Читать книгу Прежде чем мы стали чужими - Рене Карлино - Страница 7

МЭТТ

Я убивал время, перебирая свое портфолио. Вообще-то я понимал, что надо было бы куда-то ходить и встречаться с людьми, но в настоящий момент мне хотелось встретить одну конкретную персону, и я ждал, что она куда-нибудь выйдет или откуда-нибудь придет. Не знаю, насколько прозрачны были мои намерения, но я оставил дверь приоткрытой, и мне было наплевать, особенно когда я услышал голос Грейс в коридоре.

– Тук-тук.

Я вскочил, пытаясь натянуть рубашку, но не успел – она ткнула в дверь указательным пальцем, и та открылась.

– Ой, извини, – смутилась она.

– Да ничего страшного, – я улыбнулся, распахивая дверь настежь. – Привет, соседка!

Она оперлась о косяк. Ее взгляд не спеша спустился с моего лица, пробежал по груди вниз, по свисающим джинсам и ниже, до самых моих черных ботинок.

– Классные у тебя… ботинки, – она снова смотрела мне в глаза, слегка приоткрыв рот.

– Спасибо. Не хочешь зайти?

Она тряхнула головой:

– Нет. Вообще-то я зашла спросить, не хочешь ли ты пообедать. Бесплатно, – быстро добавила она и, прежде, чем я успел что-то ответить, выпалила: – Тебе там даже приплатят.

– Что это за место такое, где приплачивают за обед? – приподнял я бровь.

Она рассмеялась.

– Верь мне. Пошли, надевай рубашку. Давай.

Я провел рукой по волосам, которые торчали в разные стороны. Ее глаза снова пробежали по моим рукам и груди. Мне было трудно отвести взгляд от ее лица сердечком, но я сделал усилие и стал смотреть на руки, которыми она размахивала. На ней были черное платье с цветочками, колготки и маленькие черные туфельки. Она пару раз качнулась на каблуках. Всем своим обликом она напоминала мне птичку колибри, такую маленькую, всегда трепещущую, всегда в движении.

– Дай мне минутку, – сказал я. – Мне надо найти ремень.

Я начал рыться в своем барахле на полу, но ремень никак не находился, а штаны тем временем практически сползли.

Грейс плюхнулась на кровать и наблюдала за мной.

– Что, нет ремня?

– Не могу найти.

Она вскочила и подошла к куче моей обуви возле шкафа. Вытащив шнурки из одной кедины и одной кроссовки, она связала их вместе.

– Это подойдет.

Я взял у нее этот импровизированный ремень и продел в шлейки джинсов.

– Спасибо.

– Не за что.

Когда я натянул сверху черную майку с Рамоном[4], она одобрительно улыбнулась:

– Отлично. Ты готов?

– Пошли!

Мы бегом спустились по лестнице с третьего этажа, и Грейс распахнула стеклянные двери. Выйдя на улицу, она раскинула руки и задрала голову, глядя в небо.

– Какой офигенный день!

Повернувшись, она схватила меня за руку. – Пошли, нам сюда.

– Мне пугаться? Это вообще далеко?

– Примерно шесть кварталов. И нет, нечего пугаться. Тебе там понравится. И душе твоей понравится, и животику, и кошельку тоже.

Я не знал никого старше двенадцати, кто бы так говорил – животик. Мы шли рядом, плечо к плечу, впитывая исходящее от асфальта тепло.

– Я слышал, как ты играла вчера ночью, – сказал я ей.

Она испуганно взглянула на меня:

– Слишком громко?

– Вовсе нет.

– Ко мне пришла Тати, моя подружка, и мы репетировали вместе. Она играет на скрипке. Надеюсь, мы не мешали тебе спать.

– Мне очень понравилось, Грейс, – серьезно сказал я. – Как ты научилась так играть?

– Я сама научилась. Мама купила мне виолончель на гаражной распродаже, когда мне было девять. Как ты знаешь, мы никогда не были особо богаты. На виолончели нет ладов, и чтобы играть, нужно очень чуткое ухо. Я просто слушала кучу всяких записей и потом пыталась повторить мелодию. Потом я еще научилась играть на гитаре и на пианино, в двенадцать. А в старших классах учитель музыки написал мне сумасшедшую рекомендацию, вот я сюда и поступила. Но весь прошлый год мне было страшно тяжело учиться, и я не уверена, что выдержу этот.

– Почему?

– Я ничему не училась по-настоящему, кроме игры в школьном оркестре, а тут сильная конкуренция. Я стараюсь изо всех сил, чтобы тянуть на уровне студийных занятий.

