Читать книгу Возбуждённые: таинственная история эндокринологии. Властные гормоны, которые контролируют всю нашу жизнь (и даже больше) - Рэнди Хаттер Эпштейн - Страница 8

Не прошло и дня, как Толстую невесту похоронили, а похитители тел уже попытались выкопать ее труп и отвезти его ученым[1]. Первая попытка эксгумации на кладбище Маунт-Оливет в Балтиморе состоялась около полуночи 27 октября 1883 года. Ночной сторож поднял стрельбу, и вандалы, вооруженные лишь заступами и лопатами, бежали. Через час выстрелы обратили в бегство еще одну группу, которую интересовала та же самая могила. Рассказы в газетах были противоречивыми. В одних говорилось, что пули поразили двух гробокопателей, в других – что никто не пострадал. Так или иначе, все выжили. Ну, кроме невесты.

Удивительно, что кто-то вообще считал, что им удастся выкопать все 234 кг Бланш Грей, известной как Толстая невеста. Чтобы похоронить ее, понадобилась целая дюжина крепких ребят, которые пронесли ее тело, привязанное к широкой доске, по трем пролетам лестницы, положили тело на телегу гробовщика и похоронили в шести футах под землей. Во-первых, чтобы ее оттуда вытащить, понадобилось бы народу никак не меньше. А во-вторых, ее тело было желанным объектом изучения для многих врачей, так что сторож той ночью был особенно бдителен: он следил за кладбищем со второго этажа собственного дома, откуда было отлично видно новую могилу. Вместе с ним работал помощник; вместе они по очереди выглядывали из окон, держа оружие наготове.

* * *

Бедняжка Бланш Грей. Она родилась в Детройте – огромная девочка весом 5,5 кг; к 12 годам она уже весила 113 кг. Ее мать умерла через несколько дней после родов; отец и два брата решили, что никто не захочет жениться на Бланш и она всю жизнь проведет дома. Но Грей считала иначе. Она решила уехать из дома, чтобы начать новую жизнь подальше от критических взглядов домочадцев и любопытных взглядов врачей. Впрочем, она все равно выбрала для себя занятие, привлекавшее всеобщее внимание.

В 17 лет Грей села в автобус и отправилась на Манхэттен, чтобы найти работу в паноптикуме[2]. Она решила, что вполне сможет сыграть роль Толстой леди, сидя вместе с другими «ненормальными» – бородатыми женщинами, карликами, великанами и прочими. Иногда они рассаживались в огромном зале, иногда – прятались за американскими горками в парке развлечений. Сообразительные антрепренеры рекламировали эти вуайеристские шоу как «развлекательное обучение»[2].

Такое разнообразие человеческих форм в одном месте привлекало не только любопытную публику, но и весьма эклектичную толпу врачей и ученых – физиологов, нейробиологов и биохимиков[3]. Они стремились доказать, что уродства обитателей паноптикума – следствие физиологического дефекта, а не результат нравственного прегрешения или божьего наказания, как считалось ранее. Если удастся выяснить, что именно отличает этих странных людей от остальных, возможно, получится обнаружить, что же делает всех остальных такими удивительно нормальными.

УСТАНОВЛЕНО, ЧТО В РЕГУЛЯЦИИ МАССЫ ТЕЛА

УЧАСТВУЮТ БОЛЕЕ 60 ГОРМОНОВ.

ВСЕ ОНИ ИМЕЮТ ОПРЕДЕЛЁННОЕ ВЛИЯНИЕ

НА СОСТОЯНИЕ НАШЕГО ОРГАНИЗМА.

Если бы Грей родилась на 100 лет позже, во второй половине XX века, врачи бы обследовали ее на гормональные болезни, сопровождающиеся ожирением, и, возможно, обнаружили бы проблемы с гормонами щитовидной железы или с гормоном роста. Если бы она родилась около 2000 года, то, вероятно, эндокринологи исследовали бы ее уровни лептина и грелина. Неонатологи, которые осмотрели бы эту девочку при рождении, имели бы все основания предположить, что ее мать страдает от диабета – гормональной болезни, которая, помимо прочего, может приводить к рождению слишком крупных детей. Врачи бы знали достаточно о гормональных заболеваниях, чтобы обследовать девочку всесторонне. Невылеченный врожденный гипотиреоз, например, приводит не только к ожирению, но также к слабоумию и сухости кожи.

