть. В его взгляде читался неизвестно кому адресованный крик: «Оставьте меня в покое!» И вот тут-то я увидел его анфас. Его лицо выражало безрассудную дерзость, ту самую, что угадывается на лице юнца с фотографии. Надеть на него академическую шапочку и эту самую хламиду да скостить одиннадцать лет – и будет Пол Хэролд. Я тут же отчалил. Кстати, еще одна деталь. Я, в сущности, дал понять Альберту Фрейеру, что нас не интересует Питер Хейз. Так вот, Фрейер застукал меня в зале суда, презрительно фыркнул и пообещал, что мы еще о нем услышим.

Вульф уставился на меня.

– Черт побери! – выдохнул он. – Но ведь нам было поручено всего лишь найти его. Мы можем доложить мистеру Хэролду, что поручение выполнено.

– Нет. Хотя я и уверен, что это так. Стоит Хэролду узнать, что его сын обвиняется в убийстве, как он прискачет из своей Омахи, глянет на парня сквозь решетку и непременно скажет «нет». И уж тогда лейтенант Мэрфи от души посмеется над тремя ослами. Не просто посмеется, а околеет со смеху. К тому же мне достанется на орехи от вас.

– Ты считаешь наше положение безвыходным?

– Вовсе нет. Лучшее, что вы могли бы теперь предпринять, так это повидать Хейза и сделать собственные выводы. Но поскольку вы страсть как не любите выезжать из дому по делам, а он не может отлучиться из тюрьмы для личной беседы с вами, вам остается во всем положиться на меня. То есть отправить меня к нему.

– А ты, Арчи, не без способностей. Я всегда восхищался твоим умением найти выход из безвыходного положения.

– Я сам им восхищаюсь. Но и мои таланты не безграничны. Именно об этом я размышлял в такси по дороге сюда. Кремер, Стеббинс, Мандельбаум или кто-нибудь еще из казенного ведомства быстро смекнут, что к чему. Узнает и Мэрфи, который, как вам известно, человек сообразительный. И если этот субъект на самом деле окажется Полом Хэролдом, кому достанутся все лавры? Здесь уже вы должны проявить свое могучее, как старое дерево, дарование.

Он гадко хрюкнул и позвонил, чтобы принесли пиво.

– Подробный рапорт, пожалуйста. Все, что ты видел и слышал в суде.

Я принялся рассказывать, что потребовало не так уж много времени, и закончил на том самом месте, когда секретарь суда начал подсчитывать голоса присяжных, а я в спешном порядке покинул зал.

Тут Вульф потребовал «Таймс» с отчетом о процессе. Я направился к нашему шкафу и быстренько подобрал номера, с 27 марта по сегодняшний день включительно.

Вульф начал с самого первого. А поскольку я решил, что и мне не мешало бы подключиться к изучению судебных отчетов, то приступил к этому с конца. Он уже дошел до второго апреля, а я как раз просматривал выпуск от четвертого апреля, и мы неизбежно должны были подраться за следующий номер, но тут раздался звонок в дверь.

Я двинулся в прихожую и, разглядев через прозрачное с нашей стороны стекло пальто цвета древесного угля и черную шляпу, которые видел сегодня уже дважды, отправился докладывать Вульфу:

– Он сдержал свое слово. Альберт Фрейер у наших дверей.

Брови Вульфа поползли вверх.

– Впусти его, – буркнул он.