Читать книгу Песок и Пепел: Клятва Раба - RemVoVo - Страница 4

Следующие дни после бойни за хлеб висели в бараке тяжелым, зловещим облаком. Страх перед Лёхой был осязаем. Рабы сторонились его, отводили взгляды, шарахались в сторону, когда он проходил. Даже Глыба, с забинтованным расплющенным носом и парой выбитых зубов, смотрел на него исподлобья, с ненавистью, смешанной с осторожностью. Марк был единственным, кто осмеливался разговаривать, но и в его голосе теперь звучали нотки отстраненного уважения и предостережения.

«Грот не зря тебя позвал,» – говорил он, пока они чистили заледеневший навоз в конюшне. Лёхе дали эту работу – тяжелую, но не самую смертельную. Видимо, Грот берег «полезное животное». «Он тебя пробует. Как щенка на бойцовскую яму. Сильный – пригодится. Слабый – сдохнешь. И не думай, что он тебе друг. У Грота друзей нет. Есть инструменты.»

Лёха молча скреб лопатой. Его разбитая губа заживала, синяк под глазом желтел. Физическая боль была ничто. Гораздо острее горело унижение от осознания, что он стал частью этой системы выживания, где сила – единственная валюта, а мораль – роскошь для мертвых. Но была и другая мысль, холодная и цепкая: Я выжил. Я победил. И меня заметили. Он ловил украдкой взгляды надсмотрщиков – теперь в них было не просто презрение, а оценка. И самое главное – его заметил граф. И она.

Мысль об Элине, о ее возможном, едва уловимом интересе к его дикой победе, была как глоток крепкого спирта – жгла, дурманила, придавала сил. Он ловил себя на том, что чаще смотрит на замок, на то окно. Оно редко было освещено днем, но каждый раз, когда в нем мелькало движение, его сердце билось чаще.

Наконец, пришел день «проверки». Борк, все так же тупо-злобный, явился в барак утром, сразу после скудного завтрака.

«Ты!» – он ткнул пальцем в Лёху. – «С тобой Грот говорить будет. Пошли.»

Сердце Лёхи екнуло, но он поднялся спокойно, стараясь не показывать ни страха, ни надежды. Марк бросил на него быстрый взгляд: Осторожно.

Дорога к господскому дому была короткой, но Лёха прошел ее, как по лезвию ножа. Он вновь увидел замок вблизи – обшарпанные стены, облупившуюся штукатурку, ветхие ставни. Признаки былого величия утонули в нищете и запустении. У черного входа, ведущего, видимо, в кухни и служебные помещения, их ждал Грот. Его лицо было непроницаемо.

«Вот он,» – буркнул Борк.

Грот кивнул. «Жди здесь.» Он внимательно оглядел Лёху с ног до головы. Грязь, пропахшая навозом и потом, рваная одежда, сапоги, покрытые коркой замерзшей жижи. «В таком виде к графу не пустят. Да и в дом… Сними цепи.»

Борк, ухмыльнувшись, достал ключ и отстегнул наручники. Лёха потер натертые запястья, ощущая непривычную легкость, но не свободу. Ошейник оставался.

«Заходи,» – Грот махнул рукой в сторону низкой двери. Внутри пахло дымом, дешевым жиром и… чем-то более чистым, чем в казарме. Кухня. Большая, мрачная, с огромным очагом, где тлели угли. У стола, покрытого грубой тканью, сидела пожилая, дородная женщина – кухарка Агата. Она брезгливо сморщила нос при виде Лёхи.

«Фу, Грот! Зачем эту вонючку в дом?»

«Приказ графа, Агата,» – сухо ответил Грот. – «Ему надо предстать… презентабельно. Хотя бы отдаленно. Окати его. И дай что-нибудь менее вонючее надеть.»

Агата заворчала, но встала. «Ну, давай сюда, чумазый! К лоханке!»

В углу стояла большая деревянная кадка с холодной водой. Рядом – ковшик и кусок грубого серого мыла, пахнущего щелоком.

«Раздевайся!» – скомандовала Агата, ставя лохань рядом. – «Быстро! Мне целый день тут возиться с тобой?»

Лёха замер. Раздеться? Здесь? Перед Гротом и этой бабой? Унижение, острое и жгучее, вонзилось в него. Он был рабом, вещью, но оголиться перед ними… Это было новым уровнем бесправия. Грот наблюдал за его реакцией, в глазах – холодное любопытство.

«Ты слышал, мразь?» – рявкнула Агата. – «Скидавай тряпье! Или мыть будем в нем?»

Лёха стиснул зубы. Выжить. Любой ценой. Он стал снимать рваную рубаху. Грубая ткань прилипла к заживающим ссадинам на плече от плети Грота. Он сдернул ее, почувствовав, как струпья отрываются. Затем – штаны. Стоял посреди кухни, в ошейнике, покрытый грязью, синяками, следами побоев и недоедания, но все еще крепкий, с рельефом мышц, проступающим под слоем грязи. Он не опускал глаз, глядя куда-то в стену поверх головы Агаты. Жгучий стыд смешивался с яростью.