Но Грей жила раньше всех этих научных открытий.

Существовали лишь первые догадки. За 40 лет до смерти Грей, в 1840 году, вскрытие женщины, умершей от так называемого фатального ожирения, показало, что железа, расположенная около мозга, была поражена опухолью[4]. Вскоре в трупе страдавшего ожирением и задержкой развития десятилетнего ребенка обнаружили отсутствие железы, обычно находящейся в области шеи. Может быть, неведомая болезнь желез убила и Бланш Грей?[5]

Практически сразу после своего появления в Нью-Йорке Грей стала зарабатывать 25 долларов в неделю, играя роль Толстой леди в музее по адресу Боуэри-стрит, 210. (В 1930-х годах на месте музея появился «Монро-отель» для бездомных, а в 2012 году – роскошный небоскреб[6].) Вскоре Грей привлекла внимание билетера Дэвида Мозеса, который зарабатывал куда меньше нее – пять долларов в неделю. После нескольких свиданий он предложил девушке стать ее мужем и менеджером. Она согласилась и на то, и на другое. Грей было 17, но она сказала, что ей 18. Ему было 25. Мозес стал продавать билеты на их свадьбу в нью-йоркском «Дайм-музее». Над входом висел огромный плакат: «Бланш Грей, самая толстая девушка в мире, сегодня в девять часов вечера прямо на сцене выйдет замуж!» Мозес опубликовал рекламу в местных газетах, чтобы гарантировать себе аншлаг. В рекламе Бланш называли «чудом XIX века».

«Тяжеловесная невеста», – писали о событии в Baltimore Sun. «Не просто лучшая половина, – отозвались в The New York Times. – Бланш Грей весит 234 кг, так что, вполне согласуясь с законами тяготения, малое тело оказалось притянуто к большому». В The Times ее назвали «жирным чудовищем»[7].

Сразу после церемонии у Мозеса появилось еще одно предложение: изменить сценическое имя Грей с Толстой леди на Толстую невесту. Менеджер решил, что это даст большое конкурентное преимущество. В конце концов, «девушка» или «леди» – довольно безликие прозвища, а вот «Толстая невеста» – эксклюзив. Мозес гарантировал устроителям выставок толпы зевак, потому что обручение и свадьба Бланш превратились в настоящую сенсацию в прессе. Он подписал кучу контрактов на их рабочий медовый месяц. Наутро после приема новоиспеченная миссис Мозес устроила «выступление» на нью-йоркском Кони-Айленде. После этого ее муж договорился о гастролях с владельцами «Дайм-музея» в Балтиморе и казино «Хагар и Кэмпбелл» в Филадельфии.

Поначалу все шло просто потрясающе. «Дайм-музей» в Балтиморе выделил бесплатные комнаты в пансионате не только для новобрачных, но и для гостей свадьбы: Безрукого карлика, Бородатой леди и Белого мавра (местные называли это заведение «пансионат для уродов»)[8]. Единственным неприятным обстоятельством оказалось то, что свадебный номер располагался на третьем этаже: Бланш оказалось трудно туда забираться. Музей согласился поднимать ее туда на лебедке. Мозес предложил продавать на это зрелище билеты.

Через несколько дней появились зловещие признаки. Зрители жаловались, что Толстая невеста практически не открывает глаз. Бородатая леди беспокоилась, потому что кожа Бланш стала отечной и багровой. Ее муж позже говорил, что присматривал за ней, но даже не предполагал, насколько она больна. Несмотря на все эти внешние проявления, в Baltimore Sun писали, что Бланш была «весела и счастлива» и даже «перемигивалась с живым скелетом в музее – к неудовольствию мужа, который явно ревновал».

Через несколько дней она умерла. Мозес был поражен. В ту ночь он проснулся около семи утра, потому что его жена заворочалась в постели. Она тяжело дышала; Мозес поцеловал ее и опять уснул. Через час в дверь постучали. Это был менеджер. По словам Мозеса, вставая, он повернулся к жене и сразу понял, что она умерла[9].