– А какую музыку ты любишь играть?

– Я люблю играть все. Я люблю рок-н-ролл и классику люблю тоже. Я люблю играть на виолончели, хотя это страшно больно и тяжело. Мне нравится, как ее звук может то рычать, то струиться. Когда я играю без смычка, это напоминает мне рокот камней, я прямо представляю себе, как ручеек бежит по круглым камушкам.

Я остановился. Она ушла на несколько шагов вперед, а затем обернулась:

– Что такое?

– Грейс, это очень красиво. Я никогда не думал о музыке вот так.

Она вздохнула:

– Эх, если бы одной любви было достаточно…

– Моя мама говорит, в искусстве нет неправых.

Она слегка кивнула и указала на другую сторону улицы:

– Нам здесь переходить.

Я совершенно не знал Нью-Йорка, не ориентировался в нем и даже не знал, как пользоваться метро, так что компания Грейс была очень кстати. С ней мне было не так страшно в незнакомом городе.

– А у тебя есть парень?

Она даже не повернула головы в мою сторону, хотя все слышала.

– Нет, я ни с кем не встречаюсь.

– Только секс? – ухмыльнулся я.

Она покраснела.

– Леди не говорят об этом. А как у тебя с этим?

– У меня была подружка пару лет после школы, но больше ничего серьезного. А теперь она обручена с моим братом, так что у меня крутой послужной список.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Но это так странно. В смысле – а что произошло?

– Она бросила меня через неделю после того, как я выбрал свою специальность. И мой отец тоже. – Последнюю фразу я произнес себе под нос, шепотом.

– У вас были хорошие отношения?

– Мой отец с отцом Моники – партнеры в юридической фирме. Все отлично устраивалось. Она всегда мне нравилась, но я никогда не думал, что мы можем быть вместе. Она хотела, чтоб я пошел учить право, а это совсем не мое. У нас разные интересы. Но оно и к лучшему. Мы расстались, а через пару недель она стала встречаться с моим братом. Мы с ним это не обсуждали. Я мог бы много чего ему сказать, но не хочу опускаться до его уровня. Он может забирать ее.

– Ты сильно переживал?

– Вообще нет. Думаю, это о многом говорит. Самым трудным было не смеяться в голос над всем этим идиотизмом, когда мы с ними пересекались. Это еще одна причина, почему мне надо было уехать из Лос-Анджелеса. Мой братец окончил юридический и все тыкал мне этим в нос. А я изо всех сил сдерживался, чтоб не сказать ему, что он теперь всю жизнь будет жить, зная, что я трахал его жену.

– Ох, – Грейс казалась шокированной. Ее щеки покраснели. Может быть, я ее напугал.

Мы шли молча, и я уже начал ругать себя за грубость, но тут Грейс кивнула на указатель:

– Мы пришли.

– Мы будем обедать в Нью-Йоркском центре плазмы?

– Ага. Порядок такой. В первый раз ты можешь сдать только плазму. Смотри, съешь как можно больше бесплатного печенья и батончиков и не забывай про сок. У тебя будет время, пока из меня будут высасывать тромбоциты.

– Погоди… Что?

– Ну да, на тромбоциты надо около часа, так что у тебя будет время попировать. А потом они дадут тебе двадцать пять баксов, а мне пятьдесят.

Я пытался переварить то, что услышал от нее, но, когда она рассмеялась, не выдержал и захохотал вместе с ней.

– Ты думаешь, я ненормальная, да?

– Нет, я думаю, что это классная идея. Ты гений.

Она игриво пихнула меня локтем:

– Похоже, мы друг другу подходим.

В банке крови все работники регистратуры знали Грейс в лицо. Пока мы стояли в очереди, все улыбались и махали ей рукой.

– Ты часто сюда приходишь?

– Ой, Мэтт, ну это такая старая примочка для знакомства. Придумай что-нибудь новенькое.

– Мне нравятся девушки с крупными тромбоцитами.

– Вот это гораздо лучше. Теперь ты меня зацепил. И тебе повезло, потому что мне всегда нравилось имя Мэтью.

– Я вообще-то Маттиас.

– Что, правда? – Она склонила голову на плечо. – В жизни не слышала такого имени. Оно библейское, что ли?

– Да. Значит – подобен Богу.

– Да брось.

– Нет, правда. Я серьезно. Оно значит – сделан по подобию Бога.

Ей понадобилось какое-то время, чтобы понять, что я сказал. Я изо всех сил старался не рассмеяться.

Она приоткрыла рот буквой «О».

– Так ты… – Она потрясла головой, а потом схватила меня за руку и потащила к стойке.