«Ишь, крепкий,» – проворчала Агата без тени смущения, окатывая его ледяной водой из ковша. Лёха вздрогнул, но не издал звука. Вода смывала грязь, обнажая синяки, старые шрамы и свежие ссадины. Агата взяла мыло и начала грубо тереть его тело, как коня на скотном дворе. Мыло щипало раны. Она прошлась по его спине, животу, ногам, не стесняясь. Лёха стоял, сжав кулаки, стиснув зубы до хруста. Каждая прикосновение было оскорблением.

«Морду тоже,» – приказал Грот, наблюдавший за процедурой с мрачным удовлетворением.

Агата шлепнула мыльной тряпкой ему в лицо. Он зажмурился, чувствуя, как мыльная пена щиплет глаза и разбитую губу. Она терла его лицо, шею, за ушами с такой силой, словно хотела стереть кожу.

«Ладно, сойдет,» – наконец сказала она, окатив его последним ковшом ледяной воды. – «Вытрись.» Она бросила ему грубый, жесткий лоскут мешковины. «И одень это.» Она швырнула на пол кучу чистой, но грубой холщовой ткани – рубаху и штаны, явно с чужого плеча, но без дыр.

Лёха молча вытерся, чувствуя, как холод пронизывает до костей. Он натянул одежду. Она была просторной, но чистой. Отсутствие вони собственного тела и гнилых тряпок было странным, почти головокружительным ощущением. Но ошейник, холодный и тяжелый, напоминал о его сути.

«Теперь веди,» – приказал Грот. – «И запомни: одно неверное движение, одно неверное слово – и Борк сломает тебе ноги. Понял?»

Лёха кивнул. Грот повел его по узкому, темному коридору, в глубь дома. Запахи изменились. Вместо кухонной вони – запах старого дерева, воска и легкой затхлости. Стены были голыми камнями, кое-где обшарпанными. Ни картин, ни ковров. Бедность сквозила даже здесь.

И вдруг, из бокового проема, выплыла тень. Легкая, почти бесшумная. Элина.

Лёха замер, как вкопанный. Она была в простом платье темно-синего цвета, без украшений, но оно сидело на ней безупречно, подчеркивая стройный стан. Волосы были убраны в тугой узел, открывая высокую шею и безупречные черты лица. Она несла в руках несколько свитков пергамента. Ее шаг замедлился, когда она увидела Грота и… его. Ее холодные, серо-голубые глаза скользнули по Лёхе, по его чистым, но грубым одеждам, по его ошейнику, по его лицу, на котором еще виднелись следы побоев и недавней драки. В ее взгляде не было ни отвращения, ни удивления. Была лишь та же самая, леденящая оценка. Как в первый день. Как тогда, когда она смотрела из окна на его триумф в грязи.

Грот почтительно склонил голову. «Барышня.»

Элина не ответила на приветствие. Ее взгляд задержался на Лёхе на мгновение дольше, чем было необходимо. Казалось, она что-то ищет в его глазах. Что? Отголоски зверя? Признаки сломленности? Лёха не опустил взгляд. Он встретил ее холодные глаза своими – в которых все еще тлели угли недавней ярости и горел теперь новый огонь – вызова и… голода. Не пищевого. Голода по ней. По этой недосягаемости.

Она ничего не сказала. Легкий, почти неуловимый кивок. Или ему показалось? Она прошла мимо, едва не коснувшись его плеча. Шлейф легкого, чуть горьковатого аромата – не духов, а скорее сушеных трав или пергамента – на мгновение окутал его. Затем она растворилась в полутьме коридора, как видение.

Лёха стоял, оглушенный этим мимолетным столкновением. Ее близость, ее запах, ее взгляд – все это ударило в него с силой кулака Глыбы. Но боль была иной. Сладостной и мучительной одновременно.

«Двигайся!» – прошипел Грот, толкнув его в спину. – «Граф ждет.»

Кабинет графа Артура фон Даркеля был таким же унылым, как и все вокруг. Небольшая комната с высоким узким окном, пропускавшим скупой свет. Стол, заваленный хаотичными стопками бумаг, пергаментов, счетов. Несколько стеллажей с полупустыми полками. Книги выглядели старыми и нечитанными. Пахло пылью, чернилами и… страхом.

Артур сидел за столом, обхватив голову руками. Он выглядел еще моложе и растеряннее, чем во дворе. Его пальцы нервно ворошили темные волосы. Перед ним лежали развернутые свитки с колонками цифр и печатями. Он даже не поднял голову, когда они вошли.

«Милорд,» – почтительно, но без тени подобострастия, произнес Грот. – «Привел того раба. О котором говорил.»

Артур вздрогнул, словно его разбудили. Он поднял голову. Его глаза были красноватыми от бессонницы или… слез? Он увидел Лёху, и в его взгляде мелькнуло что-то сложное: страх от воспоминания о его диком виде в бараке, смущение от ситуации, и… слабая искра надежды?

«Он… чистый?» – глупо спросил Артур.