О ее смерти, как и о свадьбе, много писали в газетах: «Самая толстая из невест умерла», – сообщала Baltimore Sun. «Ее убил ее жир», – констатировал заголовок в Chicago Daily Tribune. Новость о смерти Бланш дошла даже до Irish Times: «Внезапная смерть толстой женщины».

Толпы любопытных сопровождали Грей в последний путь[10]. Женщины, возвращавшиеся домой с покупками, роняли корзины и таращились на церемонию похорон. Маленькие девочки проталкивались через толпу, чтобы посмотреть на это зрелище «из первых рядов». Мальчишки забирались на телеграфные столбы. Люди выглядывали из окон соседних домов. Наблюдая, как толстую женщину вывозят из «пансионата для уродов», они заодно бесплатно увидели плачущую Однорукую женщину, Бородатую леди и других цирковых артистов, которые участвовали в похоронной процессии. «Толпа на тротуаре, похоже, считала горе друзей несчастной умершей женщины забавным представлением, на которое стоит поглазеть, – писали в Baltimore Sun. – Зеваки смеялись и подталкивали друг друга локтями».

Трагическая история Грей – отражение «позолоченного века» Америки: паноптикумы, презрение к ненормальным (и в то же время извлечение из них прибыли), сенсационалистская пресса. Говорят, Мозес попытался заработать даже на смерти Грей, продавая фотографии ее трупа по 10 центов за штуку. Несмотря на кучу статей, которые больше напоминали сплетни, чем журналистику, никто даже не удосужился сказать, что смерть Грей оказалась точно такой же, как ее жизнь: медийная шумиха, за которой никто не видел обыкновенного человека по имени Бланш Грей. Она была всего лишь диковинкой для прессы и надоедливой публики.

«ПОЗОЛОЧЕННЫЙ ВЕК» – ПЕРИОД С 1870 ПО 1900 ГОД, КОТОРЫЙ СЧИТАЕТСЯ НАИБОЛЕЕ УСПЕШНЫМ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ США. ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ДОСТИЖЕНИЯ ЭТОГО ВРЕМЕНИ СДЕЛАЛИ АМЕРИКУ СТРАНОЙ С НАИБОЛЕЕ РАЗВИТОЙ ЭКОНОМИКОЙ, ПОСТАВИВ ЕЕ НА ПЕРВОЕ МЕСТО В МИРЕ ПО ПРОМЫШЛЕННОМУ ПРОИЗВОДСТВУ.

Но история Бланш – это не просто сказка о преходящей славе и переменчивой удаче: она говорит нам многое о медицине XIX века. Бланш умерла в тот самый момент, когда ученые наконец начали изучать тайны эндокринной системы и секреты внутренних органов – наши гормоны. Почему некоторые люди слишком толстые? Слишком волосатые? Слишком высокие? Слишком низкие? Открытие гормонов, состоявшееся всего через несколько лет после смерти Бланш Грей, дало возможность ответить на эти вопросы. А со временем изучение гормонов привело к разработке программ лечения, которые спасали жизни, – как, например, инсулин при диабете.

Исследования также помогли нам раскрыть химические основы многих процессов, делающих нас теми, кем мы являемся. Не только с физической, но и с психической точки зрения. Что вызывает гнев? Что заставляет матерей любить младенцев? Может ли наша внутренняя химия объяснить ненависть, любовь или сексуальное желание? Пожалуй, ни одна область медицины не распространяется так широко, как эндокринология – наука о гормонах.

С химической точки зрения гормоны – это связанные в цепочки аминокислоты или кольца из атомов углерода со свисающими во все стороны отростками. Но описывать их с точки зрения строения – все равно что описывать футбол как «пинание туда-сюда шарообразного кожаного предмета по прямоугольному полю длиной в 100 ярдов». Так нам не понять, каким образом эти крошечные молекулы запускают мощнейшие и сложнейшие процессы.