– Так что – я? Что?

– Бессовестный ты!

И начала болтать с регистраторшей:

– Привет, Джейн. Это Маттиас, мой приятель. У него отличная кровь, и он может продать вам немножко.

– Ты пришел куда надо, – она протянула мне по стойке несколько форм. – Напомни твою фамилию, Грейс, – сказала она, перебирая в папке стопку бумаг.

– Старр.

– Точно, как я могла забыть? А ты, Маттиас, сегодня сдаешь только плазму?

– Да. И я Маттиас Уильям Шор, если вам нужно полное имя.

Грейс искоса посмотрела на меня:

– Ну что ж, Маттиас Уильям Шор, меня зовут Грейсленд Мэри Старр. Счастлива познакомиться. – И протянула мне руку.

Я поцеловал ее в ладонь.

– Весьма польщен. Значит, Грейсленд?

Она покраснела.

– Мои родители были фанаты Элвиса.

– Прелестное имя для прелестной дамы.

Женщина за стойкой положила конец нашим куртуазным любезностям:

– Грейс, ты тоже только кровь или еще и тромбоциты?

– Сегодня я продаю свои огромные, роскошные тромбоциты, – она придвинулась ко мне и прошептала мне на ухо: – Ну как, тебя заводит?

Я засмеялся. Она могла притворяться бесстыдной, но это не скрывало ее милой, застенчивой натуры. Что-то в ней страшно привлекало меня, и мне хотелось лучше узнать ее.

После того как мы заполнили все формы и сдали кровь на проверку, нас отвели в большую комнату, где сдавали кровь еще десять человек. Мы легли друг напротив друга на узкие койки. Грейс с улыбкой смотрела, как мне в вену ввели иглу с трубкой. Ее же подключили к машине, которая забирала кровь из одной руки, отфильтровывала тромбоциты и возвращала плазму в другую руку. Я жевал печенье и смотрел, как моя кровь стекает в пластиковый пакет. Грейс приподняла в воздух стакан сока и сказала: «Твое здоровье».

У меня начала кружиться голова, я чувствовал себя как пьяный. Поле зрения затягивалось темной пустотой. Я приподнял свой сок в ее сторону:

– Это лучшее свидание в моей жизни.

Она улыбнулась, но в глазах ее было сочувствие.

– Кто сказал, что это свидание?

Я флегматично пожал плечами.

– Давай договоримся. Если ты выдержишь все это и не грохнешься в обморок, я разрешу тебе пригласить меня на настоящее свидание, – сказала она, и у меня перед глазами все окончательно потемнело.

Оказывается, нюхательные соли действительно работают. Я открыл глаза и увидел склонившуюся надо мной медсестру, похожую на Джулию Робертс. Ее густые брови соединялись над переносицей, а грива волос качалась в такт словам, когда она говорила:

– Солнце, ты в порядке?

Я кивнул:

– Кажется, да. А почему вы кверху ногами?

Она улыбнулась.

– Кровать может наклоняться в разные стороны, так что, если кто-то теряет сознание, мы можем поднять его ноги выше уровня сердца.

Я все равно ничего не понял.

– Спасибо, вы спасли мне жизнь.

– Нет проблем.

Я глянул через комнату на Грейс. Она казалась в апатии.

– Ты в порядке? – тихо спросила она.

Я кивнул.

После того как из меня вытащили иглу и накормили сладким печеньем, сестра помогла мне встать.

– Можешь оставаться здесь сколько захочешь, – заверила она меня.

– Я в порядке. Я просто посижу здесь с моей подружкой.

Я дотащился до Грейс, которая казалась бледной и измученной. Сидя в кресле около ее койки, я заметил, что ее руки и ноги покрыты мурашками. Она вытянула руки к изголовью, и ее платье задралось до уровня бедер. Она заметила мой взгляд и незаметно попыталась одернуть подол.

– Ау, – сказал я, разглядывая шестеренки и трубки машины над ее головой. Она выглядела, как творение какого-то безумного инженера.

– Сам ты ау, – ответила она тихим голосом.

– Ты как?

– Ничего, только устала и замерзла. – Она закрыла глаза. Я встал и начал растирать ей плечи.

Чуть-чуть приоткрыв глаза, она слабо улыбнулась и прошептала: «Спасибо, Мэтт».

Мимо проходила медсестра. Я быстро подозвал ее.

– Простите, вот ей холодно, и, кажется, она отключается.

– Это нормально. Я сейчас принесу одеяло, – ответила сестра, указывая на кресло неподалеку.

Я подскочил и схватил одеяло быстрее, чем сестра успела повернуться. Я укрыл Грейс снизу доверху, до самой шеи, и подоткнул одеяло по краям так, что она лежала как в коконе.

– Отлично, – сказал я. – Пирожок Грейс.

Она тихо рассмеялась и снова закрыла глаза.

Я сел в кресло и стал смотреть на своего нового друга. На ней было совсем немного косметики, а может, и вовсе не было. Ресницы были длинными и темными, кожа безупречной, и от нее пахло фиалками и детской присыпкой. За короткое время нашего знакомства я понял, что, несмотря на ловкость, с которой она управлялась с окружающим миром, в ней была трогательная щемящая хрупкость, младенческая невинность, которую я сразу же заметил. Она прорывалась в ее глазах и в ее детских жестах.

Осмотрев комнату, я заметил несколько человек, похожих на бездомных. В углу один грязный оборванец, казавшийся нетрезвым, возмущался тем, что на общем блюде закончилось шоколадное печенье.

Откинув голову, я тоже закрыл глаза и незаметно погрузился в легкую дрему, сквозь которую слышал гудение машины, высасывающей тромбоциты Грейс и возвращающей кровь обратно в ее тело. Интересно, как часто она это делает, чтобы заработать полтинник?

Не знаю, сколько времени прошло, когда я почувствовал, как меня осторожно теребят за плечо:

– Мэтти, очнись, пошли.

Я открыл глаза и увидел Грейс, с розовыми щеками и улыбкой до ушей. Наклонившись ко мне, она протянула мне двадцать пять долларов.

– Здорово, да?

Она снова казалась совершенно нормальной и полной жизни, со своей крошечной сумочкой через плечо.

– Тебе помочь?

– Не, ты что! – Я вскочил с кресла. – Я чувствую себя на миллион баксов!

– А выглядишь, как будто тебе до миллиона не хватает двадцати пяти!

Прядь волос выбилась из резинки, собирающей ее волосы в хвост. Я потянулся заправить эту прядь ей за ухо, но она резко отпрянула.

– Я только хотел…

– Извини, – она снова наклонилась, на этот раз позволив мне убрать прядь.

– Ты так сладко пахнешь, – заметил я. Ее лицо было в нескольких сантиметрах от моего, и она смотрела прямо на меня. Ее взгляд остановился на моих губах. Я провел по ним языком и немного придвинулся к ней. Она отвернулась.

– Ну, идем?

Но я не чувствовал себя отвергнутым. Напротив, ее настороженность только больше притягивала меня. Мне было интересно.

– Похоже, тут у них полно пьянчужек, – сказал я, когда мы вышли на улицу. – Как ты думаешь, у них тоже берут кровь?

– Не знаю. Я никогда об этом не думала.

В небе сияло солнце, в кустах чирикали птички. Грейс вдруг замерла на месте. Наклонив голову, она внимательно наблюдала за муравьиной дорожкой, огибающей урну.

– Чем мы теперь займемся? – спросил я.

Она подняла голову.

– Хочешь, достанем травки и пойдем в Вашингтонский парк?

Я засмеялся.

– Думал, ты уже никогда не предложишь.

– Пошли, укурок.

Она схватила меня за руку, и мы пошли. Спустя квартал она попыталась освободить свою руку, но я не пустил.

– У тебя такие крошечные ручки.

На углу, пока мы ждали зеленого светофора, она все же вытянула свою руку из моей и подняла ее кверху.

– Крошечные, но страшные и костлявые.

– А мне нравятся.

Зеленый наконец загорелся, и я снова поймал ее ладонь.

– Пошли, скелет.

– Смешно.

Но всю остальную дорогу она больше не отнимала своей руки.

Мы зашли в Стариковский приют, и я захватил свою камеру. Грейс взяла одеяло и самый тощий косяк, какой я видел в своей жизни. Уже на выходе, когда мы проходили мимо стойки, Дарья, комендант общежития, спросила:

– Куда это вы направляетесь?

– В парк, – ответила Грейс. – А ты что тут делаешь?

Закинув в рот остаток рыбной палочки, Дарья сказала:

– Сегодня заселяется куча народу. Меня совсем задергали. Лучше уж просто сидеть тут. Между прочим, Грейс, я хотела с тобой поговорить. Играть на виолончели по ночам – это слишком. В первые дни, когда почти никого не было, еще куда ни шло, но теперь…

– Я живу прямо за стенкой и не имею ничего против, – встрял я.

Грейс обернулась и сделала мне предупреждающий знак:

– Не надо. Все нормально. Дарья, я больше не буду.

Мы вышли на улицу.