Если представить ваше тело в виде огромной информационной системы – совокупности сигналов, отправляемых туда-сюда, – то ваша нервная система работает по принципам старинного коммутатора. Она содержит провода, по которым сигналы передаются от источника до конечной точки. Вы можете отследить путь нервного сигнала от начала до конца. Гормоны – это совершенно другая история. Самое интересное, что отличает их от любых других веществ в вашем организме, – кажущийся магическим механизм действия. Гормоны выбрасываются из клеток в одной части тела и без всяких проводов мгновенно добираются до мишеней в других частях тела. Гормоны – это как интернет организма. Например, клетка головного мозга выделяет крошечную каплю гормона, который запускает работу в семенниках или яичниках. (Другие химические вещества, например кислород, тоже далеко доставляются по кровеносной системе. Но кислород, в отличие от гормонов, не вырабатывается специальными железами и не отправляется к конкретным мишеням.)

Девять ключевых желез организма, от головы до гениталий, – это гипоталамус, эпифиз и гипофиз в головном мозге; щитовидная и паращитовидные железы на шее; островки Лангерганса в поджелудочной железе; надпочечники, находящиеся, как ясно из названия, над почками; и, наконец, яичники или семенники. В начале XX века ученые обнаружили, что, удалив производящую гормоны железу из мозга собаки, они могут впрыскивать выделения этой железы в любое место организма – и состояние собаки вернется к норме. Просто потрясающе. Кроме того, ученые обнаружили, что у всех наших клеток есть маркеры наподобие роутеров для компьютеров: они отправляют гормональные сигналы точно по адресу.

А еще ученые обнаружили, что гормоны редко работают в одиночку. Изменение уровня одного гормона влияет на продукцию других гормонов, и запускается цепная реакция, которая нарушает функционирование сразу нескольких систем организма. Все эти продукты гормональных желез в каком-то смысле и разные, и похожие. Родственные. Как братья и сестры. Или, скорее, как кузены.

Работа желез ясна: они выделяют гормоны. А вот работа гормона похитрее: он поддерживает равновесие в организме.

Гормоны контролируют рост, обмен веществ, поведение, сон, лактацию, стресс, перепады настроения, циклы сна и бодрствования, иммунную систему, спаривание, реакцию «бей или беги», половое созревание, родительские чувства и сексуальное влечение. Они стараются вернуть нас в нормальное состояние, если что-то идет не так. Но они же могут стать и причиной отклонений от нормы.

Эндокринология как наука родилась лишь в XIX столетии, намного позднее других важных медицинских направлений. К концу XVII века ученые уже знали, что кровь циркулирует по организму, а не плещется туда-сюда, и неплохо знали анатомию человека. Открытие гормонов состоялось лишь после зарождения физиологии и химии в середине XIX века: эти научные дисциплины создали новые способы изучения организма. Врачи больше не подходили к телу с позиций изучения внешнего устройства, подобно картографам, наносящим на карту новые неоткрытые земли. Не ограничивали они себя и изучением только нервных и кровеносных путей. Ученые начали работать с химическими веществами организма и выдвигать теории об их влиянии на здоровье и заболевания. Медицина стала в большей степени наукой. В 1894 году Уильям Ослер, которого считают отцом современной медицины, объявил, что «врач без понимания физиологии и химии бесцельно барахтается, неспособный представить стройную концепцию болезни, стреляя лекарствами наугад, словно палит из помпового ружья куда попало»[11].

Ближе к концу XX века мы узнали, что гормоны зависят от иммунных клеток, а также химических сигналов мозга, и наоборот. Наши защитные клетки и мозговые «гонцы» зависят от гормонов и не могут без них работать нормально. Эта сложная система оказалась гораздо сложнее, чем нам представлялось. И мы до сих пор не понимаем ее полностью.

Во времена Бланш Грей ученые только-только начали рассеивать туман. Медицина тогда переживала свой подростковый возраст: смелая, высокомерная, наивная. Свободные от комитетов по этике, информированных согласий и других вещей, которые полностью изменят принципы медицинских исследований в конце XX века, смелые врачи-ученые процветали в исследовательском сообществе, совершая открытия на собственных условиях и выдвигая собственные идеи, в каком направлении двигаться и как действовать. Их самые дерзкие опыты позволяли науке в то время двигаться куда быстрее, чем сейчас, когда тщательно соблюдаются права пациентов.

ОПРЕДЕЛЯЮЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ РАЗВИТИЯ МЕДИЦИНЫ ИМЕЛИ ВЕЛИКИЕ ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЕ ОТКРЫТИЯ КОНЦА XVIII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА. ВАЖНЕЙШИЕ ИЗ НИХ: ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ И ПРЕВРАЩЕНИЯ ЭНЕРГИИ, ТЕОРИЯ КЛЕТОЧНОГО СТРОЕНИЯ ЖИВЫХ ОРГАНИЗМОВ, ЭВОЛЮЦИОННОЕ УЧЕНИЕ ДАРВИНА.

Тем не менее, вне зависимости от того, несутся эксперименты вперед на всей скорости или едва ползут, новые идеи редко появляются подобно взрыву. Они медленно тлеют, иногда – в течение десятилетий. Теорию эволюции обсуждали и до того, как Чарлз Дарвин опубликовал свой труд в 1859 году. Микробную теорию заболеваний рассматривали во многих лабораториях Европы и до того, как Роберт Кох получил неопровержимые доказательства и опубликовал их в 1880-х годах. То же можно сказать и об открытии гормонов. (Пожалуй, не стоит удивляться, что гормональная теория появилась в одно время с микробной теорией: они очень сильно друг от друга отличаются, но есть у них и одно важное сходство – они изучают мельчайшие объекты, оказывающие огромное влияние.)

В течение столетий целители отмечали силу действия соков половых желез. Древних врачей интересовали и другие железы: в области шеи – щитовидная, рядом с почками – надпочечники. Несомненно, эти железы для чего-то нужны. Но для чего?

Первый по-настоящему научный эксперимент с гормонами был проведен 2 августа 1848 года. Врач Арнольд Бертольд проделал опыт с шестью петухами у себя на заднем дворе в Геттингене (Германия). Многих ученых тогда интересовали семенники: если там вырабатываются какие-то жизненно важные «соки», то как они действуют? Продолжат ли работать тестикулы, если пересадить их в другое место? Бертольд отрезал по одному семеннику у двух петухов. У двух других он удалил оба тестикула. И, наконец, у последней пары петухов он тоже вырезал оба семенника, но потом поместил по одному тестикулу в живот другого петуха. В итоге у этих птиц оказалось по одному чужому семеннику, да еще и не в нужном месте.

Бертольд обнаружил, что петухи без семенников стали жирными, ленивыми и трусливыми. По его словам, они вели себя, как куры. Их ярко-красные гребешки выцвели и уменьшились. Они перестали гоняться за курами. Петухи с одним семенником остались прежними: горделиво расхаживали, выпячивали грудь, топтали кур. После вскрытия Бертольд обнаружил, что их единственные семенники набухли, и решил, что это компенсация из-за отсутствия второго семенника.

Но самым потрясающим открытием стало то, что по всем признакам должно было шокировать мир исследователей семенников: результат обмена половыми органами. Бертольду было интересно, смогут ли семенники функционировать в другом месте организма. И они смогли. Он пересадил семенник в брюшную полость жирной, ленивой кастрированной птицы – у молодого трехмесячного петуха между ног не было ничего, лишь единственный семенник в животе, – и тем не менее тот снова превратился в полноценного самца с ярко-красным гребешком. Бертольд пересадил семенник в живот другому петуху – результат был тот же. «Они похотливо кукарекали, часто дрались друг с другом и другими петухами и реагировали на кур, как обычно», – писал он[12].

В 1939 Г. НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ПО ХИМИИ «ЗА РАБОТЫ ПО ПОЛОВЫМ ГОРМОНАМ» БЫЛА ПРИСУЖДЕНА АДОЛЬФУ ФРИДРИХУ ИОГАННУ БУТЕНАНДТУ – УЧЕНОМУ, ПРОВОДИВШЕМУ ИССЛЕДОВАНИЯ ЭСТРОГЕНОВ И ТЕСТОСТЕРОНА.

Бертольд предполагал, что, разделав птиц, обнаружит сетку из нервов, соединяющих семенники с остальным организмом. Вместо нервов он нашел там кровеносные сосуды. В своей четырехстраничной научной статье доктор Бертольд первым описал, как работают гормоны: по его словам, эксперимент показал, что семенники выпускают в кровь некое вещество, которое затем по кровеносным сосудам доходит до нужного места в организме. Он был прав: гормоны действительно выделяются в одной части организма и попадают в цель подобно метко выпущенной стреле из лука. (Слово «гормон» Бертольд, конечно, не использовал: его придумали лишь полвека спустя.) Никто его не послушал. Наука о гормонах могла зародиться именно тогда. Но этого не произошло.