– Эта Дарья выглядит, как мужик, правда? Как Дэвид Боуи или кто-то в этом роде?

Грейс скорчила рожицу.

– Да, но Дэвид Боуи сам похож на женщину.

– Верно. Может, тебе стоит разучить несколько его песен, Дарье на радость.

– Может, я и разучу.

В парке она расстелила одеяло возле большого платана и села на него, прислонившись спиной к стволу. Я улегся рядом на живот, лицом к ней. Под моим взглядом она подпалила косяк, затянулась и передала его мне.

– Думаешь, нас тут не заловят, когда мы курим вот так, в открытую?

– Нет, я все время сюда хожу.

– Одна?

– Тут тусуется куча народу с музыкального факультета. – Она сделала глубокую затяжку, и вдруг, взглянув вверх, подавилась и закашлялась, выпустив изо рта клуб дыма. – О, черт!

– Что такое?

Обернувшись, я увидал мужчину тридцати с лишним лет, идущего в нашу сторону. У него были штаны цвета хаки и заметно поредевшие волосы.

– Кто это? – спросил я, хватая и быстро туша косяк.

– Это Дэн – в смысле, профессор Порнсайк. Один из наших преподов.

– Ты зовешь его Дэн?

– Он сам так велел. Наверно, ему не нравится его фамилия.

– Его можно понять.

Она нервно стряхнула траву с колен и выпрямилась. Я повернулся на бок, подпер голову рукой и посмотрел Грейс в лицо. С той малости, что мы успели выкурить, она была под кайфом, как птица в небе. Глаза ее сузились в щелку, и она улыбалась во весь рот.

Я засмеялся.

– Господи, да ты уже заторчала.

Она попыталась сделать строгое лицо.

– Заткнись!

Но тут мы оба не удержались и закатились тихим, истерическим смехом.

– Грейс, – окликнул ее Дэн, пока мы старались взять себя в руки. – Как приятно встретить тебя тут.

У него были кустистые усы, которыми он смешно шевелил при разговоре. Я уставился на них и не заметил, как Грейс представила меня профессору.

– Маттиас! – ткнула она меня в бок.

– Простите, профессор, очень приятно познакомиться. – Я привстал и пожал ему руку.

Он как-то странно мне улыбнулся.

– И как же вы познакомились?

– Он живет в соседней со мной комнате в Стариковском приюте, – пояснила Грейс.

– Ясно. – В его выражении мелькнуло нечто, наводящее на мысль, что он слегка разочарован. – Ну что ж, я оставлю вас заниматься тем, что вы делали. – Он посмотрел прямо на Грейс: – Но, пожалуйста, никаких неприятностей.

Грейс смотрела ему вслед и, казалось, так глубоко задумалась, что была где-то далеко.

– А он к тебе неравнодушен, а? – я немного подвинулся на одеяле.

– Не знаю, но мне точно нельзя ни во что вляпаться. Я и так хожу по тонкому льду. – Я выдернул нитку, торчащую из подола ее платья. Она рассеянно сказала: «Спасибо».

– Всегда пожалуйста, – я несколько раз моргнул и начал зевать.

Она похлопала себя по ноге:

– Хочешь положить голову? – Я перекатился на спину и положил голову ей на колени. Она снова оперлась спиной на ствол и, расслабившись, рассеянно гладила рукой мои волосы.

– Быстро мы подружились, – лениво протянула она.

– Ага. Ты мне нравишься. Такая прикольная.

– Я хотела сказать про тебя то же самое.

– Тебя кто-то обидел? Ты поэтому ни с кем не встречаешься? У тебя ведь нет ничего с этим Порнсайком?

Она засмеялась и начала шарить вокруг в поисках косяка.

– А что? Ты бы стал ревновать?

– Да нет, с чего бы? Это твоя жизнь. Пожалуйста, если тебе хочется целоваться с этим типом, в процессе глотая остатки еды, застрявшей в его дурацких усах.

– Ха-ха. Да нет, нет у меня ничего с Порнсайком… фу, это мерзко! И нет, никто меня не обижал. Просто надо много заниматься, чтоб у меня были приличные отметки.

Я знал, что было что-то еще, кроме необходимости много учиться, но не стал на нее давить. Мы только что познакомились, а она уже провела со мной целый день и часть предыдущего, до того как начала заниматься, так что тут явно была какая-то другая причина. Можно было бы подумать, что я не очень ей нравлюсь и она не хочет морочить мне голову, но я видел, как она на меня смотрела и на каких местах останавливала взгляд.

Я взял камеру, повернул так, чтобы в нее попали наши лица, и три раза нажал на спуск.