Наука – это не только эксперимент. Это еще и поиск фактов. Сбор доказательств. Понимание их значимости. Проверка интуитивных догадок. Эксперимент Бертольда с петухами мог бы стать основополагающим, изменить научную парадигму, преобразить взгляды ученых на «внутренние секреты». Бертольд опубликовал свои данные в Mueller’s Archives of Anatomy and Physiology под названием Transplantation der Hoden (Hoden – «семенники» по-немецки)[13], а затем без всякой шумихи занялся другими проектами. Как писал Альберт Майзель в книге The Hormone Quest («В поисках гормонов»), это все равно что если бы Колумб открыл Америку, а потом уплыл домой и всю оставшуюся жизнь посвятил изучению улиц Мадрида[14].

После Бертольда были и другие ученые, которые заронили в землю семена, из которых, в конце концов, выросла наука, получившая название «эндокринология»: Томас Близард Керлинг, лондонский хирург, провел вскрытие тел двух девочек, при жизни страдавших ожирением и задержкой развития (одна умерла в шесть лет, другая – в десять), в надежде найти внутри какие-нибудь физические дефекты. Он обнаружил, что у обеих отсутствует щитовидная железа, и опубликовал статью, где высказал предположение, что отсутствие щитовидной железы приводит к умственной отсталости[15]. Другой лондонский врач Томас Аддисон связал синдром, при котором больные испытывали резкую слабость, а кожа становилась бронзового цвета, с повреждением надпочечников. Позже этот синдром назвали в честь него болезнью Аддисона[16]. На севере Англии еще один врач, Джордж Оливер, покупал у местного мясника овечьи и коровьи надпочечники и кормил ими своего сына, просто чтобы посмотреть, что получится[17]. У мальчика сильно повысилось артериальное давление. Вдохновленный своим открытием, Оливер вместе с коллегой из Лондона провел серию экспериментов на собаках, которые подтвердили результаты, полученные на человеке. «Таинственный секрет» надпочечников позже назовут адреналином[18].

Несмотря на множество разнообразных экспериментов, в XIX веке никто не объединил их в единую картину: исследователи еще не понимали, что у этих разных желез, выделяющих разные химические вещества, есть схожие свойства. Ученые, работавшие, по сути, в одной и той же области, оставались разрозненными экспериментаторами, независимо друг от друга изучавшими отдельные железы. Исследователи надпочечников не взаимодействовали с исследователями половых желез, а те, в свою очередь, не общались с исследователями щитовидной железы.

Для объединения всех экспериментальных данных в единое научное направление понадобились немалая проницательность и тесное сотрудничество исследователей, позволившие разработать совместный план действий и дать имя новой науке. Потребовались исследования над мужчинами и женщинами вроде Бланш Грей, тела которых после смерти выкапывали и доставляли в научные лаборатории Балтимора, Нью-Йорка, Бостона и Лондона. Физиологам, нейробиологам и химикам нужны были подопытные – живые или мертвые, – чтобы изучать железы и их «соки». В итоге образовалось научное объединение – группа ученых и врачей. Они обменивались идеями и результатами, проверяли новые способы лечения, которые иногда помогали больным, а порой полностью исцеляли их. Все это было на заре XX века.

Ну а Бланш – она так и осталась лежать в шести футах под землей, и ее тело не попало ни в одну лабораторию Балтимора несмотря на несколько попыток гробокопателей. Если бы ее удалось-таки заполучить, исследователи обнаружили бы примерно следующее: золотистые шарики жира, облепившие ее органы, как кучи слипшихся осенних листьев. Любопытный ученый убрал бы их, чтобы добраться до гипофиза или до щитовидной железы. Воможно, обнаружилось бы, что одна из желез слишком большая или слишком маленькая. Эта железа стала бы научной диковинкой, размещенной где-то рядом со скелетом необычно высокого человека и вызывающей много вопросов, не имеющих ответа.